9 июня 2019 отмечает 75-й день рождения Игорь Бриль — джазовый пианист, педагог, композитор и общественный деятель, народный артист Российской Федерации, профессор Российской Академии музыки им. Гнесиных, автор наиболее популярного джазового учебного пособия на русском языке «Практический курс джазовой импровизации».
Читаем текст биографического интервью Игоря Бриля, которое он дал постоянному автору «Джаз.Ру» Константину Волкову в 2011 г. Впервые оно было опубликовано в книжном формате: интервью вошло в двухтомный сборник «Российский джаз», который редакторы «Джаз.Ру» Кирилл Мошков и Анна Филипьева подготовили для санкт-петербургского издательства «Планета Музыки» в 2013 г.
Игорь Михайлович, вы пришли в джаз в начале 1960-х гг., когда на отечественной джазовой сцене было ещё очень мало музыкантов, обладавших академической музыкальной подготовкой. Как вас, академического музыканта, приняли в джазовой среде — и как в среде «классиков» отнеслись к тому, что вы, так сказать, сбежали в другой лагерь?
— Речь идёт о том времени, когда я окончил музыкальное училище — по-моему, это 1962 год. В училище был Юрий Николаевич Чугунов, который уже музицировал тогда; были контрабасисты — Юрий Фролов, Геворгян-младший (Андрей, брат пианиста Евгения Геворгяна, виолончелист по образованию, в джазе игравший на контрабасе. — Ред.), Алексей Исплатовский. Серьёзное отношение к занятиям джазом пошло, скорее всего, от Чугунова.
В 1962 г. мы в составе трио — барабанщик Михаил Ковалевский, контрабасист и я — уже готовились к фестивалю: это был даже не фестиваль ещё, а «смотр», который проходил в «Кафе Молодёжное». Мы много репетировали, но вышло неудачно, так как контрабасист — а это был Юрий Маликов (будущий руководитель ВИА «Самоцветы». — Ред.) — внезапно уехал на гастроли. Так что следующая веха — это уже 1965, тоже «смотр-конкурс», фактически первое официальное выступление.
В училище совмещать классику и джаз удавалось вполне благополучно. А потом был Институт им. Гнесиных (ныне Российская Академия музыки. — Ред.). Вот там мой профессор, Теодор Гутман, из-за моих поездок на джазовые гастроли однажды устроил мне выволочку и заодно сказал: «Зачем тебе Бах, Бетховен, Прокофьев — когда ты, Игорь, укушен джазом?». Мы выяснили отношения, после чего я ему, чтобы как-то сблизить позиции, подарил две пластинки джазового вокального ансамбля Swingle Singers: на одной они пели джазовые обработки Моцарта, на другой — Баха. И примирение наступило. Мне даже на дипломном экзамене в институте разрешили играть мою собственную композицию, которую назвали «Импровизация» (смеётся). Это был первый, беспрецедентный случай.
ВИДЕО: хрестоматийная пьеса Игоря Бриля «Путешествие в блюз»(выступление на фестивале «Джаз Глобус», Иерусалим, 2007)
А как в джазовом «лагере» относились к тем, кто приходил из классики?
— А кто приходил? Никто почти и не приходил… После меня был пианист Леонид Чижик, который тоже учился в Гнесинке, а потом ещё — в Горьковской консерватории. Был пианист Борис Фрумкин. Николай Капустин, который окончил Московскую консерваторию у самого Гольденвейзера, играл в тот период на фортепиано в оркестре Олега Лундстрема. Так что джазмены с академической подготовкой были скорее исключением из правил.
После первого выступления в 1965 г. ко мне отнеслись сначала настороженно, особенно в среде тогдашних критиков — Леонид Переверзев, Алексей Баташёв, активист «Кафе Молодёжное» Слава Винаров, который тоже писал отдельные статьи. А потом, наверное, привыкли (смеётся).
Ситуация начала меняться с введением джаза в систему государственного музыкального образования в 1974 г.?
— Позже. Только в 1976 г. первые джазмены получили официальный статус — «артисты камерных джазовых ансамблей». Ансамбль Германа Лукьянова, трио Леонида Чижика, мой ансамбль, квартет Николая Левиновского (впоследствии ставший ансамблем «Аллегро») были первыми.
Что давал в то время этот статус?
— Прежде всего — возможность официальной работы в концертных организациях (Москонцерт, Росконцерт…). Филармонии приглашали только такие вот, официально аккредитованные ансамбли. Это давало возможность очень широко гастролировать. Возможно, иногда и не нужно было так много гастролировать, но были определённые нормы, которые надо было выполнять — кажется, до пятнадцати концертов в месяц. И от выполнения нормы зависела зарплата. Герман Лукьянов мне как-то жаловался, что его ансамбль прислали выступать где-то на селе, где не было электричества, чуть ли не при свечах в коровнике. Система была такая: сначала ансамбль приезжал в областной центр, а там уже местная филармония начинала употреблять его для поездок в райцентры…
А ещё важную роль в джазовой жизни играл комсомол. ВЛКСМ взял джаз под своё крыло и оберегал его. Множество фестивалей проходило при их поддержке — их и Союза композиторов, прежде всего Николая Минха и Юрия Саульского.
