Когда-то довольно давно, я впервые прочел программную работу Льва Толстого "Что такое искусство". В те времена я был полон почтения к имени Толстого и трактат этот читал с огромным интересом, тем более, что его написал писатель, чей авторитет в искусстве слова не подлежал сомнению. Работа эта произвела на меня фундаментальный эффект, который ощущается до сих пор. Скажу больше, независимо от того, что я излагаю ниже, я рекомендую эту работу каждому человеку в качестве обязательного чтения. Я считаю ее чрезвычайно полезной для образования. В своем роде эта работа Толстого уникальна. Мне неизвестен какой-либо автор, который повторил бы нечто подобное тому, что сделал Толстой.
Я читал ее с большим интересом. Забегая вперед, скажу что не разочаровался в результате. Но результат оказался совсем не тот, который я ожидал, начиная чтение. Все оказалось намного более интересным и поучительным.
В предисловии этой работы (я воспроизвожу по памяти) Толстой говорит, что он думал над тем что же такое искусство минимум 15 лет и что все эти годы он не мог придти к заключению. Когда же он наконец смог для себя осознать ответ на этот вопрос, он и решился на публикацию своей работы. 15 лет - это очень большой срок. За такое время человек проходит несколько качественных ступеней развития, особенно, если он непрерывно занимается умственной деятельностью. Если человек 15 лет не может придти к заключению, это означает одно из трех: либо у него недостаточно знаний, либо он не способен к умственной деятельности, либо он ослабел умом.
Очень трудно дискутировать с человеком, которого уже нет и еще более трудно это делать по поводу этого трактата. Слишком много в нем суждений. Подробный разбор их займет страниц 60-80. Я решил ограничится выпиской основных положений Толстого и своим кратким комментарием их. Предлагаю всем, кто способен на самостоятельное мышление присоединиться к теме. Я ее только начинаю.
Начнем с начала
В начале трактата Толстой сразу же заявляет свое мировоззрение.
" Но мало того, что такие огромные труды тратятся на эту деятельность (на искусство),— на нее, так же как на войну, тратятся прямо жизни человеческие: сотни тысяч людей с молодых лет посвящают все свои жизни на то, чтобы выучиться очень быстро вертеть ногами (танцоры); другие (музыканты) на то, чтобы выучиться очень быстро перебирать клавиши или струны; третьи (живописцы) на то, чтобы уметь рисовать красками и писать все, что они увидят; четвертые на то, чтобы уметь перевернуть всякую фразу на всякие лады и ко всякому слову подыскать рифму. "
Вот это я прокомментирую подробно.
Это заявление отрицает все искусство сразу. Столкнувшись с такой неожиданностью, начинаешь задавать себе недоуменные вопросы. Балет "Лебединое озеро" - это верчение ногами? Бетховен - это быстрый перебор клавиш? Художник - это тот кто рисует все подряд, ну например Репин или Рафаэль. Поэт - это тот кто вертит словами и подыскивает рифмы. И Пушкин тоже и Тао Юань Мин? Как прикажете понимать такие суждения?
Контекст этой фразы Толстой будет развивать дальше: сотни тысяч людей вместо производительного труда на общую пользу (потом увидим что Толстой понимает под такой пользой) занимаются пустейшим делом, они вертят ногами, перебирают клавиши (кстати, другие люди придумали и сделали инструменты для перебора клавиш - зачем старались и думали?) для чего? По Толстому только для того, чтобы развлекать праздных людей. Все современное искусство есть ложь. Искусство должно быть другим. Весь трактат далее он займется развитием этого тезиса.
Он уничижает занятия всего человечества в целом. Самоощущение своего величия у Толстого достигает такого уровня, что он презрительно высказывается относительно всеобщих и независимо возникающих (а значит и объективных) занятий всего человечества в целом. После этого он, обеспеченный граф, идет играть в сенокос с крестьянами!
Не одни только французы придумали танцы на сцене, хотя они придумали балет. Не только итальянцы придумали петь со сцены, хотя они придумали оперу. Не только немцы придумали неспешные размышления ни о чем и не греки, хотя последние придумали философию, искаженную сегодня до пародии на саму себя.
