Мы часто позволяем себе изменить свою жизнь и судьбу до неузнаваемости. Выходим замуж назло, принимаем в свою судьбу незнакомого человека, не задумываясь, что накопленная обида или зло перекрывают и твою жизнь. "Всё в твоих руках" - говорят Мудрецы, мы забываем всю мудрость родителей и бабушек, когда нами правит обида. Вера, наша героиня, видимо не отстрадала положенного времени, но и она надеялась на чудо, на какой-то случай, когда позволила сиюминутной слабости перекроить свою судьбу.
Замёрзшее стекло Часть 3
продолжение
Всю зиму Вера пряталась от людей, ей невыносимо было видеть и ощущать язвительные взгляды, полные превосходства и ухмылок над её одиночеством. «Вон брошенка идёт», – как-то услышала она фразу позади себя. Всё возвращалось, всё, что испытывала её мать в своей жизни. Вера как-то читала в романе, что все чувства, заложенные в семье, прорастают в детях, будто споры. Она осуждала мать, теперь за это же осуждают её. Жизнь мудрая, она даёт испытать всё, что ты отрицаешь или чего боишься. Страх привлекает другой страх, чтобы умножить свою силу. Вера три месяца не выходила из дома – не было ни сил, ни желания. Работа и дом. Из ресторана ушла сразу, работать там больше не могла. Ей временами казалось, что сейчас войдёт Сергей и уведёт от всех пересудов. Девушка исправно ходила в кондитерский цех. С ней не разговаривали, только если что-то касалось работы. Прошло полгода. Пересуды утихли. Бабы завидовали Вере, видя неподдельные страдания, понимали, что ей довелось испытать настоящую любовь. Даже как-то снисходительнее к ней относиться стали. А для молодой девушки эти пересуды, как колокольный звон – отзвенели и затихли, оставляя волны пустоты.
Прошла зима. Первая несмелая зелень, как смущённая девушка, неторопливо заполняла овраги и косогоры, заглядывала в дома распустившимися листьями на ветках. Зелёная воздушная вуаль будила придавленные мечты. Вера всё чаще смотрела в окно, вглядываясь вдаль, будто ища там ответы на нелёгкие вопросы.
Многие ребята возвратились из армии. Клуб наполнился веселой музыкой и смехом, каждый вечер гремела танцевальная мелодия, зазывая молодежь.
– Доченька, ты бы сходила развеяться, молодая ведь, чего сидеть со старухой дома, – попросила бабушка, переживая за душевное состояние внучки. Та подняла на неё взор, наполненный жгучей пустотой, как будто бездонный колодец, из которого ушла вода. – Что ты, что ты, родная, всё пройдёт, – она обняла родное дитя, и покачивала на руке, как маленькую девочку. – Нельзя допускать, чтобы боль выжигала радость жизни. Этот палящий костёр делает и душу опустошённой, а допустить такое разве можно? Человек без Божественной силы становится демоном, прости Господи, мои слова, ни жалости в той душе не остаётся, ни сострадания. Страдания должны быть светлыми. Редко у кого получается сразу встретить родную душу раз и навсегда, это делами надо заслужить у Бога.
– У Сергея родная моя душа, мы знали об этом, – прошелестела Вера, – знали, – слёзы хлынули из глаз, – бабушка крепче прижала внучку.
– Поплачь, моя родная, поплачь, слёзы бабьи размягчают комья обид и печалей, и сердцу становится легче, не держи в себе эту боль. Сходи, развейся, ты молодая, всё пройдёт, – они долго сидели обнявшись, согреваясь обоюдным теплом.
И Вера пошла. В первый же вечер её проводили два друга – Виктор и Василий, оба служили вместе, вместе и вернулись из армии. Девушка не запомнила ни того, ни другого. Промелькнула весна, распахнув окно жаркому лету.
Однажды, она шла с занятий, где и подрабатывала. Лето стояло ласковое и тёплое, как руки у бабушки. Ветерок играл свежей листвой, синь неба зазывала чистой голубизной, и на душе у Веры, впервые, было тихо и спокойно. Лёгкость мыслей будоражила молодые мечты, пока неясные ещё и ленивые. Её окликнули. Повернувшись, Вера увидела молодого человека, направлявшегося к ней быстрой лёгкой походкой. Был он не высоким, но и не маленьким: большая голова держалась на худой шее, короткое туловище и длинные ноги делали его каким-то несуразным. Крупные, чёткие черты лица, где выделялись большие серо-зелёные глаза и внушительный нос, расплылись по лицу вместе с улыбкой. Когда он заговорил, Вера отметила, что голос у него не противный, ровный и спокойный. Он что-то ей объяснял, а она, думая о своём, не слышала его:
– …провожали, и я с тех пор думаю о тебе, – услышала она конец его фразы.
– Ты кто? – тоже на «ты» спросила Вера.
– Я уже полчаса объясняю, что мы тебя с другом провожали с танцев ещё весной.
Вера никак не могла вспомнить лиц провожающих, ей было не совсем удобно от этого, и она проговорила:
– Да, да, помню, конечно помню.
