Одним из наиболее частых вопросов при рассмотрении битв позднего средневековья является вопрос принципиальной управляемости войск. Иногда это выражается в банально обывательском мнении, которое можно сформулировать так:
- «Это же глупо! Почему не сделали иначе?»
Эта вполне понятная эмоциональная реакция может настигнуть (и настигает) даже профессиональных исследователей, которые воле-неволей знакомы с военным искусством более поздней эпохи и более ранней – римского периода, например.
В самом деле, атака французской конницы при Куртрэ в 1302 году, и при Креси в 1346 году, координация наступления при Азенкуре 1415 года, атака баталии маршала Тевтонского ордена Фридриха фон Валленрода при Грюнвальде в 1410-ом – несть числа примерам, когда манёвр, даже при первичном успехе, приводил к тяжёлым последствиям или просто оказывались крайне неудачными. Рядом с ними соседствуют вполне успешные манёвры Эдуарда I при Фолкерке в 1298 году, Эдуарда III при Халидон-Хиле 1333-го, его сына Чёрного Принца при Пуатье в 1356-ом, когда комбинация тяжёлой пехоты и лучников на укреплённой позиции удачно сочеталась с наступлением кавалерийского резерва в решительный момент.
Не менее удачно выступил Франческо да Корманьола при Арбедо против швейцарцев в 1422 году. А всё те же англичане Эдуарда II проявили вопиющее тактическое дуболомство при Бэннокберне в 1314-ом, когда взаимодействие лучников и конницы было организовано из рук вон плохо.
Возникает невольный вопрос: почему остальные не делали так же, как их вполне удачливые коллеги? Ведь это не вопрос высшей математики войны с доставкой сотен тысяч солдат и нонкомбатантов на ТВД с необходимыми мерами маскировки, контрразведывательной борьбы, организацией связи, питания, санитарной службы и чёткого взаимодействия пехоты, сапёров, танков, различных видов артиллерии, средств ПВО и авиации. В самом деле – этому нужно долго учиться без гарантии результатов.
Средние века оперировали иным порядком численности, родов войск было меньше – максимум три: стрелки, конница, пехота. Поле боя, чаще всего, можно было обозреть, не сходя с места. Средства маскировки и скрытного выдвижения применялись спорадически. В итоге, на современный взгляд, перспективные действия на поле боя выглядят интуитивно понятными, простыми с вполне ясным рецептом победы в разных случаях.
Однако это лишь поверхностный взгляд, всё было куда сложнее, ведь, как известно: «Тактику изучают любители. Профессионалы занимаются логистикой».
То есть, вопрос: почему, например, Эдуард I при Бэннокберне или Филипп VI при Креси не поступили иначе – с успехом для себя? – это вопрос не совсем верный. Правильно было бы спросить: а могли ли они действовать иначе?
***
Попробуем рассмотреть этот важный вопрос на примере англо-шотландской кампании 1307 года и битвы при Лаудон-хилле.
Для начала обрисуем диспозицию.
Не секрет, что английский военачальник Валенс Эймар атаковал в конном строю укреплённую позицию шотландцев Роберта Брюса и потерпел быстрое и сокрушительное поражение. При том, что формально численный перевес был на стороне Валенса, стрелков у него было больше, а превосходство в коннице было абсолютным. По сути в войске Брюса была только условно тяжёлая пехота, которую он разбавил спешенными рыцарями и, возможно, каким-то количеством стрелков.
Брюс успел на поле боя раньше Валенса, т.к., находился в лагере неподалёку. Узнав о приближении англичан, он разведал местность и выдвинулся на удобную позицию у Лаудон-хилла, где поле было с двух сторон ограничено болотами, которые воспрещали фланговый охват. Место сражения ясно описано в «Рифмованной Истории Роберта Брюса», принадлежащего перу архидьякона Абердина Джону Барбору (1375, в переводе Джорджа Эйр-Тодда).
«… the Bruce, ever wise and prudent, rode to see and choose the ground. He saw that the highway lay upon a fair field, even and dry, but upon either side, a bowshot from the road, was a great moss, broad and deep.»