Все эти занятия синхронно в той или иной манере придумало человечество в самых разных концах земли и в самые разные эпохи: в Индии, в Китае, в Египте - в любой точке мира, где возникало избыточное продовольствие. Везде, как только человек решал задачу питания, он сразу же начинал воспроизводить искусства. Более того, даже в условиях недостатка питания и свободного времени, например в каменном веке, разные разновидности человечества занимались созданием предметов искусства. Даже неандертальцы рисовали на стенах пещер и рисовали весьма красиво.
Почему же вообще разные народы в разные эпохи с такой настойчивостью и непрекращающимся желанием воспроизводят очень разнообразные предметы искусства? Толстой не задается этим вопросом. Толстой сразу произносит искусству приговор - глупость, верчение ногами, дудение, завывание, пачканье красками. Каков нахал и каков глупец!
Толстому не приходит в голову то, что, если человечество в разных концах мира независимо друг от друга делает искусство, то существуют к тому объективные причины. Что человечество хочет это делать и получает от этого радость. Первое чем нужно заняться размыслителю о искусстве это решением вопроса: почему человечество делает искусство?
Парадокс при этом тот, что уничижая занятия искусством, Толстой одновременно сам пишет толстые романы для образованного (то есть по его определению паразитирующего) общества и о высшем обществе, которое чуждо крестьянству и его труду. Во всяком случае до этого трактата он такие романы писал. Чуть позднее Толстой сам стал ругать свои романы вроде "Война и мир", выражая удивление что же люди в нем находят. Вот тут я могу поддержать его. И действительно что там можно найти, кроме полуистерических чувств главных героев. Последний свой роман Толстой, написал уже после того как прозрел - роман "Воскресенье"; этот роман Толстому нравился. Но тут он опять разошелся с читателями. Теперь уже его роман не нравится им.
Идем дальше. Далее Толстой длинно описывает репетицию одной сцены оперы мимо которой он прошел. Он возмущается тем, как дирижер добивается качественной постановки сцены спектакля и сетует на то, что глупое занятие этих людей в опере оплачивается щедрее, чем работа десятка крестьян.
Цитата:
И вся эта гадкая глупость изготовляется не только не с доброй веселостью, не с простотой, а с злобой, с зверской жестокостью. Говорят, что это делается для искусства, а что искусство есть очень важное дело. Но правда ли, что это искусство и что искусство есть такое важное дело, что ему могут быть принесены такие жертвы? Вопрос этот особенно важен потому, что искусство, ради которого приносятся в жертву труды миллионов людей и самые жизни человеческие и, главное, любовь между людьми, это самое искусство становится в сознании людей все более и более чем-то неясным и неопределенным.
Вот с этого момента я стал смотреть на текст сразу с двух сторон: со стороны автора и со своей стороны, то есть оценивая самого автора.
Далее только краткие комментарии.
Следующий тезис Толстого.
Трудно видеть более отвратительное зрелище. Я видел, как на работе выгрузки товаров один рабочий ругает другого за то, что тот не поддержал навалившейся на него тяжести, или при уборке сена староста выругает работника за то, что тот неверно вывершивает стог, и рабочий покорно молчит. И как ни неприятно видеть это, неприятность смягчается сознанием того, что тут дело делается нужное и важное, что ошибка, за которую ругает начальник работника, может испортить нужное дело. Что же здесь делается и для чего и для кого? Очень может быть, что он, дирижер, тоже измучен, как тот рабочий; даже видно, что он точно измучен, но кто же велит ему мучиться? Да и из-за какого дела он мучается? Опера, которую они репетировали, была одна из самых обыкновенных опер для тех, кто к ним привык, но одна из величайших нелепостей, которые только можно себе представить: индейский царь хочет жениться, ему приводят невесту, он переряжается в певца, невеста влюбляется в мнимого певца и в отчаянии, а потом узнает, что певец сам царь, и все очень довольны.
По Толстому переносить морковки, чтобы их далее продали и съели это гораздо более важное дело чем опера.
Следующая довольно длинная часть трактата полезна тем, что Толстой делает ретроспективу того как различные люди в разные эпохи понимали искусство и красоту.
Закончив обзор на многих страницах разных суждений о красоте, дает определение смысла искусства:
Вызвать в себе раз испытанное чувство и, вызвав его в себе, посредством движений, линий, красок, звуков, образов, выраженных словами, передать это чувство так, чтобы другие испытали то же чувство,— в этом состоит деятельность искусства.
