– Николай Максимович, что для вас было таким вдохновением, что вы увидели, кого вы увидели на сцене, что решили связать свою жизнь с балетом, искусством, театром?
– Первое – это, конечно, впечатление вообще от балетного спектакля, как от волшебной сказки, потому что это был балет «Жизель», я был маленький мальчик. Там летали, что-то происходило, но мне было все понятно без текста.
А чуть позже приехала Плисецкая, и мы шли на нее в театр. А те, кто не достал билеты, потому что театр все-таки не резиновый, говорили: «Ну что на нее смотреть, ей же 60 лет, что она может». И вот эти звуки, они были вокруг меня, ребенка, который шел в театр вечером. Я был очень гордый, что у меня есть билет.
А я уже к этому моменту балет «Кармен» видел несколько раз, потому что он шел в Тбилиси. И вот открывается занавес, стоит необыкновенной красоты женщина. Я не знаю, что было дальше. Я потом видел еще несколько раз этот балет и в Москве, попозже, но я больше не могу смотреть никого в этой роли, в этой версии балета.
Вот поднялся занавес – и произошло какое-то чудо: эта улыбка, эта поза. Я не понимаю, как можно было в шестьдесят лет так выглядеть. Я почему помню про шестьдесят лет, потому что все об этом говорили.
Помню, как я вырезал из какой-то газеты фото Майи Михайловны и прибил его гвоздиками у себя в шкафчике, в котором хранились игрушки.
Что самое интересное, потом этот шкафчик подарили моей крестной дочке, и спустя какое-то время, когда я уже был артистом балета Большого театра, я приехал, открыл шкафчик, – мне было интересно, было такое в моей жизни или нет, разгреб игрушки – и там эта газетная вырезка висела прибитой на том же месте.
Все эти несчастные девочки, которые влезают в эту роль, они могут репетировать это годами – никогда, ничего даже близко они исполнить не смогут. Это то, что дается от природы. Мы счастливые люди, мы это видели. Те, кто это видел, кто видел Максимову, Павлову, Бессмертнову, те видели балет.
И вот это все меня настолько восхитило, что я захотел в эту сказку. Мне казалось, что там происходит чудо.