Лёля, как и все остальные, жила в окружении множества вещей. Обычно, пользуясь вещами, люди их почти не замечают, ну, возможно лишь тогда, когда вещь только что куплена и потому радует глаз. У Лёли было не так. Пусть не все вещи, но значительная их часть, были для Лёли живыми, обладали своим характером и умели общаться. Некоторые были добряками и позволяли Лёли все, что ей вздумается, другие всегда хранили молчание, но поглядывали на Лёлю благосклонно; а третьи были очень суровы и строги, не поощряя всякого баловства. Их Лёля серьезно побаивалась. Таким, например, был шкаф, который стоял в большой комнате в детском саду. Лёле он казался необъятно огромным. В нем хранились детские матрасы. Перед сонным часом няня открывала массивные двери шкафа и вынимала их один за другим из аккуратно сложенной матрасной горы. Лёля завороженно смотрела издали на эту процедуру. Ей казалось, что шкаф - самый главный на свете, так важно он стоял, распахнув свои двери и ожидая, пока матрасы будут выгружены. Затем опустевший шкаф закрывали, и Лёля была уверена, что он внимательно наблюдает за всем происходящим, ожидая, пока матрасы, все до единого, будут возвращены назад.
Однажды за какую-то провинность Лёлю наказали, поставив в угол. Угол этот оказался между стеной и торцевой стенкой шкафа. Лёля боялась пошевельнуться, чтобы не потревожить шкаф, ведь он наверняка тоже зол на нее. Но удивительное дело, чем дольше Лёля стояла рядом с ним, тем более успокаивалась. Оказалось, что шкаф вовсе не сердит. От него исходила спокойная уверенная сила, и Лёля почувствовала себя защищенной. Тогда она придвинулась поближе. Шкаф был темно-коричневый, с глубокими вырезами и выпуклостями у основания, с массивными четырехугольными ножками. Лёле пришлось сильно запрокинуть голову, чтобы увидеть верх шкафа. Он почти достигал высоченного потолка. И уже не внушал Лёле страха. Она придвинулась еще ближе и облокотилась об него. Так они и простояли рядышком - могучий шкаф и маленькая Лёля.
Дома большим другом Лёли был круглый деревянный обеденный стол. Накрытый скатертью он напоминал Лёле слона. Внизу четыре массивные ноги стола были скреплены широкой перекладиной, на которой было удобно сидеть, спрятавшись от всех. Но, главное, из стола получался замечательный домик! В ход шли покрывала и одеяла, пока не оставалось ни одного открытого места, а внутри не делалось совсем темно. Тогда домик считался готовым, и можно было забраться в него и рассказывать страшные истории.
Стол был с сюрпризом - он мог раздвигаться и превращался из круглого в большой овальный. Обычно это случалось в праздники, когда собирались гости. Несмотря на то, что в такие дни мама покрывала стол красивой белой скатертью и выставляла на него всякие вкусности, стол предпочитал быть круглым, со своей привычной желто-зеленой скатертью с кистями. Лёле это было доподлинно известно.
Очень добродушным был домашний комод. Ему было поручено хранить в своих широких ящиках постельное белье, скатерти и полотенца. В небольших верхних ящичках - фотографии и документы. Там же, в коробке от фотоаппарата - деньги. Иногда у Лёли просыпалось острое любопытство и, придвинув стул, она вставала на него и открывала верхний ящик. Комод абсолютно не был против, и Лёля его совершенно не боялась. Зато ящик скрывал много интересного: коробочку с пуговицами, пачку писем и открыток от родных, жесткие книжечки различных документов, на которых Лёля любила разглядывать фотографии мамы и папы; и мамины броши. Особенно Лёле нравилась большая круглая брошь, переливающаяся множеством цветов от розового к фиолетовому. Лёля так мечтала, что мама как-нибудь даст ей ее поносить!
Еще в доме обитал буфет. Если бы Лёля знала все взрослые слова, она назвала бы его несколько самонадеянным. Он считал себя выше всех остальных, потому что действительно был выше, и к тому же заведовал посудой, которой мама очень дорожила. К Лёле он относился подозрительно и глядел на нее свысока, если Лёля открывала его дверцы. Лёле хотелось показать ему язык, но она знала, что это неприлично.
Совсем другим по характеру был добряк диван. Лёля его очень любила. Он был мягким и уступчивым, имел три больших твердых подушки вдоль спинки и два валика по бокам. Лёле нравилось улечься сверху на подушки, а потом скатываться вниз, или стоять на диване на голове, оперевшись ногами в стену. Диван тоже любил Лёлю и никогда не возражал против ее возни.
На диване только отдыхали, а спали на кроватях, которые стояли в спальнях. У мамы с папой была широкая металлическая кровать, покрашенная желтой краской. На спинках красовались витые шишечки. У Любы с Лёлей была общая спальня, где так же стояли металлические кровати - бледно-голубая Любина и синяя Лёлина. Характер у всех трех кроватей был независимый. Они считали, что предназначены строго для сна и в остальное время были неприступны, аккуратно заправленные покрывалами и увенчанные подушками с тюлевыми накидушками.
К вещам поменьше, но не менее значительным относился проигрыватель пластинок. Верхняя крышка поднималась и внутри оказывался круглый металлический диск, обтянутый красным фетром. На него укладывалась пластинка - черная, чуть тяжелая для Лёли и невероятно хрупкая - стоило ее не удержать, как, падая, она непременно разбивалась. Специальный рычажок в проигрывателе сдвигался и заставлял диск с пластинкой крутиться. Теперь нужно было опустить воспроизводящую головку с иголкой на конце в бороздку пластинки, следя, чтобы иголка не сорвалась с бороздки и не поцарапала пластинку. Если иголка попадала точно, то раздавалось легкое шуршание, а затем звуки музыки. Лёле проигрыватель представлялся пожилым, мечтательным, погруженным в себя и свою музыку.
В комнате у Лёли с Любой стояли еще письменный стол, покрытый коричневым дермантином со следами пролитых чернил, и деревянная этажерка. Лёля относилась к ним с почтением, а вот они Лёлю почти не замечали. Лёле казалось, что они постоянно беседуют между собой о науках и прочитанных книгах.
Вот в таком окружении "живых" вещей жила Лёля.