После отмены монархии в Монголии разгорелась борьба – не только за власть, а за выбор пути, по которому пойдёт страна. Хотя в Монголии существовала одна партия, в её рядах действовали группировки, видевшие будущее степного государства совершенно по-разному.
Первоначально Монгольская народно-революционная партия (МНРП) состояла в основном из дворян, лам и чиновников. Ситуация в партии менялась по мере роста её численности, а пополнялась она малограмотными аратами. Хотя среди них были и искренние патриоты, стремившиеся к строительству нового общества, в правящую и единственную партию потянулись беспринципные карьеристы и прочие не самые лучшие элементы монгольской нации.
Худонцы
В отличие от СССР и других социалистических стран, в Монголии особую роль играл Революционный союз молодёжи (Ревсомол). Если в СССР комсомол был «приводным ремнём» и «кузницей кадров» для партии, то Ревсомол был создан советскими специалистами для давления на партию – на их взгляд, недостаточно революционную и засорённую «классовыми врагами». Ставка на послушную и неграмотную молодёжь должна была подготовить для МНРП новые, «правильные» кадры – так же, как Мао Цзэдун в Китае впоследствии использовал хунвэйбинов для ликвидации нелояльных партийцев. Особенно приветствовались молодые люди из провинции: от монгольского слова «худон» (провинция) их на русский лад прозвали худонцами. В качестве будущего вождя Монголии Москва избрала Хорлогийна Чойбалсана, ставшего лидером худонцев.
Вся история Монголии 1920-30-х гг. – это кровавая борьба худонцев во главе с Чойбалсаном за власть в партии и в стране. Они старались изменить сущность МНРП, которая как указывалось выше, изначально была партией образованных людей, а не «трудового аратства». А образованные люди искренне не понимали, как можно, по планам Ринчино, «прыгнуть» из феодализма в социализм, и каким образом в стране кочевников опираться на марксизм-ленинизм - идеологию не существовавшего в стране пролетариата. Они сопротивлялись и подавлению религии: хотя в 1926 г. под сильнейшим давлением Москвы из программы партии убрали статью о буддизме как основе монгольской государственности, часть партийцев саботировала попытки расправиться с буддизмом. И, хотя на III съезде леваки продавили принятие марксизма-ленинизма в качестве партийной программы, никак не удавалось подавить сопротивление национал-демократических элементов (тех, которые надеялись, что использовать марксизм как пустую декларацию для ублажения советских «товарищей»). Худонцы из Ревсомола, постепенно перетекавшие на партийные должности, долго оставались слишком слабыми и малообразованными, чтобы заместить национал-демократов. Поэтому до 1928 г. премьер-министром Монголии оставался Балингийн Цэрэндорж – представитель старой элиты, занимавший пост главы правительства ещё при Богдо-гэгэне. Он был выходцем из шабинаров – духовного сословия низшего уровня, и работал при маньчжурах переводчиком. Цэрэндорж до конца пытался проводить самостоятельную политику и отказывался идти на поводу у советских специалистов, хотя и был вынужден искать компромиссы с ними. Однако реальная власть принадлежала не ему, а партийному и армейскому руководству, МВД и ГВО, в которых, в свою очередь, властвовали советские представители. Цэрэндорж возмущался вмешательством «старших братьев» в дела Монголии, и в 1927 г. подал в отставку, которая не была принята. Однако премьер-министр, по сути, прекратил работу на своём посту, и в 1928 г. заболел и умер. Исходя из того, что мы знаем о «болезнях» монгольских политиков 1920-30-х гг., можно предположить, что причиной болезни был яд. Но, возможно, он не выдержал тяжесть работы с людьми, которым не доверял, и проведения политики, в которую не верил.