(https://www.electricscotland.com/history/bruce8.htm)
Легко убедиться, что по два перелёта стрелы между болотами – это ок. 400-500 метров. Слишком большая ширина для 500-600 пехотинцев, коими по Барбору располагал Брюс. Тогда Брюс велел вырыть три рва, перед своей позицией, подготовив, таким образом, поле боя.
Валенс, получивший загодя вызов на сражение, не посчитал нужным уклониться или выбрать другое поле боя – более удобное для всадников. Войско он разделил на две баталии, они должны были атаковать последовательно. На деле всё обернулось плохо.
Головная баталия, вынужденная атаковать на фронте, суженном рвами, напоролась на ощетинившийся копьями шильтрон Брюса, понеся тяжкие потери. Уцелевшие всадники повернули коней и бросились бежать, смешав строй арьергарда, который или не успел поддержать атаку, или только попытался атаковать в свою очередь. В итоге вся армия потеряла порядок и бросилась в бегство. Фактически, пехота англичан не принимала действительного участия в сражении.
Обыденный взгляд на его поражение предсказуем: сэр Валенс плохо разбирался в военном деле – ведь всё очевидно!
Надо было, как это делал Эдуард I при Фалкирке в 1298 году, выставить стрелков, чтобы нарушить целостность неподвижного и слабо защищённого доспехами шильтрона шотландцев, с последующей атакой пехоты и, затем, конницы. Рецепт вполне простой и понятный, опробован он был ещё Вильгельмом Завоевателем в далеком 1066 году при Гастингсе. Т.е., Валенс не мог не знать о таком способе ведения боя, тем боле, что он бился при Фалкирке!. Однако, он выбрал весьма неудачную (самую неудачную) тактику фронтальной атаки конницы на плотно построенную пехоту с копьями.
Если учесть, что рыцарей и их слуг было многократно меньше, чем шотландцев, Валенс поставил свою армию в заведомо невыгодные условия численного перевеса врага на участке фронта. Заодно, он полностью нивелировал превосходство собственных сил в численности, начисто выключив возможность дистанционного боя.
Кажется, надо быть или очень глупым, или очень самонадеянным человеком, чтобы действовать подобным образом.
Мы не знаем и никогда не узнаем, что думал Валенс Эймар в тот день. Но некоторые данные у нас всё же имеются – они помогут вскрыть причины выбора столь неудачной тактики.
***
Для начала сравним силы сторон.
Численность войск Брюса не представляется возможным выявить с точностью. Джон Барбор пишет о 600 скоттах при таком же или большем количестве слуг и прочих нон-комбатантов.
«They were six hundred fighting men, besides camp-followers as many or more.»
Он же говорит о 3000 англичан:
«Sir Aymer, on the other side, gathered a great force, nigh three thousand strong, well armed and equipped, and then, in knightliest fashion, held his way to the tryst.»
Это, безусловно, огромное преувеличение. 600 пехотинцев просто не имели шансов выстоять против такой массы рыцарской конницы, более того, умный и опытный Брюс никогда не повёл бы людей на такое невыгодное дело.
В реальности состояние войск Валенса было совсем не радужным. И именно в этом, на наш взгляд, кроется суть произошедшего.
Познакомимся внимательнее с силами англичан.
На излёте правления Эдуарда I денег в казне не хватало. Итогом было «оскудение» сил, контролировавших Шотландию. В 1306 году, после одержанной над Брюсом победы при Метвене, Валенс Эймар получил должность Хранителя Шотландской марки. Помимо гарнизонов, наиболее «мощным» был его отряд, который, согласно исследованию счетов на жалование и прокорм, предпринятое М. Прествичем, в 1306 году насчитывал 54 всадника.
К началу 1307 года был предпринят новый набор. Валенс отчитался о 160 всадниках.
Необходимо учесть тот неприглядный факт и обычную традицию средневековья и раннего Нового времени, что большинство капитанов, рассчитывавших на оплату наёмного контингента, занимались безбожными приписками. Столь круглое число – 160 не внушает доверия. Нет никаких гарантий, что среди них не числились «мёртвые души». То, что отряд состоял в основном из наёмников, говорят счета на оплату – при самом Валенсе на постоянной основе служили лишь два рыцаря.
