Самый известный фильм Константина Воинова
без сомнения «Женитьба Бальзаминова». Картина считается безоговорочным шедевром, что я не собираюсь оспаривать. К Островскому все это имеет отношение только актерское. Играют старательно – так, как представляют в 1964 г. замоскворецкую Россию. Но любимая моя роль – на суздальской улице подобранной Марии Кривовой: «Добрыя, добры-я!» Помните? А остальное по мне – балаган и кафе-шантан. Все герои – идиоты, а героини – просто дуры. Один анфискин-раискин «сидроль» чего стоит: «Аллё маман, c'est drole et vais foit!». «c'est drole» - «это весело», «это смешно». Между прочим, заимствовано из «Гусарской баллады»: «Се дроль! Войны не будет вовсе…» «Тоска, Анфиса!» - «Тоска, Раиса!» В общем, «доля ты русская, долюшка женская»… Но водевильные куплеты-то откуда знают? Тайком от храпящих братьев (300 тыщ состояния нахрапели) в театры бегают? А откуда французских слов дебильная (по фильму) мамаша Бальзаминова нахваталась? От наполеоновских гвардейцев? Сваха Красавина по прозванию Говорилиха, положим, у клиентов переняла. И так заворачивает, что будьте любезны!
А Москвы никакой в картине нет. И откуда ей быть? Сорок сороков во прахе лежат. В Суздале снимали – там не все порушили, не успели, хотя тоже постарались. Одновременно с «Бальзаминовым» в Суздале делался «Андрей Рублев» и «Выстрел» с М. Козаковым. Велика Россия, а отступать в 1964 г. некуда!
Миша Бальзаминов, чиновник I4 (низшего) класса, коллежский, стало быть, регистратор, получает 120 рублей в год. Выходит по червонцу в месяц. Ассигнациями получает или уже кредитными билетами (если реформа 1843 г. прошла)? А может, серебром? Фунт ситного хлеба стоил 3 коп. серебром. Кухарку держат, на рынок ходят, к цирюльнику, одевается Миша «по моде-с». Домишко свой. А что мамаша его квартирой называют, так то по старинке, от обязанности горожан обеспечивать войска временным жильем повелось.
О чем гениальная трилогия А. Н. Островского «Картины из московской жизни» («Праздничный сон до обеда», «Свои собаки грызутся, чужая не приставай!», «За чем пойдёшь, то и найдёшь»)? О Мише Бальзаминове, лентяе и пустозвоне? О русских мечтателях она! О воле случая в русской жизни. О великой лотерее самой жизни. Только в третьей части Островский позволяет мечте сбыться в «доброй» Белотеловой. Русские начинают мечтать о деньгах, бедные хотят разбогатеть. Девки хотят в театры и университеты. Жалко, жалко Островскому, Гончарову, Достоевскому, что это так! Но Мишу Бальзаминова, Сашу Адуева, Аркашу Долгорукого еще жальче. А купцу Неуеденову уже не жалко: для него мечтания – вчерашний день, а бедность – порок, и наихудший из пороков.
Неуеденов. Зачем же жить-то прилично такому человеку, который не имеет способов деньги достать?
Бальзаминова. А коли человек не имеет способностей ни к службе, ни к чему, коли Бог не дал, чем же он виноват?
Бальзаминов. Да-с. А в мечтах все представляется богатство и даже во сне снится; притом же вкусу много.
Неуеденов. А по-моему — такому человеку, который не умеет достать ничего, не то что в богатстве жить, а и вовсе жить незачем.
Бальзаминова. Куда ж их девать-то?
Неуеденов. В черную работу, землю копать. Это дело всякий умеет. Сколько выработал, столько и денег бери.
И после этого говорят, что трилогия не социальна?! Россия Островского ждет ответов от ворожей и предсказателей, а за юродивыми советами уже надо в скорбный дом ехать: «Солидные-то люди, которые себе добра-то желают - за каждой мелочью едут к Ивану Яковлевичу в сумасшедший дом, спрашиваться. А мы такое дело - без всякого совета делаем».
«Анфиска, Раиска, кончай сидроль!» Хорош мечтать, Миша! Все серьезно очень…