Суждение неполное. Второй частью деятельности искусства является передача суждений, то есть высшая нервная деятельность человека.
Оценка достоинства искусства, то есть чувств, которые оно передает, зависит от понимания людьми смысла жизни, от того, в чем они видят благо и в чем зло жизни. Определяется же благо и зло жизни тем, что называют религиями.
Религии суть указатели того высшего, доступного в данное время и в данном обществе лучшим передовым людям, понимания жизни, к которому неизбежно и неизменно приближаются все остальные люди этого общества. И потому только религии всегда служили и служат основанием оценки чувств людей.
Чувства зависят от понимания смысла жизни, говорит Толстой. Это пошло и тривиально рассуждать о смысле жизни заранее зная, что ответа нет. Или, если вы говорите что ответ дает религия, что же мы будем делать с другими религиями, кроме христианства, коим принадлежит 2/3 человечества?
Религии есть небольшая и не самая важная часть жизни человечества. Большинство людей живут деятельностью в промышленности, в образовании, в медицине, науках, которые рождают сильные чувства. Деятельность человека в целом является источником и следствием эстетики. А какие чувства приносит туризм, познание нового!
И люди эти остались без всякого религиозного мировоззрения. А не имея религиозного мировоззрения, люди эти не могли иметь никакого другого мерила расценки хорошего и дурного искусства, кроме личного наслаждения. Признав же мерилом добра наслаждение, то есть красоту, люди высших классов европейского общества вернулись в своем понимании искусства к грубому пониманию первобытных греков, которое осудил уже Платон. И соответственно этому пониманию среди них и составилась теория искусства.
Все смешалось в голове у Толстого. Наслаждение, то есть выработка дофамина, эндорфинов, вазопрессина и прочих нейромедиаторов вызывается очень разными причинами и само по себе есть следствие видимого или побуждение к действию. Толстой в том же тупике что и герой Достоевского. "Если нет Бога то все дозволено". Это есть безнравственность - жить под страхом наказания.
Наука эстетики, наука о прекрасном, никогда не исчезала и не могла исчезнуть, потому что ее никогда не было; было только то, что греки, точно так же, как и все люди, всегда и везде считали искусство, как и всякое дело, хорошим только тогда, когда искусство это служило добру (как они понимали добро), и дурным, когда оно было противно этому добру.
Верно. Эстетика это не наука. Это результат оценки мозгом окружающей действительности для достижения пяти эволюционно выработанных основных целей: пищи, размножения, конкуренции, безопасности, новизны.
Такова, например, знаменитая, ни на чем не основанная теория Мальтуса о стремлении населения земного шара к увеличению в геометрической, а средств пропитания в арифметической прогрессии и вследствие этого о перенаселении земного шара; такова же выросшая на Мальтусе теория борьбы за существование и отбора, как основания прогресса человечества. Такова же теперь столь распространенная теория Маркса о неизбежности экономического прогресса, состоящего в поглощении всех частных производств капитализмом. Как ни безосновательны такого рода теории и как ни противны они всему тому, что известно человечеству и сознается им, как ни очевидно безнравственны они,— теории эти принимаются на веру без критики.
Мальтус и Маркс тут неуместны. Речь идет о искусстве. Обоих Толстой не понимает, поскольку закуклился на религии.
Добро есть вечная, высшая цель нашей жизни. Как бы мы ни понимали добро, жизнь наша есть не что иное, как стремление к добру, то есть к богу.
Неверно. Добро не есть Бог. Бог не имеет определения, добро же проявляется в конкретных поступках, то есть имеет определение и оценивается людьми очень ясно.
Понятие красоты не только не совпадает с добром, но скорее противоположно ему, так как добро большею частью совпадает с победой над пристрастиями, красота же есть основание всех наших пристрастий.
Чем больше мы отдаемся красоте, тем больше мы удаляемся от добра.
Неверно. Красота природы и ее здоровье, красота женщины и красота мужчины - это добро без которого нет жизни, то есть нет и самого искусства. Красота также является оценкой точности мысли. Одновременно красота является критерием отбора, а иногда даже основанием для принятия решений в науке.