В 1930 г., когда по СССР катилось адское колесо коллективизации, премьер-министром Монголии стал первый выходец из Ревсомола - Цэнгэлтийн Жигжиджав: он должен был проводить в жизнь сталинский курс. Левые экстремисты, пришедшие к власти в партии и государстве, рьяно взялись за коллективизацию, не имея, впрочем, никакого понятия ни о том, зачем её проводить, ни о том, как это делать технически. Коллективизация в Монголии была кровавым и бессмысленным фарсом. После запрета частной торговли и транспорта, конфискации имущества феодалов, лам и монастырей Монголию охватил полный хаос: экономика и социальная сфера впали в состояние клинической смерти. Монголы не понимали, зачем всё это нужно, и справедливо винили в обрушившихся на них несчастьях советских «товарищей». 11 апреля 1932 г. на севере страны началось вооружённое восстание, во главе которого встали ламы и князья, поддержанные массами аратов. Повстанцы, называвшие себя «жёлтыми воинами» (имелась в виду принадлежность к ламаизму – «жёлтой вере») уничтожали государственные учреждения, громили всё, связанное с «народной» властью, убивая её активистов с невероятной жестокостью: «…так, главнокомандующий (жанжин) повстанцев Б.Тугж собственноручно вырвал сердца у восьми человек» (1932 оны зэвсэгт бослогын удирдагч Б.Тvгж жанжин найман хvний зvрхийг єєрийн биеэр сугалж алжээ).
Восстание охватило северо-западные и центральные районы Монголии; на сторону повстанцев переходили воинские подразделения (в т.ч. весь гарнизон города Цэцэрлэг) и даже партийные организации и группы Ревсомола. В Улан-Баторе правительство решило выдать винтовки всем желающим защищать город, но таких из 4000 столичных партийцев набралось только 300 человек. Падение столицы было предотвращено только вводом бурятского полка Красной армии и стрелковых подразделений из СССР. Плохо организованные, необученные, вооружённые в основном кремнёвыми ружьями берданками повстанцы уничтожались отрядами правительственной армии и частями РККА, использовавшими пулемёты, артиллерию и авиацию, особенно эффективную в степях. Массовая поддержка восстания монгольским народом в таких условиях значения не имела, и к ноябрю 1932 г. восстание, названное Хубсугульским (оно началось в Хубсугульском аймаке), было подавлено.
Однако Сталин понял, что монголы абсолютно не готовы принять коллективизацию, а левацкая группа, пришедшая к власти в МНРП – горстка бездарных и безграмотных людей, не имеющих поддержки не только среди трудящихся, но даже в партии и Ревсомоле. И он приказал свернуть коллективизацию и снять с должностей премьера Жигжиджава и его сторонников-леваков. Уже одно это демонстрирует всю призрачность независимости Монголии…
Неудачливый ревсомолец Жигжиджав был перемещён на должность министра торговли и коммуникаций, а через год был застрелен неизвестными в собственном доме. То ли его настигла пуля последних повстанцев, то ли ОГПУ решило устранить его как не справившегося с заданием Сталина. Новым главой правительства стал ещё один ревсомолец - Пэлжидийн Гэндэн, однако он неожиданно для Сталина стал противиться его приказам.
Неудача коллективизации в Монголии неприятно поразила Сталина: какой-то дикий кочевой народ осмелился идти против его воли! (Аратов коллективизировали только в 1958 г., и без сопротивления: поколение, выросшее при безраздельном господстве коммунистов, было послушным власти). Он решил, что всё дело во влиянии буддийской церкви. Создать коллаборационистскую буддийскую церковную организацию, подобно сергианской православной церкви, не удалось, и Сталин решил ликвидировать её начисто. Но сделать это он хотел руками самих монголов, что оказалось трудно, хотя после 1932 г. Сталин взял за привычку регулярно вызывать руководителей Монголии «на ковёр».
