Жаркий Июнь ворвался в их квартиру теплым и влажным воздухом, поднимая к потолку ботанические иллюстрации и разбрасывая их по углам. Мумзики и Зелюки разбежались кто куда, не решаясь брать на себя ответственность за беспорядки, сверкая из-под дивана и кровати и из шкафов недовольными взглядами. Прошлая хозяйка не любила сквозняки и всегда плотно закрывала окна, а у новой — ветер в квартире, волосах и мыслях. Июль же, покружившись с листами в ритме давно забытого вальса, снова выскользнул в окно и был таков.
Монстров из-под кровати не звали Мумзиками и Зелюками изначально, так решила новая хозяйка квартиры. Потому что когда тень, гремящую по ночам посудой и двигающую стулья, зовут безобидным Зелюком — это не так страшно. И когда ночью кто-то напевает старинные и от того жестокие и правдивые, страшные сказки полной луне — и его зовут Мумзиком, тоже становится не так тревожно и тоскливо.
— Кто опять игрался с рисунками? — громкий девичий голос пронзает сонную жару, как гром перед грозой. Тени забиваются еще в более дальние углы, и особа с ярко-фиолетовыми волосами врывается в комнату фурией, собирая листки и поднимая опрокинутый стакан с молоком. Молоко, которое молочной рекой стекало со стола на пол, пошло рябью от девичьих шагов и от него разбежались невидимые, маленькие ночные духи кошачьих лапок. Оставив на старом паркете молочные следы.
— Ну, я вам покажу! — машет она кулаком и дует полные, розовые и по-детски наивные губы. Лицо ее в краске, как и одежда, в разноцветных голубых и фиолетовых пятнах, на щеках как молоко разлилось белое пятно. Взгляд ее смягчился, когда проказник Июль тронул Ветреную за измазанную щеку ладонью и снова скрылся, играя в прятки с солнцем за облаками. Зелюки, осмелев, стали принюхиваться к запаху на кухне, тихо фырчать и продвигаться ближе к двери, манимые запахом свежеиспеченного печенья. За ними на кухню вернулась и сама хозяйка квартиры, сетуя, как бы ее выпечка не подгорела из-за летних проказников. Она редко делала что-то обычное, без волшебства. Ведь она была ведьмой, неоведьмой, как она сама себя называла. Вот и теперь она разводила съедобные краски с сахаром и мастикой и творила космос у себя на кухне, такой же космос, как на голове, в глазах и душе. Старшая из «Мумзиков» назвала бы все, что происходило на столах и полу, космическим беспорядком. Ворчливая старая тень возилась рядом с девушкой, подметала с пола муку и мыла посуду, нарочно гремя ею, не обращая внимания на доброе ворчание хозяйки, что беспорядок художника — место неприкосновенное.
Жители квартиры снова спокойно выдохнули, уставившись в окно — провожать усталый день. Он ложился на покатые крыши города и сворачивался довольным, урчащим лисом, укрывая город своей зарей, как хвостом. В квартиру снова приходила тьма, значит — наступало время настоящего волшебства. Все «монстры» начинали обретать форму, становиться разноцветными и беспорядочными, расходиться кто куда по своим делам, уползать в щели и вылетать в окна.
Ловцы кошмаров заползали под кровать и диван, чтобы охранять сны людей, ловить и воспитывать кошмары, чтобы после сделать их такими же разнопёстрыми ловцами. Темные, внушительные и тучные Подлестничные Сторожи выползали в парадную и на лестничные площадки, заставляли лампочки гореть тусклее и уютнее и следили, чтобы за ночными курильщиками не захлопывались двери. В шкафы же проникали самые маленькие и молодые «зелюки», чтобы играть там и наводить свои порядки. Раскладывать в карманы мелкие монетки и конфеты, путать шарфы и наушники в карманах, мять одежду, чтобы с утра наблюдать, как заспанные люди ворчат и берут в который раз удобную и любимую одежду со стула. Время будет бежать на работу, на работу, не обращая внимание на то, что все цветы сияют необычно яркой росой и трава чуть примята, на следы, похожие на копытца, и цоканье за окном; внезапный стук за окном — это работа Садовых Шутников. Маленькие, веселые существа с крыльями, копытцами и рожками, которые ночами веселятся на детской площадке за окнами и заботятся о клумбах, которые так тщательно оберегают местные старушки.
За диваном же у самой хозяйки таинственной квартиры оставались самые старые тени. Самые важные, тяжеловесные и, конечно, жуткие и прекрасные. Как раз к этому моменту уже приготавливался чай и печенье, алтари для ритуалов, раскладывались карты и ложились в лунную воду талисманы. Квартира замирала с танцем юной «неоведьмы», а та кружилась под луной, смеясь и уже забывая, что еще год назад в ее жизни не было этой квартиры и полных таинственного шепота ночей. Тени тоже что-то шептали, перекладывали с места на место карты, трогали хрустальные шары и задували мягким дыханием свечи, заставляя их чадить чем-то сладким. Она, простая девушка из художественной академии и старые волшебные души теперь творили маленькое, свое никому не заметное волшебство, сливаясь с сердцебиением дома и города.
Как и каждый из ее Мумзиков и Зелюков, Ветреная ложилась спать ближе к рассвету, оставляя духам кошачьих лапок молоко в стакане и даже не просыпаясь от звона стена о пол. Люди привыкают ко всему – и даже к самому волшебному. Особенно когда сама не по своей воле стала частью всего этого волшебства. Утром все тени снова возвращаются в квартиру, сползаются на полки, за шкафы, на шкафы и кровать, девушка просыпается и сонно улыбается, переворачиваясь на другой бок. Дом затихает – и через несколько томительных минут хлопает первая дверь под руками возвращающихся с ночной смены, звонит первый будильник, первый утренний смех ребенка пронзает сонное утро.
— Мама-мама! Смотри, у меня монстр в шкафу!
Автор: Лисокот