В сериале Santa Clarita Diet используется вполне очевидный, но всё же недостаточно распространённый в массовой культуре концепт «разумных живых мертвецов».
Реализуется же он следующим образом: при жизни человек стремится заниматься чем-то, чем он заниматься в силу определённых причин не может; он хочет быть кем-то, кем быть не может.
Шейла, главная героиня, хотела быть жизнерадостной и активной, но её ритм жизни (работа, домашние заботы, воспитание дочери) не позволял ей этого. После превращения в зомби она становится такой.
Преступник, убийца и торговец наркотиками хотел заниматься музыкой. После смерти он с головой уходит в эту деятельность.
Местная активистка хотела вести более размеренную и спокойную жизнь. Начинает она её вести лишь после смерти.
В каждом из трёх случаев смерть — это и метафорическое, и вполне себе физиологическое освобождение от мирских потребностей (за исключением пожирания плоти людей). Как и в аниме «Зомбилэнд-Сага» мертвецы становятся «идеальными людьми», чистыми созданиями, не обременёнными сном и усталостью. Но отличия от «Зомбилэнда» скрыты в деталях.
Ключевой конфликт, который воспроизводится в случае каждого из не умерших — это конфликт между долгом (что от них ждут другие люди) и желанием (что они хотят делать сами). На примере Шейлы этот конфликт раскрывается лучше всего: у неё есть семья, любящий муж и дочь, но после смерти она стала кем-то иным, «лучшей версией самой себя» и теперь она желает большего. И это её желание вступает в противоречие с желанием её семьи продолжать «спокойную жизнь», такую, какой она была до смерти главной героини.
Обязанности по отношению к семье она воспринимает как «долг», нечто навязанное ей со стороны и то, чему она сейчас должна покоряться насильно. После смерти она начала ставить свои собственные интересы выше интересов окружающих её людей. Она перешла в состояние «хочу делать то, что хочу» [и гори всё остальное синим пламенем].
И мне очень понравилось, что идейно этот конфликт всё же смог найти разрешение в рамках сериала: Шейла смогла осознать, что «долг», навязываемый ей со стороны, имеет не внеличностный характер, не существует сам по себе, а проистекает из желаний её мужа и дочери.
Как только она поняла, что «долг = ожидания от конкретных важных для неё людей», она смогла изменить к нему отношение. Не «я должна делать нечто», а «я хочу делать нечто, чтобы вполне конкретные люди были счастливы».
Пусть это и не стало решением всех проблем главной героини, но это помогло ей вновь чувствовать себя счастливой, ведь ограничение её «Я» стало приносить ей удовольствие, ведь от этого ограничения стали счастливы те люди, которых она тоже хотела видеть счастливыми. Счастье оказалось не только в удовлетворении своих потребностей, но и в удовлетворении потребностей значимых для неё людей.