В 1935 г. Сталин в разговоре с Гэндэном сказал: «Вы, Гэндэн, хотите, не обижая ламства, защищать национальную независимость. Они несовместимы. У вас нет аппетита борьбы с ламством. Когда кушаешь, надо кушать с аппетитом. Необходимо проводить жёсткую борьбу с ламством» (Такая спокойная Монголия. http://kamsha.ru/journal/analitycs/mongolia.html). Более того: Сталин открыто увязал предоставление советской помощи Монголии с усилением борьбы с духовенством. Однако монгольский премьер упрямо возражал, одновременно обвиняя советских специалистов в проведении колониальной политики в Монголии. Он также отверг предложение Сталина ввести в Монголию Красную армию. «…К обработке подключился советский коллега монгольского премьера Молотов. В отличие от Сталина, Вячеслав Михайлович был прямолинеен, как свой псевдоним: «Вы, Гендун [так в тексте], в пьяном виде все время говорили антисоветскую провокацию. Вы перед отъездом сюда говорили, что, наверное, мне через кремлевскую больницу предложат долгосрочный отпуск и отдых в Крыму по состоянию здоровья. Мы не собираемся делать такую махинацию и заниматься такой игрушкой».
Не прошло и трех месяцев, как махинация стала реальностью. Пленум ЦК МНРП официально осудил правый уклон. Гендун был снят с поста и отправлен на лечение. В Крым» (Такая спокойная Монголия. http://kamsha.ru/journal/analitycs/mongolia.html). Он «отдыхал» в Крыму несколько дольше, чем планировал – целых два года. После чего был арестован и расстрелян.
Главой правительства стал третий по счёту худонец - Агданбугин Амор; Сталину казалось, что малообразованный выходец из аратского сословия сделает выводы из участи своих предшественников и будет покладистым. Тем более, что первым вице-премьером, министром внутренних дел и одновременно главой ГВО стал верный Чойбалсан, вдобавок получивший звание маршала.
Чойбалсан сосредоточил в своих руках абсолютную власть, беспощадно уничтожая всех, кто мог ему помешать. Почему премьер-министр Амар при раскручивании спирали террора ещё три года оставался главой правительства – неясно: возможно, Сталин опасался делать ставку в Монголии на одного человека. Сталин, малообразованный человек с ограниченным кругозором и немощным интеллектом, был расистом: он считал монголов дикарями и был уверен, что они должны его слушаться. В его картине мира, что какой-то там Амар, что какой-то Чойбалсан – в общем, всё равно. Возможно, что в Москве учитывали и тот факт, что Амар пользовался в Монголии уважением за честность и порядочность, а Чойбалсана скорее боялись, чем уважали. Вероятно, что сам Чойбалсан хотел, проводя террор, прятаться за спиной уважаемого премьер-министра, на которого можно будет свалить все неудачи. Некоторые монгольские исследователи считают, что оставить Амара на посту премьера требовал советский нарком Ежов, опасавшийся, что Чойбалсан выйдет из-под контроля.
Чойбалсан, выполняя указание Сталина, принялся искоренять религию. В апреле 1936 г. начался первый процесс над ламами: им инкриминировалось создание панмонголистской и прояпонской контрреволюционной организации, стремление поднять восстание и восстановить феодальные порядки. Никакой организации, разумеется, не было, а что касается желания восстановить феодализм, то об этом в те годы мечтали не только ламы и князья, но и все монголы, исключая только партийных функционеров. Процесс закончился расстрельными приговорами и огромными сроками для некоторых «счастливчиков». Дальше процессы следовали один за другим – в течение года только массовых процессов было пять.
Террор обрушился не только на духовенство: арестовывали и расстреливали бывших феодалов, заподозренных в нелояльности Чойбалсану партийцев и военных, а также простых людей, которые почему-то не нравились начальникам, кто не очень слушался, недостаточно восхищался ими. Арестовывали и тех, у кого было что «реквизировать» (репрессии с целью грабежа, как и в СССР, были особенно распространены в провинции).
