Каждому новому хвосту мы даём особое имя. Таково правило нашей Семьи: новая жизнь — новое имя. У меня даже списочек для новоприбывших имеется. Бывает, загляну в него, и на меня прямо уставится то самое имя, которое я когда-то будто для этого самого хвоста придумала, ещё не зная даже о его существовании. Список тот у меня огромный — там есть классические гончие имена, звучные имена из скандинавских легенд, музыкальные имена и даже имена из компьютерных игр, в которые обожает играть муж. А вот для Шона список не пригодился — этот седовласый красавчик такс был назван в честь другой собаки.
В то время я очень тесно общалась на фейсбуке с замечательной девушкой Викторией. У неё был потрясный такс Шон кабаньего окраса. Это когда зоны рыжего и чёрного цвета в каждом волосе чередуются, образуя поперечные полоски. Этот окрас характерен именно для жесткошёрстной таксы — той самой, у которая не гладкая, а удлинённая жесткая шерсть — реально, как щетина кабанчика :-)) Так что когда я увидела нашего нового члена хвостатой банды, выбор имени был очевиден. Ведь они были так похожи!
Наш мальчик прилетел к нам с Кипра с внушительной медицинской карточкой. Я уже много раз говорила, и скажу ещё раз — я не страдаю собачьим национализмом, ведь они все нуждаются в помощи. А там, в южной стране, у меня близкие друзья-волонтёры, а приюты забиты брошенными охотничьими собаками, как бочки сельдью. Поэтому иногда я беру оттуда собак — тех, у кого нет шанса. И самая частая и неизлечимая болячка оттуда — лейшманиоз. Шон на 100% соответствовал описанию выше — пожилой, с лейшманиозом, хронической почечной недостаточностью, без шансов на пристрой и от моего друга-волонтера. Его отправили самолётом сразу же, как пролечили очередным курсом милтефорана — лекарством от лейшманиоза.
По приезду было тяжко — Шон ничего не ел сутки. И это была не игра — ему действительно было очень плохо. Так что вместо радостного знакомства Шон отправился сразу с̶ ̶к̶о̶р̶а̶б̶л̶я̶ ̶н̶а̶ ̶б̶а̶л с самолёта на капельницу. Но все было не зря — уже за три дня мы с врачами стабилизировали его здоровье так, чтобы он был счастлив и прожил отмерянное ему с комфортом.
Я себя, конечно, не обманывала — Шон был болен. Ему пожизненно нужны были препараты от лейшманиоза, особая диета и регулярный контроль анализов. Но разве это когда-то останавливало Псиномать? Не зря наш девиз – «Будем жить!» Просто кому-то нужно вкусно поесть, мягко поспать, вволю погулять, а кому-то — чуть больше. Скажу с нескрываемой гордостью: Шона — старичка с хроническими болячками — нам удалось превратить из худющей таксы в приятного такого кабачка. А при его диагнозе это вполне себе героизм :-))
Внутри нашего большого собачьего дома Шон немножко странствовал :-) Сначала я поселила его к гончим из третьего корпуса, но быстро поняла свою ошибку. Шон требовал к себе много персонального внимания и быстро переехал к спинальникам — в этом корпусе живут собаки, у которых не ходят задние ноги, а вместо них — колеснички. Так, в компании разномастных-инвалидов он прожил почти всю жизнь, и это место ему идеально подходило. Соседи — мирные, тихие и спокойные. Любимая Псиномать — частый гость. Уход особый, контроль питания идеальный, чесание за ухом и обнимашки — без задержек. А самое главное – там был его персональный трон! Обычный стул, который спинальникам не нужен, на который они просто не лезут. А вот Шон, пусть и коротоколапый, с лёгкостью запрыгивал и восседал на нём, как король.
И только в самом конце, когда ухудшилось состояние почек, я переселила его в свою спальню. Под самое Псиноматеринское крылышко, чтобы полностью контролировать его самочувствие и ставить бесконечные капельницы. Но даже мои возможности заботы не безграничны. И когда я перестала справляться сама, Шон поехал в собачью реанимацию...
Анализы были откровенно плохие. Врачам вроде бы удавалось улучшить состояние, но потом все снова катилось в бездну. Всё указывало на то, что Шону нужен диализ. Это такая искусственная процедура очищения крови, когда больные почки уже не справляются. Без очистки начинается интоксикация теми самыми токсинами, которые у здоровой собаки (и человека), выводят почки. Такую процедуру обычно делают только людям, но нам повезло — в Москве есть чудо-оборудование и врачи. И мы уже это проходили с Китри (ссылку на её большую историю дам в конце). Хотите честно? Я боялась проходить этот опыт ещё раз — когда знаешь, что не вылечишь, а лишь отсрочишь конец...Но я не могла лишить его шанса.
Шон – обычный пёс для многих. Но не для меня. Он такой же особенный и любимый, как другие собаки из нашей большой сотни. У него такой же вилючий хвост и мокрая носопырка. И Шон начал готовится к диализу.
Но, к огромному сожалению, остановился в начале пути — он ушёл ещё в реанимации. Возможно, Шон пожалел любимую Псиномать и избавил от необходимости отпускать его. Возможно, он просто устал, больше не готов был бороться за жизнь, а хотел, наконец, заслуженного отдыха. Он сам решил, как и когда уйти.
И теперь они на радуге вдвоём с тезкой — тем самым жесткошерстным таксом кабаньего окраса — сидят на облаках и следят за нашей жизнью. И им так легко, хорошо, сыто, весело и безмятежно...По-другому просто быть не может!
Ссылки на историю Китри, которую невозможно забыть — первая, вторая, третья и четвёртая часть.