О том, что нужно сделать аборт муж сказал сразу. Не юлил, не выбирал особо слов:
-Пойми, пожалуйста, нам не на что сейчас кормить этого ребенка.
Денег, действительно, не было. Вера штопала колготки, раздавала листовки у метро, даже мыла полы. В перестроечном голодном городе ее знания о технике сфумато были никому не нужны. Немного помогали родители, державшие огород в пригороде Петербурга, немного приносили лекции для богатых дам - три раза в месяц Вера рассказывала про художников и картины, добросовестно готовилась, сидела в библиотеке. Собственно, на эти деньги они и жили. Толе удавалось продать три-четыре картины раз в пару месяцев, и эти деньги уходили на новые кисти и краски. Он много писал, был по-своему известен, но...но петербургским дельцам того времени не хотелось северных пейзажей и одиноких колоколен. В свежеотремонтированных гостиных они желали видеть простенькие натюрморты и портреты любимых собак. Толя же категорически отказывался писать "посредственность для буржуев" и Вера научилась растягивать одну курицу на неделю. На костях варила бульон, хрящики кидала в макароны, мясо тушила и запекала с картошкой.
Несмотря ни на что, в Толю она верила и очень любила. После аборта понимала, что детей у нее, скорее всего, больше не будет, и всю нерастраченную нежность, всю ласку и терпение стала направлять на мужа. Тот, действительно, в каких-то вещах был как ребенок. Мог забыть поесть или поменять рубашку, или заплатить за свет в мастерской и его неожиданно отключали. Постепенно Вера стала вести все его дела. Искала заказы, рекламировала мужа тем самым богатым слушательницам, что ходили в ее художественный кружок, пристраивала картины на вернисажи и выставки. Постепенно, дела немного наладились, и семья вздохнула спокойнее.
В 93-м году, прямо во время расстрела, Толя оказался в горящем доме Советов. Он много лет состоял в Совете по делам национальностей, позже организовывал свои выставки в горячих точках и всегда активно интересовался жизнью страны. В то время они с Верой уже жили на два города, и картины художника С. стали пользоваться известностью. В Белом доме была организована его выставка. В зале, где висели картины, убитых не было. Более того, одного из тогдашних друзей спасла именно картина Толи - пуля попала в портрет, друг остался жив и сумел выбраться из некогда белого дома. Вместе с такими же, как он, "горельцами" строили баррикады из мебели, которые, конечно, не защищали от пуль. Смотрели, как батюшка отпевает умерших и как бтр размазывает остатки тел по площади. Мне было пять, но дядю Толю и его приятеля, тоже художника, только что спасшихся из-под обстрела и сидящих у нас на кухне, я запомнила. Приятель сгинул где-то в Косово, а нам на память остался дедушкин портрет, написанный карандашом, почему-то коричневым.
Вера во время штурма сидела сидела где-то у друзей в Подмосковье и молча, безотрывно смотрела новости. Она была готова отдать все картины, кисти, мастерские, связи и появившиеся деньги, лишь бы муж вернулся домой. Кто-то, кому она истово молилась, сжалился, и в конце октября они вернулись в Питер. Вскоре умерла бабушка, и родители окончательно перебрались на дачу. Завели собаку, зимой ходили на лыжах и с тревогой наблюдали за семьей дочери.
Продолжение - завтра.