Больше всего мне нравились праздники. Мы проводили их весело. Часто оставались после репетиций в зале. Помню одну из первых в центре детского творчества.
Сидим мы на полу на матах. Слабый свет. Галина Ивановна рассказывает об Усть-Каменогорске, о своем коллективе там. И так рассказывает, что хочется туда поехать и увидеть всё своими глазами. И легкая ревность колет – мне кажется, что Г.И. вспоминает свой прежний коллектив с грустью, а мы, наш «Ва-банк», - всего лишь слабая копия. И хочется доказать, что мы лучше.
Играет музыка, режется торт, звенят бокалы, кажется, взгляды тоже сталкиваются и звенят. Кто-то танцует, кто-то выходит покурить, и все происходящее отражается в зеркалах.
Через какое-то время остаются самые стойкие. Садимся играть в бутылочку.
Галина Ивановна как Фея Моргана, Mhór Rioghain, «Великая Королева», недостижимая, но манящая. Но главное – недостижимая. А так хочется, чтобы любил не только ты, но и тебя. Вокруг Морганетта, Ниветта, Корвилия, Гвиневра.
Гиневра… Я заметил её ещё когда мы репетировали в доме культуры несколько дней назад.
Основная часть занимается в хореографическом зале, а некоторых, таких как я, Г.И. отправила отрабатывать элементы отдельно. Иду на балкон. Свет в зале выключен, а вот на сцене горит. Там стоит черный рояль и три девушки возле него. Они тоже должны репетировать, но вместо этого… Гиневра, за неимением стульев, садится на колонку, подставив её к инструменту. Волосы её рассыпались по плечам, которые укутаны во что-то яркое, жёлтое.
Пальцы касаются клавиш, голос заполняет зал. Ничего себе! Наши девчонки, оказывается, умеют не только танцевать. По телу растекается какой-то эликсир счастья, словно капают на лоб теплым растительным маслом где-нибудь в массажном салоне Вьетнама. Это удивительное ощущение под кожей, где-то в районе затылка и шеи, странное тепло, будто волосы встают дыбом, гусиная кожа, но не от страха и холода, а от блаженства. Я хорошо помню - такое ощущение бывает, когда кто-то заботится о тебе, делает что-то для тебя: у парикмахера, когда сидишь подвластный ножницам и рукам мастера; в детстве, когда дядя Олег или однокурсницы моей тёти Васени рисовали для меня танки и корабли. Словно кто-то обхватил затылок большой тёплой нечеловеческой рукой от ушей до лопаток. Не знаю, как ещё это предать, может, это вообще, только я чувствую? И когда наступает этот тихий экстаз, то не хочется ни шевелиться, ни говорить, даже больше – не надо ни шевелиться, ни говорить, чтобы это продлилось как можно дольше, не рассеялось волшебство
Только бы эта музыка не заканчивались. Длись, длись очарование, вылепленное длинными, прекрасными пальцами, сотканное светлым голосом. Я врастаю в балкон онемевший, обездвиженный, грустный и счастливый. Казалось, кто-то внутри меня растопил камин, поставил чайник и ждёт меня там, заснув в кресле.
Мелодия оборвалась, голоса стали обычными, очарование исчезло, как отражение в воде исчезает от легкого ветра. Где-то в районе шейных позвонков дотаивало блаженство. Я не должен влюбляться, это как-то не правильно, это нечестно по отношению к Г.И. Но тут меня позвали. Пора показывать отработанную связку движений. А я ничего и не сделал!
И вот снова Гиневра. И поцелуй. И вокруг лопаются мыльные пузырьки. Ах, вы не видите их? И, слава богу, пусть это останется тайной. Весна близко.
Г.И. говорит, чтобы я её не провожал. И это редкий случай, когда я соглашаюсь. Ну что ж, в этот вечер много других сопровождающих, многие живут в той же стороне. Танцоры кучками расходятся в разные стороны, как будто центр не только детского творчества, но и города.
Остались только трое: я, Гиневра и Сергей Г., сторож центра. И тут я понимаю, что Гиневра нравится и Сергею. Она между нами и может загадывать желание. Нам по пути, но она может и остаться. На её бледном красивом лице ничего не написано.
-Я провожу, - говорю я.
-На улице метель, а здесь тепло, - говорит Сергей.
-Что-то мне плохо, - говорит Гиневра, бросает сумку и убегает. Мы даем ей воды, она выпивает полный стакан, ложится на красные стулья, стоящие в ряд, и засыпает мгновенно.
Сергей подставляет рядом ещё стулья, чтобы она не упала, заботливо укрывает девушку зеленым винтажным советским шерстяным одеялом, говорит мне: «Ну, давай, счастливо!»
-Что-то мне тоже не хорошо, - говорю я, - Я посижу у тебя?
Сергей пожимает плечами, что можно воспринимать и как отказ и как приглашение. Я воспринимаю, как приглашение, падаю в кресло.
Сергей в белой рваной футболке и зеленых больничных штанах (форме, в которой он занимается танцами) садится к пианино. Подозреваю, что он делает это каждую ночь. И начинает играть композиции своей любимой группы «Yello». За окнами февральская глубокая ночь, город в сугробах. Музыка, спящая Гиневра, и два Сергея.
Она проснулась в три часа ночи и засобиралась домой. При её способности к координации движений в данный момент, это непросто. Спрашиваю, будучи совершенно уверен в отказе: «Тебя проводить?» Гиневра не в силах говорит, она кивает. Но я уже не рад, я чувствую, что теперь, когда она поняла, что я так ждал именно её, что я видел, как ей было плохо, теперь мне никогда не заслужить её внимание. Свидетели наших ошибок никому не нужны.
Шли мы медленно, долго, по скользкой дорожке. Мне было её очень жаль, я молчал, потому что человеку в таком состоянии не нужны разговоры.
И тут она спросила:
-А ты взял туфли?
-Нет, - отвечаю, а про себя хотел добавить: «А должен был?»
-Нужно взять туфли, - говорит Гиневра. Я понимаю, что она хотела сказать «пожалуйста», и всё такое, просто не в силах.
Возвращаться назад вместе просто нереально, и тут о чудо – рядом работающий круглосуточно «Телефон. Телеграф» (ныне здесь находится прокуратура). Оставляю там Гиневру. Бегу обратно. Страж центра уже лег спать. Стучу в окно. Открывает. Нахожу белые туфли.
Сергей смотрит на меня сонными глазами:
-Ну что, как там Золушка, в тыкву ещё не превратилась?
-Спасибо, - говорю.
Зеленые цифры на электронном табло показывают 04:00.24.02.1993.
Заходим в подъезд Гиневры. Она останавливает меня. Прижимает руку к сердцу и опускает её вниз с легким полупоклоном. Слов нет.
-Пока, - говорю, и бегу домой.
Никакого очарования, всё сняло как рукой. Никаких желаний, кроме одного - спать, спать. Просыпаюсь в обед, проверяю себя: какие там чувства внутри: никаких. Просто морок. Надо быть осторожным. К чёрту порывы и очарования, жёсткий контроль эмоций, репетиции, диета, здоровый сон. Чувства – врут.
Сергей Решетнев ©