Герой революции маршал Дэмид, говоривший, что Чойбалсан – единственный в мире маршал-полицейский, был «приглашён» в СССР и отравлен в Иркутске (посмертно его объявили японским шпионом и главой контрреволюционного заговора). Погиб и первый секретарь Бурят-монгольского обкома ВКП(б) Михей Ербанов, друг Дэмида и Амора, активно участвовавший в монгольской политике и открыто называвший Чойбалсана «душегубом и опричником» - Чойбалсан лично написал на него донос Ежову. Гибель Ербанова сопровождалась погромом Бурят-Монголии: часть её территорий была отторгнута и передана в состав Иркутской и Читинской областей, а советские буряты, вслед за монгольскими, подверглись масштабному террору – образованная часть нации была почти начисто истреблена.
Лишённый власти Амар всё-таки пытался сопротивляться: совместно с председателем Президиума Малого хурала Догсомом он пытался освободить некоторых арестованных и объявить помилование осуждённым. Однако Чойбалсан пресёк все эти попытки. В декабре 1936 г. Амара вызвал Сталин и опять поставил вопросы об уничтожении церкви и вводе Красной армии в Монголию. Премьер-министр, как и его предшественник, отказался. Но события в Монголии направлялись не премьер-министром, а его формальным заместителем Чойбалсаном. 27 августа 1937 г. в Монголию, без всякой просьбы с её стороны, вошли советские войска. 2 сентября Чойбалсан в дополнение к уже имевшимся постам стал военным министром и главнокомандующим армией. 10 сентября начались повальные аресты чиновников, партийцев, лам, князей, аратов, военных – всех слоёв населения. 20 октября для упрощения арестов и казней была создана Чрезвычайная Комиссия во главе с Чойбалсаном – она подписывала списки подлежащих истреблению.
В сентябре 1937 – феврале 1938 г., по данным советского полпредства, в Монголии было арестовано 10 728 человек, в том числе 7 814 лам, 322 бывших феодала, 300 партработников, 180 офицеров, 1555 бурят и 408 китайцев. 6 311 человек были казнены. Почти полному истреблению подверглась немногочисленная монгольская интеллигенция – учёные, писатели, художники, музыканты, актёры. Всего в 1936-39 гг. было арестовано 35-40 тысяч человек (из 700 тысяч населения); почти все они погибли. Лам только по официальным данным было расстреляно 17 тысяч. Но реальных жертв было больше: многие князья и ламы, лишившись имущества, умерли от голода и болезней, скитаясь по степям и пустыням; их число неизвестно даже приблизительно. Террор нанёс колоссальный урон генофонду монгольской нации и сильнейшим образом подорвал её нравственные устои.
В 1936-39 гг. буддийская церковь Монголии была полностью уничтожена. Все 800 монастырей были закрыты, опустошены и разрушены: воинские части и просто толпы пьяных люмпенов грабили, жгли и разоряли национальные святыни. Большая их часть была сровнена с землёй, уцелевшие превращены в склады. Погибла духовная и светская литература и памятники искусства: монгольский народ лишился всего многовекового духовного и культурного наследия. В 1939 г. в Монголии не осталось ни одного действующего священнослужителя. Чойбалсан доложил Сталину, что Монголия стала первым в мире атеистическим государством…
Столь же тотальному уничтожению подвергся буддизм и в СССР: в 1937-39 гг. в Бурят-Монголии, Туве (тогда ещё призрачно независимой) и Калмыкии были уничтожены все монастыри, дацаны и дуганы. Значительная часть лам и послушников были расстреляны или сгинули в лагерях, а уцелевшие до конца жизни скрывались.
