Он не находил себе места. Прошло три дня – достаточно, чтобы решиться. Во дворе сидел старик. Он ворчал на бегающих детей и подзывал хриплым рыком своего терьера.
Серж подошел к старику и поздоровался. Тот посмотрел на парня, оценивая, но потом успокоился – признал своего. Горыныч, или Гаврилыч, знал всех в округе. Он был на пенсии и находил утешение в разговорах, домино и бутылочных историях. У него была отменная память – если увидел человека, помнил на всю жизнь. Как-то он рассказал, что Лиля Брик заходила во двор, и угостила его пса трюфелем. Поэтому на вопрос: «Знает ли он девушку…», он задумался вслух:
– Я знаю всех. Всех до единого. Мимо меня и мышь не проскочит, – затем задумался, сжав полоски на лбу, смял свой картофельный нос большой мясистой рукой и произнес более уверенно: – Нет, не знаю.
– Ну если он не знает, тогда кто? – шумело в голове.
И Серж стал ждать следующего утра. Ему нужно было подготовиться. Он занял позицию у лягушки-пружины на детской площадке. Вдалеке маячил Гаврилыч, слышалось пение птиц и шарканье метел.
Она вышла из подъезда и направилась к тропинке, ведущей к банку. Он не спеша пошел за ней. Шла, легко переступая, будто в дороге, по которой она двигалась, было что-то вспомогательное. Серж успокаивал себя, что вот сейчас. Они миновали банк, вышли к крупному магазину, она легко перешла дорогу, а он замешкался и не успел – загорелся красный. Она села в автобус. Поток утренних машин. Желтый. Вперед! Автобус закрыл двери и завернул на дорогу. Она уехала. Зеленый свет. Поздно. Он опоздал.
Еще ночью, примерно между 2 и 3 часами, возникла мысль. Он опоздает на работу, для того, чтобы пойти за ней и, наконец, поговорить. Он понимал, что нужно больше времени, чтобы сделать это неторопливо, взвешивая каждый шаг.
Утром она, как обычно, выпорхнула из подъезда и свернула на тропинку. Он пошел за ней. В автобусе было много народу, но он четко видел ее профиль между женщиной в цветном платье и мужчиной, прижимающим дипломат к груди.
В метро она вбежала, как опоздавшие школьники в класс. Влетела в вагон так быстро, и уже загорелась красная лампочка над дверьми, и он успел тоже. На Цветном она перешла на Трубную. Теперь они ехали вместе. Он сел в углу. Ему хотелось уступить ей место, но не решился. Доехав до Достоевской, она вышла. Пройдя два дома и магазин «Мясо», она вошла в какое-то НИИ. Он ворвался следом.
Охранник при входе не остановил его, приняв за своего. Он подбежал к лестнице и увидел, как она достигла второго этажа, и пусть скрылась за поворотом – он точно знал, куда идти. Его вел ее запах – свежести, пряная нотка вперемешку с морским бризом. Это точно ее аромат, он никому не может принадлежать. Два поворота, и он нагнал ее подходящей к двери. Зайдя в дверь, она испарилась. Серж не решился войти за ней, подождал минут пятнадцать, но все же вошел.
Большая комната с маленьким окошком посередине. Вдоль стены стояли стулья. В комнате была еще одна дверь, на которой висел листок бумаги формата А4: «Перерыв с 13 до 14».
– В очередь, – прокричал мужчина, и Серж сел на свободное пространство из двух стульев. Сосед оказался беспокойным, постоянно вытирающим пот со лба, носа и шеи. Серж не знал, что делать дальше. Она, вероятно, вошла в эту дверь, но чтобы туда попасть тоже, нужно подождать. Один, пять, двенадцать, двадцать семь, восемь человек. Что это за отделение? Зачем сидят эти люди? И все молчали, как будто знак «перечеркнутый телефон» также говорит о запрете открывать рот. Пока этот беспокойный не занервничал.
– Да сколько можно? Они что, там документы в Кремль делают?
Сержа передергивало от каждого слова – он будто был причиной тому, что она (его объект) виновата в медленности всего происходящего.
– Долго, – согласился мулат с барсеткой того же цвета, что и его кожа.
– Все хотят регистрации, – сказал нервный. – Даже липовой.
Теперь ясно. Все здании НИИ подверглось распаду в виде мелких фирм по производству, продаже. В соседних кабинетах продают кометы, выше этажом – печатают книги от одного экземпляра и делают неизвестного автора популярным, весь первый этаж отдан индийцам под их реликвии – маски, бусы и камни.
Неожиданно очередь стала редеть, как будто в том заветном кабинете услышали глас народа, и вот уже два человека осталось, и Серж должен войти, как он не выдержал и, не сказав ни слова, вышел. Вдогонку понеслось: «Так вы не будете… странный какой». Он быстро шел по коридору и видел ее лицо, крупным планом, ее губы, произносящие: «Следующий».