Наше утонченное искусство могло возникнуть только на рабстве народных масс и может продолжаться только до тех пор, пока будет это рабство.
Ложь и глупость. Множество людей не имели средств как граф Толстой, а пробились из ничего. Если социальные лифты в обществе работают, то в нем нет рабства, а искусства есть.
И потому, если искусство есть важное дело, духовное благо, необходимое для всех людей, как религия (как это любят говорить поклонники искусства), то оно должно быть доступно всем людям. Если же оно не может сделаться искусством всего народа, то одно из двух: или искусство не есть то важное дело, каким его выставляют, или то искусство, которое мы называем искусством, не есть важное дело.
Опять глупость. Третья и настоящая причина: либо народ необразован. Всему нужно учиться, в том числе и умению получать радость от искусства.
Разнообразие чувств, вытекающих из религиозного сознания, бесконечно, и все они новы, потому что религиозное сознание есть не что иное, как указание нового творящегося отношения человека к миру, тогда как чувства, вытекающие из желания наслаждения, не только ограничены, но давным-давно изведаны и выражены. И потому безверие высших европейских классов привело их к самому бедному, по содержанию, искусству.
Неточно два раза. Капитализм упростил искусство из желания быстрой прибыли. Так родился импрессионизм как начало деградации искусства живописи. Религиозное чувство может быть очень сильным, но цель его одна и само чувство поэтому тоже однообразно.
Говорят, что самые лучшие произведения искусства таковы, что не могут быть поняты большинством и доступны только избранным, подготовленным к пониманию этих великих произведений. Но если большинство не понимает, то надо растолковать ему, сообщить ему те знания, которые нужны для понимания. Но оказывается, что таких знаний нет, и растолковать произведения нельзя, и потому те, которые говорят, что большинство не понимает хороших произведений искусства, не дают разъяснений, а говорят, что для того, чтобы понять, надо читать, смотреть, слушать еще и еще раз те же произведения. Но это значит не разъяснять, а приучать. А приучить можно ко всему и к самому дурному. Как можно приучить людей к гнилой пище, к водке, табаку, опиуму, так можно приучить людей к дурному искусству, что, собственно, и делается.
Растолковать понимание искусства таракану нельзя. Нужно иметь соответствующие области в мозге и нужно развить их образованием. И верно, людей начиная с конца 19 века и вправду приучают к потреблению халтуры.
Третий прием подделки под искусство: поразительность или эффектность, точно так же как и первые два, не совпадает с понятием настоящего искусства, потому что в поразительности, в эффекте новизны, неожиданности контраста, в ужасности нет передаваемого чувства, а есть только воздействие на нервы.
Справедливо. Вся дегенерация искусства 20 века держится на эффекте новизны и недоумения.
Искусство имеет целью заражать людей тем чувством, которое испытывает художник. Умственное же усилие, которое нужно делать зрителю, слушателю, читателю для удовлетворения возбужденного любопытства или для усвоения новых приобретаемых в произведении сведений или усвоения смысла произведения, поглощая внимание читателя, зрителя, слушателя, мешает заражению.
Неверно. Умственное усилие также есть часть эстетического эффекта. Высшее искусство есть результат высшей нервной деятельности человека, то есть разума.
Второе условие — это возникшая в последнее время художественная критика, то есть оценка искусства не всеми, и главное, не простыми людьми, а учеными, то есть извращенными и вместе с тем самоуверенными людьми.
Всякое ложное произведение, восхваленное критиками, есть дверь, в которую тотчас же врываются лицемеры искусства.
Справедливо. Дегенеративное искусство требует пропагандистов для своей продажи - искусствоведов.
На днях я шел домой с прогулки в подавленном состоянии духа. Подходя к дому, я услыхал громкое пение большого хоровода баб. Они приветствовали, величали вышедшую замуж и приехавшую мою дочь. В пении этом с криками и битьем в косу выражалось такое определенное чувство радости, бодрости, энергии, что я сам не заметил, как заразился этим чувством, и бодрее пошел к дому и подошел к нему совсем бодрый и веселый. В таком же возбужденном состоянии я нашел и всех домашних, слушавших это пение.
Сегодня не удастся найти пение с битьем в косу. Откуда будем брать бодрость и веселье?