Когда девятый вал террора уже начал спадать, пришёл черёд несчастного Амара. В марте 1939 г. он был снят с должности, арестован вместе с 28 работниками правительства и вывезен в Москву, где они были осуждены Военной Коллегией Верховного Суда. На суде Амар нашёл в себе мужество заявить: «Мне непонятно. Если Монгольская Народная Республика является свободной, то почему меня судит советский суд? Я – гражданин МНР и меня должен судить монгольский суд, а не советский. Кто был арестован по моим вынужденным показаниям, я не в коей мере не считаю их контрреволюционерами. Они арестованы невинно. На предварительном следствии под жестоким насилием ряд монголов дали ложные показания как на себя, так и на других лиц, но они совершено невиновны». В июле 1941 г. Амар и его товарищи по несчастью были расстреляны на полигоне в Коммунарке.
Большой террор в Монголии прекратился в 1940-м: были уничтожены почти все, хоть как-то связанные с прежней, дореволюционной жизнью.
«Зато…»
В 1940 г. Чойбалсан, уже официально сосредоточивший к тому времени в своих руках всю власть, объявил о том, что основа социализма в Монголии заложена. Это означало, что традиционное общество уничтожено, и население, «очищенное» от феодальной «скверны» и религиозного «дурмана», мобилизовано для начала марксистского эксперимента. Уместно подвести итоги почти 20-летнего периода, за время которого страна пережила столь масштабную трансформацию.
Когда заходит речь о терроре, репрессиях, попрании культуры, страданиях невинных людей и уничтожении духовных ценностей, апологеты советской власти (и монгольской «народной») любят говорить «зато…»: «Зато мы делаем ракеты и перекрыли Енисей». Сталин был бандитом и убийцей, «зато выиграл войну»…
Что же было в Монголии «зато», что могло бы объяснить (оправдать невозможно в любом случае) бесчеловечные расправы с людьми, культурой, духовными ценностями? В Монголии полностью изменилось общество, и народ был переструктурирован на советский лад. Вместо прежних социальных страт (феодалы – ламы – чиновники – араты) появилась обеднённая, упрощённая структура (чиновники – араты).
В Монголии появились современные промышленные предприятия – Улан-Баторский промкомбинат (текстильная, обувная и шорно-седельная фабрики, кожевенный завод), энергокомбинат, шерстомойные фабрики, механический завод. Расширили производство угольные шахты и золотодобывающие рудники, появилась первая узкоколейная железная дорога (от угольных шахт Налайха до Улан-Батора), по степям начали ездить сотни автомашин, первые трактора обрабатывали монгольскую пашню. Конечно, это был экономический рост, но можно ли считать его более перспективным, чем естественное, капиталистическое развитие?
В столице заработали театр и кинотеатр, в провинции – клубы и кинопередвижки. В 1939 г. в стране насчитывалось 93 начальных и 12 средних школ, появились первые ремесленные училища; количество грамотных возросло до 20% (в 1921 г. грамотных было вряд ли больше 3-4%). Население начало получать кое-какую медицинскую помощь современного типа: появились больницы и амбулатории. Разумеется, масштабы образования и здравоохранения оставались крайне недостаточными, а качество и того, и другого – чрезвычайно низким.
Пожалуй, единственным реальным успехом было формирование Монгольской народно-революционной армии – с современной военной техникой и грамотным офицерским корпусом. Однако СССР помогал создавать МНРА в качестве вспомогательной силы Красной армии.
Примеры Японии, Китая, Кореи демонстрируют эффективность поступательного развития на базе национальной культуры, адаптации традиции к современности. Монголы – народ, способный к восприятию современных идей, научных и технических новаций. Однако «народная» власть, уничтожившая монгольский быт в 1920-30-х гг., навязала им убогое, упрощённое, почти карикатурное подобие советской экономики, культуры и быта – при том, что сами советские образцы были весьма убогими.