Все жили, в плане творческой жизни, от одного джазового фестиваля до другого. Ну и плюс зарубежные поездки.
ВИДЕО: Игорь Бриль и Алексей Зубов «Sweet Polish Lady», Тель-Авив, 2006
У меня первый выезд за рубеж был в 1968 г. Я горжусь тем, что это были вообще первые гастроли советского джазового ансамбля за границей — не выезд на фестиваль, а именно гастроли. Мы выступали в трио с барабанщиком Владимиром Журавским и контрабасистом Владимиром Смоляницким в Восточной Германии — Берлин, Дрезден и Росток. В первом отделении играли наши коллеги из ГДР, во втором — мы; вёл концерты восточногерманский джазовый критик Карлхайнц Дрексель (он потом много написал о нас, у меня даже журнальные вырезки остались).
Прежде всего эти выезды были связаны с культурным обменом. Между странами заключались соответствующие договора, и с «той стороны», как правило, в договоре прописывалось пожелание видеть не только балет и академическую музыку, но и джазовый коллектив. В связи с этим мы довольно много ездили — главным образом по Восточной Европе, конечно.
Кстати, в Белграде до сих пор вспоминают, что последний официально побывавший у них на гастролях советский джазовый коллектив был секстет Игоря Бриля.
— Так и есть. С этим секстетом, кстати, было связано много волнений, пока мы оформлялись здесь в эту поездку. Не выпускали нашего тенор-саксофониста Александра Пищикова. Поездка эта делалась по линии ВЛКСМ, так что мне пришлось взаимодействовать с множеством комсомольских чиновников разных уровней. Причём я так и не знаю, в чём именно заключалась проблема: просто не хотели выпускать, и всё. Тогда в ходе оформления мы должны были проходить разные комиссии. Первая комиссия — горком ВЛКСМ, а вторая — уже горком партии, и вот её мы боялись.
Что, они музыку прослушивали?
— Нет. Они беседовали. Спрашивали, например, сколько орденов у газеты ЦК КПСС «Правда». Или — сколько членов входят в Политбюро ЦК КПСС. Или ещё что-нибудь такое. Потом комиссия писала на каждого из нас рекомендации, и они шли на подпись секретарю горкома. И что-то там у Пищикова пошло не так… Мне пришлось вмешаться. Я решил, что если Пищикова не выпустят, то мы все никуда не поедем. А это был рискованный шаг. Но, судя по всему, делегация ВЛКСМ была уже готова и «на стрёме», и если бы мы не поехали, то и они бы не поехали. А если бы они поехали без нас, тогда у принимающей стороны возник бы законный вопрос, почему нас нет.
Всё решилось в последний момент. Тогда инструктором горкома ВЛКСМ был Владимир Аматуни, который сначала играл джаз на ударных инструментах, а потом пошёл работать в комсомол. Он-то и должен был нас везти. Вопрос решался после шести вечера, а с утра нам уже уезжать. Ему-то я и сказал, что мы никуда не поедем: представьте себе академический квартет — первая скрипка не едет, значит, не едет и весь квартет. В итоге проблема разрешилась, и мы поехали все — и замечательно провели там время.
Для меня Телониус Монк играл в Белграде «‘Round Midnight»!
Как это?
— Играл за сценой, в какой-то очень маленькой комнатёнке, чуть ли не каптёрке. Мы же участвовали в одном концерте, а доступ за сцену у нас был. Я увидел его за сценой и узнал. Он был уже очень болен тогда… Я подошёл к нему и сказал: «Я из России». А он сделал очень странное лицо и спросил: «А где это?» Тогда я набрался наглости и попросил сыграть мне «‘Round Midnight». Он ещё больше, по-моему, удивился (смеётся). Начал играть — пальцы у него были уже какие-то жуткие… Но главное, что я понял, глядя на его игру — и это может, конечно, для кого-то прозвучать диковато: постановка рук не имеет никакого значения! (смеётся) Для меня это был во всех смыслах переворот (смеётся).
ВИДЕО: Thelonious Monk Quartet «’Round Midnight» (Норвегия, 1966)
Телониус Монк — ф-но, Чарли Роуз — саксофон, Ларри Гэйлз — бас, Бен Райли — барабаны
Ваш ансамбль был одним из первых советских джазовых коллективов, гастролировавших по Соединённым Штатам Америки. Какова история этих поездок?