В этот же вечер заехавший к нам прекрасный музыкант, славящийся своим исполнением классических, в особенности бетховенских, вещей, сыграл нам opus 101 сонату Бетховена.
Считаю нужным заметить для тех, которые отнесли бы мое суждение об этой сонате Бетховена к непониманию ее, что все то, что понимают другие в этой сонате и других вещах последнего периода Бетховена, я, будучи очень восприимчив к музыке, понимал точно так же, как и они. Я долгое время настраивал себя так, что любовался этими бесформенными импровизациями,
Толстой не чувствует видимо ничего сложнее пенья с битьем в косу. Музыканта жаль. Он старался для графа, а граф ничего не понял, а только делал вид.
Признак, выделяющий настоящее искусство от поддельного, есть один несомненный — заразительность искусства. Если человек без всякой деятельности с своей стороны и без всякого изменения своего положения, прочтя, услыхав, увидав произведение другого человека, испытывает состояние души, которое соединяет его с этим человеком и другими, так же, как и он, воспринимающими предмет искусства людьми, то предмет, вызвавший такое состояние, есть предмет искусства
Справедливо. Но есть исключения. Есть искусство, выражающие очень нетривиальные суждения, которые, будучи понятыми, рождают сильнейшие чувства. Толстой этого не понимает, поскольку не умен и ангажирован религией.
Далее Толстой описывает конкретные сюжеты, отдельные произведения, искусств и тому подобное в соответствие со своим уровнем восприятия и вкусом. Это комментарию не поддается, поскольку субъективно. Я не хочу противопоставлять свою субъективность его субъективности. Он не отрицает полностью творчество отдельных авторов, например Баха, но вдруг отмечает какое-либо одно произведение как правильное, а остальные как неправильные. Критерий оценки по которому Толстой отбирает отдельные вещи один - христианство.
Христианство Толстой считает единственно верным критерием оценки правильности искусства. Что будем делать с конфуцианством, буддизмом, сикхами и так далее? С 2/3 мира?
Хотя в живописи повторяется то же, что в поэзии и музыке, то есть что слабые по замыслу произведения, чтобы сделать их более занимательными, обставляются до подробности изученными аксессуарами времени и места, которые придают этим произведениям временный и местный интерес, но делают их менее всемирными,— в живописи все-таки более, чем в других родах искусства, можно указать на произведения, удовлетворяющие требованиям всемирного христианского искусства, т. е. на произведения, выражающие чувства, доступные всем людям.
Живопись его мозг выделил автоматически (незаметно для сознания Толстого), поскольку зрение несет мозгу наиболее важную для выживания информацию. Он, видимо, думал, что сам догадался, что "в живописи более чем в других родах искусства..." своим интеллектом. Но увы. Это лимбика чистой воды. Он ее только озвучил. Всемирность христианства - это приговор разуму. По делам его суди его: смотрите на конфуцианство и единый Китай. А теперь сравните с христианством и разрозненной Европой и Америкой, где все враги всех.
Дальше Толстой несет уже откровенную дрянь. Его извиняет только то, что он не понимает, что несет. Смотрим пример.
Девятая симфония Бетховена считается великим произведением искусства. Чтобы проверить это утверждение, я прежде всего задаю себе вопрос: передает ли это произведение высшее религиозное чувство? И отвечаю отрицательно, так как музыка сама по себе не может передавать этих чувств.
Это называется притянуть муде к бороде. То есть оценивать 9 симфонию идеологией христианства! Чем дальше тем печальнее.
Далее Толстой говорит о высших классах общества так.
В среде высших классов, вследствие потери способности заражаться произведениями искусства, люди растут, воспитываются и живут без смягчающего, удобряющего действия искусства и потому не только не двигаются к совершенству, не добреют, но напротив, при высоком развитии внешних средств, становятся все дичее, грубее и жесточе.
Это справедливо. Это констатация проблем общества в начале 20 века в России. Потом случилась революция. Не зря Ленин называл Толстого зеркалом русской революции.
Здесь я остановлюсь. Дальше Толстой уходит в разнос.
Продолжение следует.
Базовые работы:
Эстетика живописи и эволюция эстетики. Гидры тоже умеют рисовать.