Страна была выжжена социализмом, как паяльной лампой: вместо многоцветных монастырей её покрывали руины, рядом с которыми беспорядочно теснились бараки и убогий самострой, обнесённый глухими заборами. Над ними высились столь же убогие здания госучреждений, казармы, тюрьмы, и непременные атрибуты социализма – всякие склады, промзоны и бескрайние горы мусора. Большинство монголов, как и раньше, жили в юртах, только если раньше среди них были большие и богатые, то к концу 1930-х оставались в основном маленькие, грязные и рваные. По степям, как и прежде, кочевали стада, только они стали гораздо меньше, да и животные измельчали и отощали. От массовой голодной смерти монголов спасло только героическое Хубсугульское восстание 1932 г., заставившее власть и её советских покровителей отменить коллективизацию; в противном случае Монголию постигла бы страшная судьба других кочевников, подвергшихся этой напасти – казахов, потерявших около половины населения.
Можно ли считать всё это прогрессом, наступлением цивилизации? Уместно ли, сопоставляя последствия разгрома культуры и религии, уничтожения огромного количества невинных людей и целых групп населения с какими-то экономическими достижениями, пользоваться словом «зато»?
Верный сталинец и тайный националист
Чойбалсан делал всё, чтобы доказать Сталину свою лояльность и незаменимость. Он уничтожил религию, истребил всех, кто хоть как-то возражал против полного подчинения Монголии советскому руководству, сделал МНРП марксистско-ленинской партией, привёл экономику, армию и госструктуры в соответствие с советскими образцами и даже запретил монгольский алфавит, заменив его кириллицей, плохо подходящей для монгольского языка. Для того, чтобы заставить СССР относиться к Монголии не как к дикой, порабощённой колонии, Чойбалсан спланировал и реализовал – надо признать, гениально – грандиозную провокацию на границе с Маньчжоу-Го, спровоцировав войну с японцами на Халхин-Голе. После совместных с Красной армией боёв с японцами в СССР к монголам волей-неволей начали относиться не как к бестолковым дикарям, а как к храбрым соратникам по борьбе, т.е. произошло именно то, на что рассчитывал полицейский маршал (Е. Трифонов «Халхин-Гол: чья победа?», http://www.historicus.ru/Halhin_Gol_chya_pobeda/).
Во время Второй Мировой войны Монголия оказала Советскому Союзу беспрецедентную, учитывая масштабы этой страны, помощь: половина скота была подарена СССР, а каждый монгол перечислял средства в фонд помощи Красной армии. О монгольских тулупах, согревавших красноармейцев во время войны, помнят в нашей стране до сих пор. Со своей стороны, СССР резко увеличил объёмы военной помощи Монголии: в 1941-45 гг. численность МНРА выросла с 17,5 до 80 тысяч солдат и офицеров, что составило больше 10% всего населения страны, и в августе 1945 г. монгольские войска приняли участие в разгроме Квантунской армии Японии в Маньчжурии. В 1946 г. Сталин потребовал от Китая признать независимость Монголии; в стране прошёл референдум, на котором монголы высказались за независимость. Монголия наконец официально стала суверенным государством.
Однако неправильно считать Чойбалсана простой марионеткой Сталина, полностью подчинившего Монголию Москве ради благосклонности советского тирана. Монгольский маршал оставался прежде всего националистом и панмонголистом, считавшим, что помощь в объединении монгольских земель можно добиться с помощью СССР и путём подчинения Сталину и его клике.
Но маршал вовсе не считал, что всё, делаемое по приказу Сталина, правильно. Так, в 1940 г., вскоре после заявления Чойбалсана об искоренении буддизма и построении «основ социализма», некоторые уцелевшие ламы, жившие в худонах как обычные араты, начали отправлять религиозные службы; тиран повелел их не трогать. В 1944 г. в Улан-Баторе открылся буддийский монастырь Гандантэгченлин, здание которого уцелело во время террора 1937 г. Безусловно, на это решение Чойбалсана повлияло ослабление репрессий против духовенства в СССР, однако между этими явлениями есть огромная разница. Сталин ослабил гонения на церковь исключительно из трусости: он боялся, что «недобитые церковники» начнут агитацию против советской власти. В Монголии же никакой угрозы извне не было, и решение Чойбалсана было, по-видимому, связано с тем, что он изначально был не согласен с разгромом церкви, учинённым им же самим по приказу «великого вождя». Опасаясь недовольства Москвы, монастырь Гандантэгченлин пять лет работал неофициально, без разрешения – монгольские власти его как бы не замечали, и только в 1949 г. оформили его как юридическое лицо. Он оставался единственным действующим монастырём в Монголии до 1990 г.