— Было такое объединение «Межкнига» (Всесоюзное объединение «Международная книга», которое, помимо советских книг, продавало за рубеж и советские грампластинки. — Ред.). Они продали в США несколько дисков — мой, Алексея Кузнецова, Николая Левиновского… Там их выпустила фирма East Wind, ещё на виниле. После этого в 1988 г. пришло приглашение, и мы объездили практически всё Восточное побережье, выступали в университетских кампусах. Это был квинтет: Александр Осейчук — альт-саксофон, Алексей Кузнецов — гитара, Виктор Двоскин — контрабас, Евгений Рябой — барабаны, и я.
А во второй раз, в 1989 г., была уже «коммерческая» поездка. Тоже очень смешная, с целым рядом каких-то нелепых эпизодов. В ходе этих гастролей мы должны были выступать с вибрафонистом Бобби Хатчерсоном и саксофонистом Джо Хендерсоном. А человек, который нас возил по Америке, никак не мог выплатить нам хотя бы часть гонорара. Кончилось тем, что мы устроили «собрание», стали выяснять с ним отношения. Двоскин и Рябой выступали в роли переводчиков, очень хорошо справились. Мы прижали менеджера к стенке, сказали, что никуда не поедем и концерт с Хатчерсоном не будем играть. Он ответил, что всё о-кей, всё будет в порядке. Мы: «До концерта!» Он подтвердил, и мы поехали. На середине скоростного шоссе мы съехали на обочину, и он на капоте машины стал, слюнявя пальцы, отсчитывать нам доллары: «Игорь, это тебе, тебе — больше, ты руководитель». После этого всё, действительно, было в порядке, и мы сыграли замечательный концерт с Бобби Хатчерсоном в большой евангелистской церкви.
Второй эпизод: у меня на первом пальце правой руки образовался панариций, а в тех вещах, которые мы играли, почему-то оказался в основном задействован именно первый палец. Было больно. После концерта я подошёл к Бобби Хатчерсону и попросил прощения на тот случай, если я что-то не то сыграл — вот, мол, у меня какая проблема. Хатчерсон сказал: парень, это всё ерунда, видишь шрам у меня на мизинце? — мне как-то палец почти оторвало, а нужно было играть; и я играл! (смеётся).
В нью-йоркском клубе Village Gate, уже ныне покойном, во время этих гастролей была сделана запись, и её потом выпустила на компакт-диске компания Mobile Fidelity. В эту вторую поездку у нас были выступления и на Западном берегу, в Калифорнии. Там произошёл очень интересный эпизод. Когда мне было лет двадцать, я увидел сон: мост Золотые Ворота в Сан-Франциско. И не только сам мост, но и всё, что около моста: какие-то лавочки, магазинчики, бары… Мы приехали туда — и что? Я увидел всё это! Для меня это было чудо. Реализация сна!
СЛУШАТЬ: Игорь Бриль «Дорога без конца» (с альбома «Утро Земли», ВФГ «Мелодия», 1978)
В Калифорнии мы играли в Сан-Диего, Сан-Франциско и Лос-Анджелесе, на одном из наших выступлений был легендарный критик Леонард Фэзер, и ещё мы там встретили нашего саксофониста Алексея Зубова (который живёт в Лос-Анджелесе с 1984 г. — Ред.), чудесная была встреча.
Сейчас, когда все уже везде свободно ездят, эти ощущения уже как-то сглаживаются; а было ли тогда, при первых выездах в США, ощущение культурного шока?
— От первой поездки — точно было. Как во сне. Мы были в Америке! Нас всё время знакомили с музыкантами. Уиллис Коновер (джазовый ведущий «Голоса Америки». — Ред.) был тогда ещё жив, он устроил для нас крупный джем с участием очень хороших музыкантов… Вообще шок вызывало всё, начиная от телефона-автомата, на который тебе кто-нибудь может позвонить. Состояние комфортности, к которому быстро привыкаешь — а потом трудно отвыкнуть… Мы все там как-то по-другому заиграли, очень удачно играл Лёша Кузнецов, в общем — там с нами произошло какое-то перерождение. Было ощущение свежей головы, свежих чувств. Хотелось играть. Я начал писать стихи… (смеётся) А второй раз — когда этот самый Перлман никак не мог выплатить нам деньги — это уже совсем другое ощущение. Коммерция! Попали в зубы к акулам капитализма…
ВИДЕО: Игорь Бриль на фестивале «ДжазМар» в Нарьян-Маре, 2014 (Сергей Хутас — контрабас, Александр Кульков — барабаны)
Понравилось? Ставьте лайк (значок с большим пальцем вверх) и подписывайтесь на канал, чтобы увидеть новые публикации!