Яркий солнечный день обретал приглушённые вечерние тона. Заходящее солнце, утопая за горизонтом, отдавало своё последнее тепло испепелённой земле и сухой траве. Лёгкое багровое марево, розово-красные облака. Прозрачная, еле заметная Луна с нежным розовым отливом.
Тонкая летняя одежда взмокла от обильного пота. Прилипнув к телу, она обрисовывала крепкие мускулы двух железнодорожных рабочих. Один, по-моложе, сидел на дрезине, свесив ноги с порожка. Другой, немного по-старше, оставался на земле и собирал нехитрые инструменты в ящик.
-- А я вот спросить тебя хотел. - спросил тот, который по-моложе. - Почему ты всё время вспоминаешь армейскую службу с любовью? Что там было хорошего?
-- Понимаешь, какое дело, брат... Когда служишь, никогда не чувствуешь... ну как сказать? Не чувствуешь, что ты - работал.
-- Ну как? Устал же за день, гоняли, бегали, то это, наряды... а во флоте-то, небось, целый день ещё узлы вяжешь!
-- Да брось. В армии не так. Не как у нас. Там ты не работаешь. А живёшь. Тебя поднимут, накормят, уложат спать. А здесь... ты понимаешь, что здесь всё не твоё. Ты приходишь на время, чтобы сделать то, что от тебя требуется. И не более. Не чувствуешь себя частью чего-то.
-- Армейское братство и всякое такое? Крепкая мужская дружба?
-- Я бы не сказал. Когда ты в казарме или на корабле, к окружающим тебя людям чувствуешь этакую смесь из смутной привязанности и скрытого отвращения. Армия - это великая страсть. Ты любуешься собой, наводишь лоск, рассматриваешь себя как под лупой.
Второй рабочий передал ящик с инструментами своему молодому напарнику и забрался на дрезину. Почти сразу же он снял с себя промокшую, грязную рубашку, обнажив застилавшие его атлетическую грудь лёгкие, хотя и жесткие, волосы, искажающие детали его тела подобно туману.
Собеседник внимательно осмотрел его. Средний рост. Всё еще молодое и здоровое тело, не поражённое полнотой и изъянами подступавшей старости - для молодого человека все, кто хоть на минуточку старше 30-ти, казались уже стариками, неминуемо катящимися в пропасть вечности. Голова, обычно коротко остриженная, была покрыта густыми русыми волосами, успевшими отрасти с последней стрижки.
В воздухе витали самые разные запахи. Смешались друг с другом солярка, школьная раздевалка, раскалённое железо и жжёная, почти горящая степная полынь. Обнажённый рабочий играл мускулами своих плеч, складывая рубашку и копаясь в своих вещах. Одной рукой. Не торопясь. Другая была в кармане штанов.
-- Кажется, я понял твои слова про скрытое отвращение - сказал вдруг тот, которые по-моложе, коснувшись своего собеседника локтем.
-- А ты уверен, что это именно отвращение?
Молодой человек ощутил себя совершенно неловко. Придя в себя от лёгкого испуга, он почувствовал, что рот его приоткрыт. Скривив губы в чуть заметной улыбке, он ощутил себя немного увереннее, и уже слабая усмешка прокатилась по его лицу и телу. Которое, правда, пребывало в застывшей неудобной позе.
Рабочий по-старше смотрел на него серьёзным, укоризненным взглядом. Молодой рабочий интенсивно сжал кулаки. Где-то внутри, на уровне инстинкта, его естество рвалось в драку, и разумная часть сознания с трудом останавливала кипевшие в нём чувства. Угасающий страх и смущение застигнутого врасплох ребёнка. И в то же время нарастающий гнев и агрессия, свойственные тому, кто ревниво защищает свою территорию от чужака.
Не сходя с места, они ни на секунду не отрывали друг от друга глаз; в воздухе повисла трудная, агрессивная пауза. Рабочий по-старше первым её нарушил.
-- Я давно за тобой заметил. Этот странный интерес. - говорил он, слегка закидывая голову вверх, будто бы кивая куда-то в сторону. - "Крепкая мужская дружба", армия, намёки.
-- Я тебе челюсть сломаю сейчас! Отвечаю!
-- Ну, попробуй.
Парень вскочил и поравнялся взглядом со своим напарником.
-- Я смотрел с отвращением, а не с...
-- ... вожделением?
Кулак молодого рабочего уже летел в лицо своему напарнику. Попал. Но удар вышел слабым - скосил. Тот успел увернуться. Толкнул молодого в брезент. Ещё пару взаимных ударов. Они сцепились, оказавшись на раскалённом металлическом полу дрезины; боролись, пытаясь придушить друг друга, но недолго. Сказалась тотальная усталость от жаркого и тяжелого рабочего дня. Тяжело дыша, они, в конечном итоге, отпустили друг друга и уползли по разным сторонам вагончика.
На рубашке молодого железнодорожника было оторвано несколько пуговиц. Он быстро снял её, чтобы приложить к рассечённому месту на лбу - оно слегка кровило. Пропитанная потом, рубашка заставляла рану щипать, как от зелёнки.
-- Ты что? Совсем? Возьми из аптечки вату, бинт.
Он не отвечал. Рабочий по-старше снова глянул на него. Молодому шёл 21-й год. КМС толи по плаванию, то ли по гребле. На его обнажённом юношеском спортивном теле был отчётливо прорисован буквально каждый мускул, - пресса, руки, груди, плеча, спины - словно древнегреческие скульпторы научились лепить по живому, пытаясь воссоздать кого-нибудь вроде Антиноя. Кожа была гладкой и нежной. Живые, но потухшие сейчас глаза, высокомерный взгляд. Красивое лицо, пытающееся выглядеть суровым. Не сильно общительный. Недоверчивый. Ни на кого не обращающий внимания. Он казался загадочным. Непроницаемым. Таким он был для всех. До сегодняшнего дня, когда его личный секрет был раскрыт грубоватым солдатом, скучающим по службе.
Рабочий по-старше молча поднялся, завёл мотор дрезины, весело затарахтевшей парами солярки. Дрезина тронулась в путь.
-- Сколько тебе осталось? - спросил он молодого.
-- Месяц.
-- И всё?
-- И всё.
-- Ты не расстраивайся. Всё равно, ты - хороший парень. А то, что здесь было - давай забудем. Ничего не было.
-- Давай. Я только не знаю, как мне служить. Как жить с этим.
-- Если бы я знал ответ, обязательно бы тебе подсказал. Единственное, что я могу сказать тебе из своего опыта - что это не главное. Девчонки, ну или как в твоём случае - это не главное. Это у мужика должно быть на 10-м месте.
-- Да разве я - мужик? - усмехнулся рабочий по-моложе.
-- А почему - не мужик? Раз ты немного того, то сразу платье на себя надевать полезешь? Глупо это. Надо собой оставаться. Чтобы ни случилось.
Дрезина летела через степь, обдувая усталых рабочих тёплым ветерком с запахами горькой полыни и сухой травы. Солнце окончательно утонуло за горизонтом. В небе уже виднелась первая звезда.
Это была их последняя встреча.