Чойбалсан с момента прихода к власти чрезвычайно активно выстраивал агентурные сети во Внутренней Монголии и Джунгарии. Во Внутренней Монголии в подполье продолжала действовать ирредентистская Народно-революционная партия Внутренней Монголии (НРПВМ), управлявшийся и содержавшийся Улан-Батором. Марионеточное монгольское государство Мэнцзян (Монгольская автономная федерация), созданное японскими оккупантами во Внутренней Монголии, было опутано монгольской агентурой: офицеры её армии в большей степени подчинялись монгольскому Генштабу, чем японцам. Монгольским агентом был и глава «государства» - князь-чингизид Дэ Ван Дэмчигдонров. Монгольские части (баргутские полки) армии Маньчжоу-Го также контролировались монгольской разведкой через генерал-лейтенанта маньчжурской армии бурята Уржина Гармаева, тайного панмонголиста, бывшего семёновского офицера. В Джунгарии власти МНР также пытались создать опору для будущего присоединения этих территорий к Монголии. В 1943 г. Улан-Батор тайно поддержал восстание джунгарских казахов под руководством Оспан-батыра, передав ему (после личной встречи с Чойбалсаном) 1000 винтовок, 20 пулемётов и боеприпасы для действий против Китая. В 1944 г. Оспан-батыр с монгольской помощью овладел Алтайским округом Синьцзяна, провозгласив его частью просоветской Восточно-Туркестанской республики (ВТР), однако Улан-Батор подталкивал его к присоединению к Монголии. Это вызвало резкую реакцию советского правительства, в частности Л. Берия, потребовавшего от Улан-Батора немедленно прекратить поддержку сепаратизма в Китае. В результате Оспан-батыр одновременно вступил в конфликт с китайскими войсками, армией ВТР и монголами (по-видимому, сказалась историческая вражда между казахами и монголами), но деятельность монгольских отрядов в Синьцзяне не прекратилась. Всё это делалось в строжайшем секрете от Москвы, бывшей категорически против воссоединения монгольских народов.
В августе 1945 г. части МНРА вместе с Красной армией рванулись в Маньчжурию, причём монгольские кавалеристы шли впереди советских танковых частей. Но не для того, чтобы продемонстрировать советским «братьям» свой героизм: они шли освобождать Внутреннюю Монголию. 10 октября 1945 г. на освобождённой от японцев территории была образована Народная республика Внутренней Монголии (НРВМ). Разумеется, она контролировалась из Улан-Батора. СССР был возмущён, не говоря о правительстве Китая и китайских коммунистах, но Чойбалсан делал вид, что он тут ни при чём. Армия гоминьдана и коммунисты, жестоко воюя друг с другом, вместе теснили отряды НРВМ – по сути, иррегулярные части МНРА. В 1948 г. войска гоминьдана разгромили армию НРВМ, захватив в плен главнокомандующего Ирким-Батора. Однако бывший глава Мэнцзяна, неугомонный князь Дэ Ван, выпущенный в 1949 г. из гоминьдановской тюрьмы, поднял восстание монголов в провинции Нинся и провозгласил там Монгольскую Алашаньскую республику. В Джунгарии в 1946-49 гг. разразился т.н. конфликт на Байтак-Богдо, в ходе которого монголы пытались взять под контроль Джунгарию, а китайские части, состоявшие из традиционно враждебных монголам дунган и казахов (их всё ещё возглавлял Оспан-батыр) совершали рейды в Монголию. Несмотря на поддержку советской авиации (в СССР, явно не от большого ума, рассматривали конфликт как помощь Монголии китайским коммунистам), в 1948 г. гоминьдановцы сумели вытеснить монголов за границу МНР (они даже попытались захватить монгольский город Кобдо, но неудачно).