В столовой взял суп-пюре и чай с лимоном. Он знал время ее обеда и ждал с половины первого. Она пришла, робко села, достала из пакета сверток, вытерла руки гигиеническими салфетками, открыла пластиковую мисочку и начала медленно что-то есть, наверняка приготовленное вечером. Был очень подходящий момент, но Серж ждал, когда она закончит с главным блюдом и перейдет к чаю. Однако после того, как мисочка опустела, она встала из-за стола и вышла. Он даже поперхнулся тонким ломтиком лимона. Как же он мог угадать, что чай она пьет в кабинете?
Вечером он снова шел за ней по пятам. И так же проводив ее до самого подъезда, посмотрев, как закрывается дверь и она исчезает на всю ночь, вернулся в свою квартиру, чтобы снова не раздеваться и только ослабить галстук.
Утром он позвонил на работу, симулировал хрип и попросил денек отлежаться.
В метро он сел рядом. Еще одна возможность: только он чувствовал, как она дышит, как ее грудь приподнимается, как ее пальцы судорожно ищут книжку, и… Он не успел увидеть обложку, вошла пожилая женщина, и Серж уступил место. Теперь он мог видеть ее ресницы – они нервно двигались, как будто она произносила ими вслух или же таким образом засыпала. Но вдруг резко подняла голову и взглянула на него. Серж замер. Он, наверное, выдал себя поведением, но она тут же оставила его в покое.
В столовой НИИ он взял котлету. Она тоже будет есть непременно что-то жареное. Она вошла очень тихо, будто в музей ил библиотеку, стараясь ступать как можно мягче. Взяла кофе, сочник и, достав таинственную книжицу, стала читать.
Нужно было что-то делать. Больничный заканчивался. Вторая неделя отпуска за свой счет тоже подходила к концу.
День за днем он шел за ней на работу, по той же тропинке, от банка к супермаркету, на автобусе три остановки до метро, в вагоне, не отрываясь ни на мгновение, боясь упустить. Однако не подходил ближе, понимая, но не желая признаваться в том, что привыкает к ней такой – как она идет на работу, запинается, останавливается, чтобы вытряхнуть из туфли камешек.
В начале привык к ней домашней, но когда исчезла эта возможность, примирился к будничной – на работе, наблюдая, как из ее кабинета выходят довольные люди, получившие заветную справку, в столовой, рассматривая ее и улучшая себе аппетит. Знал, что и завтра сделает то же самое, навлекая на себя неприятности на работе.
Он шел за ней, привыкнув, что она не оборачивается, и если даже такое возможно, Серж знал, что ничего не будет. Сколько раз их глаза встречались за это время… и ничего. В автобусе заметил, что она закончила читать книгу и просто держит в руках, время от времени заглядывая в нее, как будто гадает или проверяет, насколько хорошо разгадала ее. Серж изучил ее очень хорошо.
Он мог закрыть глаза и с точностью повторить все, что знает о ней, теперь уже с новой стороны. Она немного косолапит, смотрит по сторонам, но никогда не оборачивается. Любит останавливаться у витрин, особенно у кондитерских, и о чем-то думает – наверняка мысленно поедает самый сахарный крендель.
Боится собак и опасается детей, всех взрослых на роликах, велосипедах, самокатах. Она никогда не меняет свой темп, даже если опаздывает. Может быть, потому, что никогда не опаздывает. В вагоне любит держать свою сумку открытой. Но Серж смотрел за ней, преследуя не только свои корыстные цели, если их так можно назвать, но и служа для нее ангелом-хранителем.
И вот сейчас сидит в столовой, битый час ковыряясь в котлете, потеряв на время ее из виду, так как осознание бездействия тяготило и предрекало будущее – точную копию прошлого. Сегодня он вернется домой, чтобы попрощаться и встретиться с одиночеством, которое в обиде на него за эту мимолетную, длиной в четыре года, связь. А она – она так и останется за длинными полосками жалюзи и, возможно, уберет их когда-нибудь, когда он засохнет от тоски, пожалуй, поможет более экстренная помощь, нежели ее профиль в окне.
Как странно. Она была для него ближе, чем просто человек, живущий напротив. Ближе, чем соседка. Была для него сестрой, подругой, женой. И теперь он должен попрощаться. Он сам того не заметил, как изрубил котлету вилкой, словно был зол то ли на нее, то ли на повара, что приготовил. И неожиданно понял, что за столом не один. Напротив сидит она.
Он замер, уронил вилку, которая, зацепив кусочек мяса, упала под стол. Он потянулся, чтобы достать ее, но и она тоже потянулась к нему – а он дернулся назад, оставив столовый прибор лежать там, где дрожали ноги.
– Что вы от меня хотите? – прошептала она. – Вы за мной ходите уже больше недели…
У него онемел язык. Она знает! Но почему он этого не понял? Как же он так? Столько лет практики. Это хорошо, что ей кажется, что всего неделю.
– А до этого я вас видела во дворе. Вы что-то хотите мне сказать?
Он облегченно вздохнул. Ему было что сказать.
Часть 1 Слежка. Как все это началось здесь.
Пишите свои советы, вопросы в комментариях или на почту: roma-tea79@mail.ru До встречи!