Мы едем по дороге, по которой, прежде чем ее сделал зеркально гладкой асфальт и правительство доброго и красивого премьер-министра Моди, скакала конница и шла пехота ворогов, отлавливая раджпутских царей во время молитвы. Кесарю – кесарево, как говорится, а священники жгли благовония и масляные лампады, мазали воинам лбы красным и желтым. Века с восьмого с паузами на разрушения и битвы.
«Нарина, - говорит мне в сто пятнадцатый раз муж за эту поездку, - это очень важный храм для нашей семьи. Мои предки служили в Эклинге, а сам легендарный царь Пратап ездил туда на молитвы. Нам надо обязательно хотя бы раз в жизни побывать там». Он повторяет это каждый километр, а водит он быстро. И я хорошо еще вчера поняла, что эта поездка – очень важна для нас, оставайтесь на линии, первый освободившийся брамин вам ответит.
Вот Никхил женился, обзавелся домом и сыном. По этикету надо бы после первого такого события ездить в сторону Эклинга, а то перед покойными дедушками неудобно, что такую бескультурщину вырастили. Но мы – современные, решаем дедушкам «спасибо» выразить оптом. Совместив приятное с полезным.
Я к месту вспоминаю, как муж рассказывал про одного из своих прадедов, который доводился советником правителю Деваса.
Чтобы оценить величие правителя Деваса, произнесите вслух «император Жатая», «король пятой части земель Тобольска», «властелин куска земли меньше ста квадратных километров».
Феодальная раздробленность, что ж ты делаешь? Прекрати! С другой стороны, может, зря я так. Стоит же и ныне в Европейском Союзе Княжество Лихтенштейн размером с три современных Деваса. Где армия, на момент ее роспуска в 19 веке, едва ли достигала сотни смельчаков, любивших нейтралитет больше меча.
Я спрашиваю, мол, что же твоего прадеда-прапрадеда занесло так от основных раджпутских мест несения службы. Никаких коней с верблюдами на напасешься из Деваса туда-сюда сновать, царям советы раздавать, как жить дальше.
«Так дед из Деваса недавно жил, в позапрошлом веке», - отвечает муж, - «А Эклинг с каких времен стоит? Ууу. Мы потому этот храм посещаем, что служили там предки давно (мне хочется добавить «на заре эпох»), в знак уважения. А разбрелись по белу свету Джоши (фамилия мужа) давно».
Давно. Недавно. В позапрошлом веке – недавно, в восьмом или шестнадцатом веке нашей эры – давно. Времени же ни много, ни мало, оно вообще. Словом, Джоши начали сбывать опиум для народа, примерно тогда, когда история Древней Руси поминает только возведение словенами Любшанской крепости, от которой нынче остались одни руины, или позже, когда в России было городов двести с чем-то. Ой, все.
Муж набирает воздуха в грудь, чтобы сказать в сто шестнадцатый раз: «Нарина, этот храм очень важен для нашей семьи». Я проговариваю этот текст вместе с ним и хохочу. У мужа лоб сияет от предвкушения, как деревянный трон армянского католикоса, и он считает оставшиеся километры про себя.
У входа в храм стоит охрана в красных шапочках и форме болотисто-песочного оттенка. У них блестят золотом усатые раджпутские солнышки в ушах, на шапках, да и сами их лица под стать. Те же закрученные кверху усы, тот же разрез глаз, только лучей вокруг головы нет. Или есть, но шапочкой прикрыты.
Ходят стражи и по территории. Не дают колупать стены на сувениры и фотографировать. Снимать запрещено вообще. Даже за деньги. Вот тут встань и любуйся. Запоминай так, без фото.
По одной легенде уши им прокалывают с давних времен. В староглиняные времена одного мальчика хотели принести в жертву богине служители варварского культа, но богиня принимала жерты только из мальчиков без повреждений и травм. Как в почетный караул. Ни тату, ни шрамов, ни пломб. И, чтобы оградиться от таких посяганий, мальчикам стали прокалывать уши. Сразу два. И вставлять туда кольца, гвоздики или, как у охраны Эклинга, усатые солнышки.