Последняя попытка монголов Китая отделиться от Поднебесной и воссоединиться с МНР закончилась в 1949 г., когда коммунисты Мао Цзэдуна победили Гоминьдан и заняли населённые монголами земли Китая. Князь Дэ Ван после поражения бежал в Улан-Батор – и был принят, к вящему изумлению и ярости Пекина и Москвы.
Провал панмоголистской затеи привёл Чойбалсана в отчаяние. Он считал, что Сталин предал его, залившего Монголию кровью ради верности «великому кормчему». В ярости маршал начал требовать передачи Монголии хотя бы Тувы, аннексированной Советским Союзом в 1944 г. Сталкиваясь в Москве с тувинским лидером Салчаком Тока, Чойбалсан публично оскорблял его и даже пытался избить, в т.ч. в присутствии Сталина. Маршал упрямо стоял на своём: Тува – исконно монгольская земля, верните её немедленно!
В сталинской системе власти это могло закончиться только смертью мятежника. Тем более, что Москва уже готовила сменщика Чойбалсану: с 1940 г. пост генсека ЦК МНРП занимал молодой Юмжагийн Цэдэнбал (генсеком он стал в 24 года!), учившийся в Иркутске. Цэдэнбал имел партбилет члена ВКП(б) и был связан с советскими «органами»; он находился «под каблуком» русской жены – Анастасии Цэдэнбал-Филатовой (когда она появилась в Улан-Баторе, сразу разнёсся слух, что жена «приставлена» к Цэдэнбалу советскими чекистами).
В 1950 г. группа монгольских партийцев во главе с философом Тумур-Очиром, обеспокоенная ухудшением отношений между Чойбалсаном и Сталиным, написала коллективное письмо с предложением присоединить Монголию к СССР. Взбешенный маршал потребовал начать расследование, но за обвиняемых вступился Цэдэнбал, и они остались на свободе. (Тимур-Очир, ставший членом Политбюро ЦК МНРП и профессором, в 1960-е гг. радикально пересмотрел свои взгляды: он стал националистом и пропагандистом эпохи Чингисхана. По настоянию КГБ СССР был лишён всех постов, а в 1985 г. убит неизвестными в собственной квартире в Улан-Баторе. Убийцы найдены не были, причина преступления не установлена. Его родные обвиняют в убийстве агентов КГБ).
Развязка с Чойбалсаном несколько затянулась, очевидно, из-за загруженности Сталина более важными делами (война в Корее, репрессии в «странах народной демократии» и подготовка к вторжению в Югославию). Но в 1952 г. пришёл его час: лидера Монголии вызвали в Москву, где он заболел и попал в кремлёвскую больницу, в которой вскоре скончался.
Вместе с кровавым маршалом ушла целая эпоха в жизни «народной» Монголии: он был последним представителем национальной элиты, хоть в какой-то степени связанным с традициями монголов. Он был также последним борцом за единство монгольских народов. К власти пришло поколение, выросшее после революции, не знающее истории своего народа, чуждое национальной культуре, выросшее на убогих советских копиях всего и вся – настоящее поколение манкуртов. Во главе страны стал типичный представитель новой элиты: малообразованный, безвольный, тяжёлый алкоголик, ничего не понимавший и не умевший, ни в чём разбиравшийся, полностью зависимый от волевой жены и советских «товарищей», член иностранной партии ВКП(б) и осведомитель иностранной спецслужбы (МГБ СССР) Юмжагийн Цэдэнбал.
Монголия окончательно превратилась в «16-ю советскую республику» -точнее, в бесправную советскую колонию.
(Выдержка из статьи http://www.historicus.ru/mongoliya-ternistii-put/).