Прочие соединения в Шотландии были куда меньше. Так, Джон Сент-Джон располагал 40 хобиларами (лёгкой конницей). При всех возможных допущениях, Валенс не мог собрать для сражения всю английскую конницу в Марке – надо было оборонять города и замки и хотя бы «демонстрировать флаг». Кроме того, 100% явка рыцарства в поход – ситуация исчезающе редкая. Люди не являлись на службу, могли заболеть, погибнуть в стычке, просто опоздать к сражению. По максимальной оценке вряд ли можно говорит более чем о 300 всадниках в тот момент на всем англо-шотландском фронте. Из них Валенс мог рассчитывать не более, чем на 200.
Основную массу войск составляла пехота и лучники.
Из-за финансовых затруднений в ней процветало дезертирство – за кампанию 1307 правительство расплатилось с Валенсом лишь к 1322 году. На 1306 год Валенс располагал ок. 1 500 пехоты. Однако уже к концу года положение настолько ухудшилось, что англичане вынуждены были прибегнуть к новому набору, тем более что восстание Роберта Брюса разрасталось.
В начале года 1000 пехотинцев набрали в Ланкашире, 1500 – в Уэльсе и 1200 в областях из Нортумберледна, Уэстморленда и Камберленда. Однако в Шотландии имеются отчёты о 300 дизертирах, а сколько их успело добраться до места к началу кампании неизвестно. В любом случае, после сражения Валенс расплатился приблизительно с 2000 пехоты.
Т.е., реально он не мог располагать большим кол-вом пеших бойцов. Кроме того, защита столь протяженного фронта не позволила бы ему вывести всю пехоту в поход. С учётом максимально принятого нами коэффициента для конницы – 2\3 от общего числа, вряд ли в поход выступило более 1200 пехотинцев. И было бы крайне наивным думать, что все они дошли до поля боя, с учётом невыплаты жалования и, как следствие, невысокого боевого духа.
Итак, максимальная оценка сил англичан – 1200 пехоты и лучников при 200 всадниках. Принимая во внимание повальное дезертирство и возможные приписки, реально ок. 1000 пехоты и 160-180 всадников.
Вот такое «могучее войско» вступило в сражение при Лаудон-хилле 10 мая 1307 года. И, все равно, преимущество настолько явное, что победа рисуется как бы сама собой – ничто не мешало Валенсу применить победный приём Фолкирка.
Но есть одно но.
Даже минимальное взаимодействие родов войск требует отработки данного взаимодействия хотя бы на примитивном уровне.
160-180 всадников – это полный эскадрон эпохи Фридриха Великого и Наполеона I. При двухшереножном построении он занимает ок. 70-80 метров по фронту. В средние века это было практически недостижимо, глубина строя, чаще всего, была большей, но даже при четырёхшереножном построении – длинна фронта ок. 40 метров. Выдерживание равнения при столь протяжённой линии всадников требует регулярного обучения, для чего бойцы обязаны постоянно находится в едином расположении.
Без выработки системы команд, понятной всем – от командиров нижнего звена до «рядовых» никакой сложный манёвр невозможен. Невозможно даже гарантированно развернуть эскадрон для повторной атаки – счастье, если его удастся собрать под знаменем после сигнала к наступлению. Положение осложнялось рыцарскими шлемами, которые значительно перекрывают обзор и в условиях боя дозволяют слышать только очень громкие звуки, наподобие резких сигналов труб и рогов. Докричаться до атакующего рыцаря в шлеме невозможно.
Всё это диктует особые, чрезвычайно ответственные мероприятия по боевому слаживанию. Но имелся ли шанс на хотя бы начальное слаживание у Валенса? Ответ – нет.
Конница союзных лордов, да и, видимо, часть его собственных наёмников, квартировала в разных местах. Выслужившие контракт наёмники в любой момент покидали командира, сменяясь новыми. В таких условиях, максимум до чего могли договориться командиры – это самая примитивная система сигнализации, а значит, Валенс имел возможность только для одного манёвра конницей – решительной атаки.
Взаимодействие с пехотой представляется ещё более сложным и бесперспективным делом.
Пехота средних веков – не регулярная пехота Нового Времени. Нет единого устава, нет постоянной муштры. Более того, совместные учения пехоты и конницы были невозможны из-за постоянного бегства рядовых «солдат» со службы. Какой прок в учениях, если часть армии останется в гарнизонах, а непредсказуемая её часть неминуемо даст дёру на марше?