Народу много. Навстречу нам выходит организованная группа туристок, говорящих на немецком.
Внутри играет на барабане служка. Ему кидают деньги. У нас («у нас»(!) - ахаха!) в Мадхья Прадеш барабанят не так. Барабанщики в том же храмовом комплексе на вершине холмов Деваса, на свадьбах и мероприятиях одеты в оранжевое или алое, с повязкой от пота на голове и барабан носят на поясе, стуча в него длинной металлической палочкой с петлей на конце громко, дробно и часто по сухому тонкому полотну. А раджастанец одет в традиционную мужскую блузку-распашонку, с чалмой на макушке из красного жгута и – даже не знаю, как описать – выстукивает сонный мотив глухой колотушкой по толстой коже барабана. Наши-то стоймя и задорно, а этот сидит на помосте и спокойно так. Колыбельная на барабане.
После усатых солнышек второй по значимости символ – это слон.
Их силуэты на домах, заборах, дворцах, купальнях цариц. Статуи опять. И внутри Эклинга – вход в храм предваряют два слона, по которым елозят и под которыми снуют дети прихожан и туристов. Черные слоны, расписные, красивые.
Храм действующий. Там проводят службы, раздают сладкое. Приходят счастливые новоселы, брачующиеся с оттиском смертельной усталости на лице (весело, когда чужая свадьба, а на своей индийской, если все по канону, только устать; даже сил не хватает подаренное в ночи подсчитывать).
Перед входом в храм раскинулся рыночный городок.
Торгуют тарелками с цветами, которые жертвуешь храму, сувенирами – теми же усатыми солнышками, брелоками, браслетами, четками, бусами, книжками, открытками, водой, едой, портретами Шивы и каменными яйцами, которые его символизируют для домашних и офисных храмов.
Муж хочет на память икону из самого важного храма, Нарина. Подходим к торговцу, у которого на лице написана статья 159 УК РФ («Мошенничество»). Он не похож даже на местного. Гастролер какой-то. Светлые глаза, тусклой меди волосы и сноровка, дай бог каждому. Для одних у него есть размен, для других – нет, он сочувственно или нагло отказывает в скидках, выкрикивает наименования товара, привлекая покупателя. Мавроди в церковной лавке.
Иконы в стразах перемежаются с современным искусством с тем же Шивой – храм ему посвящен. Шива канонично нарисован в двумерной традиции символичной оригинальной живописи, изображен менее традиционно – антропоморфно, а вот он же, но уже походящий на курортника с Гоа, сидит на горе на русских корточках (русские корточки – колени в стороны, азиатские корточки – колени вверх) и курит дурбалу из прозрачного агрегата.
Лояльная такая к выражению бога религия. Христианских святых никто не рискнет изображать с папиросами, и сбывать эту пропаганду богемного образа жизни около церквей.
Справа от торговца сидит старуха и предлагает верующим и туристам напиться. Она разливает черпаком воду по стаканам и прикрывает их картонным кружком, чтобы осы-наездницы не спешивались в них. Твердой цены у нее нет, но многие оставляют деньги на свое усмотрение. Или не оставляют.
Пить по-индийски – вливая жидкость себе в горло, не касаясь губами емкости, чтобы избежать контактного механизма передачи инфекции, я не умею – беру чуть поодаль колу. Потому что инкубационный период холеры – 15 лет.
Человек со 159 статьей УК РФ, пряча сигарету в горсти, приказывает через плечо упаковать купленного мужем Шиву, из ниоткуда достает сдачу, разговаривая с новыми покупателями разными углами рта и следя, чтобы никто ничего не спер. Шива смотрит прямо перед собой и скрывается за крафтовой бумагой и едет дальше по долинам и по взгорьям Раджастана в багажнике.