Сейчас признаюсь кое в чём. Не знаю, страшно это или стыдно, малодушие или инфантильность. Но сначала немного эмпирических наблюдений.
Папа с мамой в разводе. Я прихожу в гости к папиным родителям: дедушке и бабушке. Я много-много лет не был у них в гостях. Деда Миша не такой страшный, строгий, как в воспоминаниях детства, даже наоборот. Бабушка такая же добрая. Стыдно, что я так давно у них не был. Но, если бы я пришел сюда раньше, на территорию моего детства – это обидело бы мою маму.
За окнами старый сад. Пьем чай на веранде. Из тех же граненных конусообразных стаканов, что и в детстве. И пышки те же, то есть такие же. А я и забыл, какие были пышки.
Возвращаюсь домой по берегу своего детства, и вижу, что и «территория» уже не та. Появилась улица Связистов, ограду отодвинули ближе к радиовышке, а вдоль берега построили дома, все дикие яблони и черемухи срубили. Прежней осталась только река. Только раньше по ней плыли стеклянные больничные пузырьки, а теперь плывут пластиковые бутылки. Всё так же стоят остатки дамбы, бывшей небольшой гидроэлектростанции (а вы знали, что в Горно-Алтайске была и такая?).
Нет пилорамы, нет нашего огорода, где я угощал друзей викторией. Не растут грузди вдоль берега, нет клубничных полян и больших лопухов, под которыми можно было спрятаться в полный рост. И эта новая реальность вытесняет из памяти старую. Нет, нет, я не хочу это видеть, я боюсь это видеть, словно теряю часть себя.
Перехожу на быстрый шаг, а потом на бег, скорее отсюда, через речку на другой берег. Но и на другой стороне Больничная улица тоже изменилась, там, где раньше был пустырь с лужами, где водились головастики, теперь стоит гимназия №3. А где же мой мир? Его уже нет, как не будет и меня самого когда-то. Слава богу, Жилмассив прежний, такой, каким его построили когда-то зеки, ещё до моего детства.
Сейчас нет уже ни бабушки Оли, ни дедушки Миши. В их доме живет моя тётя Галя. И я могу прийти в гости, почти не ощущая острого чувства потери. Но всё же, часто хочется закрыть глаза, часто хочется в панике бежать – это не мой, это какой-то другой мир! Меня обманули. И не унять ребенка сидящего внутри, он-то остался прежним, а вокруг всё изменилось.
Я редко бывал зимой в Курмач-Байголе, деревне, где жили мои бабушка и дедушка по маминой линии. Почти всегда летом. Но вот пришлось поехать вместе с мамой зимой – хоронить бабу Соню. Помню чистый-чистый снег на ярком солнце, жгучий мороз, и огромный таз полный винегрета в предбаннике. Таз, в котором бабушка перебирала зерно для талкана, перемешивала его той же деревянной поварешкой, которой сейчас мешают винегрет. Вот бабушкин гребень, вот лопата для хлеба из печи, самого вкусного на свете, и даже перо, которым смазывают корочку хлеба маслом, лежит позабытое в паутине.
Вещи – предатели – они переживут нас. Я не хочу больше сюда приезжать, потому что без бабы Сони лето, река, покос, тайга – ничто не будет прежним. Все 90-ые годы мама звала меня поехать в Курмач-Байгол, а потом и на Бийку, куда перебрались наши родственники, а я отказывался, мама огорчалась. Я не хотел видеть места, где был счастлив, мне хватило окрестностей радиовышки в Горно-Алтайске. Я не поехал на похороны деды Яши.
«В сон мне желтые огни, И хриплю во сне я. Повремени, повремени, Утро мудренее.
Но, и утром всё не так, Нет того веселья - Или куришь натощак, Или пьешь с похмелья».
Я не хотел видеть ни моих двоюродных братьев Алешу, Пашу и Яшу, ни двоюродных сестёр Татьяну, Лену и Соню. Никого, с кем я провел детство. Они тоже, повзрослевшие, изменившиеся, напоминают мне заколдованных временем людей. Злое колдовство. Не хочу, не хочу. Пусть остаются такими, как были когда-то, какими я их любил, такими, с кем я мечтал о встрече в ожидании лета.
Ещё взрослых, ну, тех, что уже были взрослыми, когда я был маленький, можно вытерпеть, увидеть. Не хочу никуда возвращаться, да и не могу, паника охватывает меня всякий раз, когда вижу родственников, особенно выросших сверстников. Быстрее закончить разговор и бежать. Сердце колотится, давление ползет вверх, словно убежал от смерти. И при этом я продолжаю любить их в своей памяти. Хотя понимаю, что надо любить живых людей, а не воспоминания, но ничего не могу поделать.
А теперь вот и «Прелестинка» повторяет историю, девчонки выросли, и второе детство, которое я пережил вместе с этим ансамблем, вдруг закончилось. Этот экстракт красоты, счастья, умниц, танцев и конфет, тоже вырос! Какая досада. Разъехались, разошлись, растворились в море жизни. Ах, милые мои, теперь видеть и встречать вас - и счастье и боль одновременно: счастье вспоминать и переживать всё, что было, и боль, что это ушло навсегда, что это никогда-никогда не повторится.
В какой-то момент я понял это, и мне стало страшно привязаться к кому-то по-настоящему, подружиться так, как я подружился с Мишей Г., Михой С., Лехой С. Димкой Т., Жекой У., Вовой П., Сашей Т., Галиной Ивановной, Иринкой маленькой, коммунарами «Контакта», танцорами «Ва-банка», «Прелестинки», «Ангелов». Страшно любить, как я любил маму, бабушек и дедушек. Все исчезают, тают, как сны после пробуждения. Каждый раз, кажется, что никогда вы не расстанетесь, и жизни не хватить наговориться, наиграться, насмотреться, но, в конце концов, остаешься один. Я не боюсь одиночества, просто, если потери неизбежны, и это всегда боль, лучше уж не привязываться ни к кому, никогда.
А вы ждали историй про «Прелестинку» и «Ва-банк»? Да много их, будут ещё. Просто сегодня такое вот настроение. Часто оно такое бывает после дня рождения. Пройдет.
«Где-то кони пляшут в такт, Нехотя и плавно. Вдоль дороги всё не так, А в конце — подавно. И ни церковь, и ни кабак — Ничего не свято! Нет, ребята, всё не так! Всё не так, ребята...»
Сергей Решетнев © Фото Anastasiya Chernyavskaya