Иногда в Лёлину голову забредали мысли, которые не пропадали сразу, а задерживались, и иногда надолго. Тогда Лёля начинала их обдумывать. Некоторые не требовали ответов, они просто думались, другие же вставали перед Лёлиным внутренним взором высокими загнутыми крючками, настойчиво дергая: почему так? Иногда Лёля находила ответы сама и радостно сообщала их себе вслух, тогда вопросы-крючки растворялись. Но бывали такие мысли, ответов на которые не находилось ни у Лёли, ни у папы с мамой, ни у старшей сестры Любы, на авторитет которой Лёля всегда полагалась. Тогда крючковатые вопросы никуда не исчезали, а насупившись, отодвигались, время от времени обиженно поглядывая на Лёлю из темных уголков. Вот они, Лёлины мысли:
-Из чего всё сделано? Ну, например, лепестки цветов, шубка шмеля, крылья стрекозы?
Лёля пыталась ответить так: лепестки из шелка, шубка из бархата, крылышки из тончайшего среза слюды (Лёля видела однажды такой камень). Тогда вставал другой вопрос: а кто это сделал? Этот вопрос, обделенный ответом, был надолго задвинут в угол.
-Почему вещи названы так, как названы? Почему стол зовется столом, а стул стулом, а не наоборот? Любин ответ - потому что люди так придумали, Лёлю не удовлетворил, поэтому этот вопрос также был отодвинут в угол.
-А могла бы я, Лёля, быть кем-то другим? Ну, например, соседским мальчиком Петей, или девочкой Варей? Почему я - это я, Лёля? Лёле было страшно представлять себя кем-то, кроме себя самой, ведь тогда не было бы мамы, папы, Любы, поэтому в эти мысли Лёля старалась не углубляться.
-Когда кто-то умирает, почему все идет своим чередом, будто ничего не случилось? То есть, если меня не будет, то ничегошеньки не изменится в мире? Как такое возможно? Здесь перед Лёлей возникала как бы пропасть, в которую ей вовсе не хотелось заглядывать.
-Когда я ем еду, ей не больно?
Нашелся ответ: ей не только не больно, но она к тому же радуется, что мы выбрали именно ее и едим с удовольствием и аппетитом! Лёля возвестила об этом всем и была очень рада такому решению данного вопроса.
-Когда я вырасту, какой я буду? На кого буду похожа?
При таких мыслях в голове, Лёля всматривалась в прохожих и останавливая взгляд на какой-нибудь хорошенькой девушке, уверяла себя: "Вот такой я буду, когда вырасту!" Причем не возникало и тени сомнения, что так и будет, и метаморфоза во внешности произойдет исключительно сама собой.
-В любом водоеме водятся пиявки.
Это было очевидным и не требовало доказательств. Лёля видела пиявок в аптеке, где они висели в воде, присосавшись к стенкам большой стеклянной банки. Люба сказала, что так они присасываются и к человеку и пьют его кровь, пока не станут толстыми, как сосиски, и не отвалятся сами. С тех пор любой водоем для Лёли был обиталищем несметного числа отвратительных черных пиявок. Здесь можно вспомнить одну историю:
Летом, гостя в деревне у бабушки, Люба предложила Лёле сходить на станцию за цветами - ирисами, или кукушкиными слезками, как их называла бабушка. Поначалу все было прекрасно: высоко в небе пели жаворонки, день был ясным, дорога до станции лежала ровной и гладкой, недавно асфальтированной. Лёле нравилось такое путешествие. Но, дойдя до станции, оказалось, что кукушкины слезки не растут вдоль дороги. Нужно было перейти железнодорожные пути и спуститься с насыпи на луг. Лёля с Любой немного походили по рельсам - босиком на них было не устоять, так они накалились на солнце; попрыгали по деревянным шпалам, затем обули сандалии и спустились с насыпи. Луг оказался прудом, заросший кочками, местами заболоченный, местами пересохший. И стоило Лёле очутиться по щиколотку в темной мутной воде, как ее охватил неимоверный ужас: ей явственно представилось, что пиявки уже кружат вокруг ее голых ног, а некоторые уже впились в них своими черными круглыми ртами! Но Люба шла вперед, поэтому Лёле ничего не оставалось, как следовать за ней, спрашивая иногда слабым от страха голосом: "А тут не водятся пиявки?" Люба хладнокровно отвечала: "Вполне возможно." Старшая сестра для Лёли всегда была образцом решительности и бесстрашия, поэтому, преодолевая отвращение к мерзким пиявкам, Лёля упорно шагала по шатким кочкам за цветами, к которым давно потеряла всякий интерес... Зато идти обратно с охапкой синих ирисов было так радостно, особенно, если не думать о мутной воде с кровожадными пиявками.
Тем же летом в деревне родилась мысль:
-А что если присылать незнакомым людям открытки к праздникам? Запомнить разные адреса в деревне, а после, к 7 ноября, или Новому году послать по этим адресам поздравления. И ничего, что там живут незнакомцы, зато людям будет радость! Лёлю долго согревала эта мысль.
-Вещи всё понимают и чувствуют.
Лёле не сразу пришла эта мысль. Однажды весной, когда снег бурно таял и кругом было полно луж, Лёля шлепала по ним в своих стареньких, но еще крепких резиновых сапогах. Навстречу попалась незнакомая девочка. Она была в новеньких, ярко желтых, с синими утятами сапожках. Лёля вроде бы не была завистливой, но сапожки на девочке понравились ей чрезвычайно! И ей нестерпимо захотелось иметь такие же. Сразу же созрел план: новые сапожки мама купит в том случае, если прохудятся вот эти, старые. И Лёля стала усердно мерить все лужи подряд в надежде, что под ноги попадутся гвоздь или стекло и сделают в сапоге дырку. Когда очередная лужа была пройдена, Лёля взглянула на свои сапоги - они были такими грязными и такими жалкими, что у нее защемило сердце. Ей тут же подумалось: "Они так старались для меня, не давали моим ногам промокнуть, а я их хочу порвать. Ведь тогда их выбросят на помойку!"
И Лёля почувствовала такую жалость к своим видавшим виды сапожкам, что тут же забыла думать о новых, желтых с синими утятами.