В апреле снег почти растаял, и на припёках молодая травка проклюнулась, потянулись зелёные стрелки к солнышку. Коровы от радости по лугам разбрелись, первой сочной муравой лакомятся. Я утром Пестроню, Тимоху и Маху в стадо проводил. Я их и вечером встречаю, хотя они и сами дорогу домой знают.
И вот бегу я по Ракитной улице, гляжу, лошадь у дороги привязана. У меня сердце от жалости сжалось: рёбра из-под обвисшей шкуры торчат, и всё сложение угловатое и рахитичное. Лошадка до того истощённая и обессиленная, что на копытах не держится. На брюхе ползает и стрижёт грязную, пыльную травку вдоль дороги и у забора. Вокруг всё под самый корешок выбрала и дальше тянется, тянется, а верёвка не пускает.
В лошадке я едва Ромашку узнал. Ещё прошлым летом она красивая и справная лошадь была. А теперь, по всему видно, еле-еле зиму пережила. Не иначе, беда стряслась, а я и не знал. Замер я в замешательстве и долго смотрел издалека с содроганием сердца, аж слёзы из глаз закапали. Успокоился маленько, подошёл к Ромашке и спросил:
— Что с тобой? Тебя хозяин совсем не кормит?
— Так ведь зима была, — чуть слышно ответила она. — Зимой травка не растёт.
— А сено? Хозяин разве не заготавливает?
— Было сено… Мало совсем… Приносил, но не каждый день.
Зарычало у меня в груди, кровь в голову ударила. Попадись мне этот хозяин — точно бы загрыз. Успокоился чуть и предложил:
— Хочешь, мы тебя к себе заберём? У нас семья добрая. Пойдёшь к нам жить?
Ромашка посмотрела на меня как-то странно — то ли с радостью, то ли с испугом.
— Ты не сомневайся! — приветливо улыбнулся я. — У нас тебе понравится. Мы о тебе заботиться будем, всегда сытая и в тепле. Помоем, почистим хорошенько, хвост и гриву расчешем. С нашей коровой Пестроней познакомишься. Она добрая. Вы с ней обязательно подружитесь. И с телятами тоже.
Ромашка вдруг заплакала.
— Да я-то согласна, — всхлипывала она. — Я с радостью, но, боюсь, хозяин не отпустит. Я для него просто скотина.
— А мы тебя выкупим. За любые деньги. Он, наверно, пьяница, а пьяницы всё пропивают. Даже лошадей.
— Он меня давно продать хочет, — вздохнула Ромашка. — Но никто не покупает. Только посмотрят на меня, головой качают и отворачиваются. Не знаю, почему…
— А мы тебя в любом разе возьмём! — заверил я. — Не сомневайся. Ты у нас поправишься, будешь ещё самая красивая лошадь на свете! Ты только меня дождись. Я сейчас кого-нибудь из наших приведу.
Побежал я домой, а сам по дороге думаю: эх, лошади вы лошади, до чего кроткие и благородные создания! Вам бы злости чуть и нашего, собачьего, характера — цены бы вам не было!
Но дома меня не поняли. Скулил я и выл жалостливо, пытался как-то на лапах объяснить, тянул за собой — и всё без толку. Никто не захотел за мной на другой конец деревни бежать. Эх, думаю, всего-то надо, чтобы кто-нибудь из наших Ромашку увидел. Но когда это будет?
Если кому-то плохо, если помощь нужна, собака никогда медлить не станет. Это у нас в крови. Сомнения и поиски разумного решения — это не про собак. Поэтому я, не мешкая, назад вернулся. Даже ужинать не стал. Мельком только глянул на миску с аппетитным мясным кулешом и отвернулся...
Уже стемнело, но, к счастью, Ромашка лежала на том же самом месте. Горестно уронив голову, она мучилась от жажды. Видать, горе-хозяин совсем не в себе, раз лошадку забыл отвязать или хотя бы напоить. Сам-то наверняка напился…
Недолго думая, отгрыз я верёвку, и побрели мы к нам домой. Ромашка еле копыта передвигала. Я её и не торопил, часто останавливались, отдыхали. В первую очередь к речушке привернули, чтобы лошадка водицы напилась.
— Ничего, Ромашка, — ласково подбадривал я, — сейчас наконец-то досыта поешь. Вкусненькое что-нибудь тебе найдём. В тепле ночевать будешь.
Семья моя сразу всё поняла. Отец, мать, Никита и Оля, и дедушка с бабушкой приняли Ромашку как родную. Ухаживать взялись, как за дитём малым.
Мама всё причитала:
— Это ж до чего лошадь довели, ох и люди! Это какое же сердце должно быть?! Что за люди! Вот Колька молодец, умница! Догадался же, привёл!
— Я же говорила, мама, Коляшка нам знаки подаёт, — сказала Оля. — А мы его не поняли.
— Я Кольку понял, — признался Никита, — но не думал, что так всё… серьёзно.
— Вот тебе урок на будущее, — сказала мама. — Колька по пустякам не дёргает. Умный пёс.
— Да уж… Ещё тот прохвост… — по-доброму усмехнулся отец. — У Николая, видать, цыгане в роду были, раз он лошадей крадёт... Ну, что ж, у нас конюшня как раз пустует. Я и хотел лошадь взять, когда Никита подрастёт.
— А я уже вырос. Пап, если хозяин объявится, давай её купим?
— Купим, купим. Знаю, чья это лошадь. Храпова Степана. Осенью он овдовел и совсем спился. Угробил лошадь. Эх, знал бы раньше — давно бы забрали. А теперь неизвестно, выправится иль нет.
В конюшне мягкую подстилку положили. Ромашку отборным овсом накормили, ещё какой-то вкуснятиной и разными витаминами. Ромашка на нас такими благодарными глазами смотрела, что мы все обревелись. Даже отец украдкой слезу смахнул. На следующий день ветеринара позвали. Он необходимые уколы прописал и лекарства.
А с пьяницей на следующий день загадочный случай вышел. У него с головой что-то стряслось… По всей деревне бегал в изорванной одежде и кричал, что у него зелёные инопланетяне лошадь украли. Откуда он этих инопланетян взял — уму непостижимо. Будто его самого похитить хотели, но он еле вырвался. И вообще такую дичь нёс, что пришлось медицинскую машину вызывать. Жалко человека, но я тут ни при чём. Я давно заметил, что те люди, которые пренебрежительно и жестоко с животными обходятся, рано или поздно разум теряют.
К июлю Ромашка окрепла и расцвела, даже резвиться стала. Уже спокойно идти не может, всё бы ей прыгать да скакать. Как припустит галопом! Ветер пьёт, туман глотает, и светится от радости, и задыхается от счастья! Мы с ней на полянки бегать стали, где Иван-чай и другие вкусные травки растут, которые для лошадей лакомством считаются. Так иной раз я за Ромашкой даже угнаться не могу!
Коля Никитин - Долголапый