Постоянное пополнение войска новобранцами, которые в глаза не видели ни командира, ни боевых товарищей ставило окончательный крест на любых усилиях по боевому слаживанию.
Таким образом, на поле Лаудон-хиллла Валенс поступил единственно возможным образом. Последовательная смена лучников, пехоты с холодным оружием и конницы на узком участке фронта повлекла бы за собой невообразимую путаницу, разобрать которую не сумели бы и гении тактики: Цезарь, Суворов, Наполеон.
Стрелки, вышедшие в первую линию, и, тем более, пехота, пошедшая на врага, могли помешать решительной атаки конницы в нужный момент. Отвести в сторону почти два батальона необученных строю бойцов, означало смешать их в неуправляемую массу с перспективой воспрещения действий наиболее боеспособного подразделения на поле – рыцарей.
Итак, Валенс действовал в крайне невыгодных условиях и действовал не более формально. Чем советские или германские войска на Курской дуге, он действовал сообразно моменту и возможностям.
У него был шанс убедиться, сколь эффективны бывают наиболее простые решения. При Метвене он разбил шотландцев именно так – единственной решительной атакой конницы. Надо понимать, что скотты нач. XIV века – далеко не швейцарцы XV столетия. Выучка и вооружение их оставляли желать лучшего. В чистом поле рыцари могли расстроить и растоптать даже копьеносные шильтроны, что, кстати, происходило в Европейской истории неоднократно. Достаточно вспомнить битву при Розбеке 1385 года, где фламандская фаланга, так удачно разбившая французских рыцарей при Куртрэ, была рассеяна внуками тех самых рыцарей.
Роберт Брюс сталкивался с теми же трудностями, что и Валенс. Однако он, вёдший национально-освободительную борьбу на своей территории, имел огромное преимущество как в мобилизационном потенциале, так и в возможностях боевого слаживания. К тому же, шотландцы, сражавшиеся с захватчиками, имели в среднем куда более сильную мотивацию по сравнению с англичанами, чья пехота разбегалась при первом удобном случае из-за элементарной невыплаты жалования. Видимо, Валенс трезво оценивал возможности собственных пехотинцев, чтобы не посылать их на копья обороняющегося шильтрона!
Иное дело рыцари – служилые люди «по отечеству», как бы сказали наши прадеды в XVI-XVII веках. Война была их единственным ремеслом, так что «отдуваться» за весь творческий коллектив предстояло именно им.
Брюс же, имея перед глазами опыт Метвена и многих других стычек и боёв, сделал единственно верный ход: поставил пехоту в оборонительный порядок на подготовленном поле боя (вырытые канавы перед фронтом). Плотная масса копейщиков, стоя на месте – чрезвычайно грозный противник, ведь им не надо маршировать, выдерживать равнение, маневрировать, что сопряжено с потерей порядка при отсутствии регулярной выучки большинства или хотя бы части бойцов.
Валенс – опытный воин, принял сражение, хотя и мог наблюдать все минусы своего положения: от канав, которые придётся преодолевать, до фактически втрое меньшего количества «солдат», способных вступить в сражение. Вряд ли причиной была тупость и дворянская спесь – презрение к пехоте, как низкому роду войск. Видимо, Валенс понимал, что уклонение от боя и дополнительные марши по чужой стране, вызовут ещё большее дезертирство, и он останется вообще без армии безо всякой драки.
Вывод:
Средневековая армия была управляема и могла рассчитывать на сложное взаимодействие родов войск при своевременном её сборе и\или комплектации основной массы опытными бойцами. Для всего этого требовались средства: на выплату жалования, прокорм личного состава, ремонт конского поголовья. А это влекло за собой потребность в транспорте, налаженном плече подвоза и упорядоченной службе оповещения, что стоило дорого, следовательно, вновь требовало средств.
Таким образом, армия в средние века – это точно такая же надстройка над экономическим базисом, как и во все другие эпохи. Война – продолжение политики иными средствами, а политика – средство разрешения экономических противоречий.
Именно поэтому даже в ту романтическую эпоху всё также верно выражение: «Тактику изучают любители. Профессионалы занимаются логистикой».