Разговаривать было не о чём, и Виктор стал ей рассказывать про службу, про друзей. Вера слушала его иотмечала, что он такой основательный, глаза светятся добротой. Он рассказал о родителях, и она вспомнила их огромный домище за высоким забором, где всегда царил достаток. Его родители отличались немногословием, что ставило их в глазах сельчан выше на планку. Правда хозяйка этого дома всегда была угрюмой. Её улыбка, как осеннее солнышко, редко появлялось на лице. Её муж, «хозяин», как она его называла, считал это излишеством. Вера вспомнила случай, произошедший в местном магазинчике: «хозяин» «оборвал» свою благоверную, что-то весело обсуждавшую с сельчанкой. Покорившись строгому оклику и немому взгляду мужа, засуетившись, женщина забыла попрощаться. В тот миг лицо её стало безжизненным, не реагирующим, кроме мужа, ни на кого. Вера, почему-то часто вспоминала этот небольшой эпизод из жизни села. Многие тогда с осуждением и злорадством говорили про её золотую клетку. Но сейчас ей подумалось, что нет ничего выше этой основательности, которой веяло из-за высокого забора добротного дома родителей Виктора. «Уважаемые люди живут зажиточно, имеют большой дом, хозяйство, за таким, наверное, не пропадёшь?» – подумала с надеждой девушка.
Вера уже по опыту знала – у замужней женщины всегда есть защита, а она в ней нуждалась, как в воздухе. «Может, я ему нравлюсь настолько, что он меня замуж позовет?» – пришла вдруг шальная мысль, а вслух сказала:
– Уехать хочу.
Виктор будто подслушал её мысли:
– Давай вместе уедем, поженимся и уедем.
Вера почему-то не удивилась его предложению и спокойно добавила:
– Поженимся там, куда уедем. Согласен?
Виктор поспешно закивал и взял её под руку, как законный жених. На прощание он поцеловал девушку в щёку, на большее парень не решился. А когда дома заявил, что женится, отец отрезал:
– Никогда!
Виктору поведали историю Веры, и он, напившись, пришёл к ней вечером и, заикаясь, то ли от водки, то ли от обиды, заявил:
– Ты чё думаешь, я бы не узнал? Ты чё молчишь? Расскажи мне всё да покайся, я, может, и прощу.
Вера долго смотрела на него, и чувство омерзения, стыда, боли, обиды вдруг с такой силой нахлынули на неё, что она сама не поняла, как отвесила ему звонкую пощечину. И ушла, так и не проронив ни слова.
Они не виделись месяц. Как-то она возвращалась с работы, Виктор поджидал её у крыльца.
– Вера, – окликнул он, – мне с тобой надо поговорить.
Вид у него был несчастный, затравленный взгляд смотрел куда-то в сторону.
– У меня отец паспорт спрятал, если ты не передумала, давай уедем строить новый город на Волге, я узнавал, работы, говорят, море, там и поженимся.
Вера неотрывно смотрела на парня и понимала каждой клеточкой, что он всегда будет для неё чужим, но оставаться здесь «непутевой» она больше не могла.
Страдалица еле разлепила непослушные губы:
– Уедем, хоть завтра, – произнеся эти три слова, она будто подписала себе приговор смерти. Такая мысль вдруг откликнулась болевой пульсацией в висках.
Виктор затравленно оглянулся и поспешно проговорил:
– Ты увольняйся, а я попробую выкрасть паспорт, я знаю, куда отец его спрятал.
И пошёл, не оглядываясь, сутулясь, и от этого его короткое тело стало ещё короче. Он выглядел так несуразно, что девушке захотелось закричать громко-громко, чтобы все её услышали:
– Я не поеду с тобой! Я тебя не люблю!
И оттого, что всё это она прокрутила мысленно, ей стало немного легче.
Уехали они тайком, только бабушка и знала, куда её Верунька сбежала от себя, но это, старушка знала по опыту, ещё никому не удавалось. А Вере хотелось верить, что прошлое позади, душа просила покоя и чистоты.
Новый город смотрел на них хмуро. Устроилась Вера в кондитерский цех. Виктора взяли на строительство химкомбината. Сняли комнату в трёхкомнатной квартире. Жили вместе с хозяевами. Вера никогда не забудет свою брачную ночь – липкие, жадные руки Виктора делали ей порой так больно, что хотелось кричать не только от физической боли, душевная боль перехватывала дыхание, принося каждой клеточки тела неимоверные страдания. Она постаралась отрешиться от происходящего. Молодая женщина перестала ощущать себя. Её мысли витали где-то над происходящим, предоставляя возможность посмотреть на себя со стороны. Она уже тогда знала, что эта игра в семью и любовь отомстят за ложь, связавшую два чужих человека с разными отношениями к жизни. Виктор чувствовал себя победителем. Он мял её, как застывшее тесто. Красное и потное его лицо сосредоточенно-воодушевлённое с блуждающей ухмылкой, выдавало самодовольство и какое-то превосходство над происходящим. Потом Виктор храпел, как не заглушенный трактор, а у Веры даже слёз не было, и одна и та же мысль, словно играя, била в мозг: «Так тебе и надо, так тебе и надо…» В душе образовалась звенящая пустота, как в пустой комнате без мебели, и любой звук в ней разносился эхом, болью отдаваясь в сердце несчастной молодухи. Утром Вера почему-то стыдилась глядеть Виктору в глаза, словно она была воровкой или продажной девкой. Так продолжалось три месяца. Её сожитель стал злым, угрюмым, а молодая жена воспринимала всё, как должное. Она ведь не любила его. А когда он впервые ударил свою спутницу жизни, она будто очнулась, не понимая и не воспринимая, что всё это происходит с ней. Но что удар?! Она беременная! Вера не знала, что ей делать. Виктор жениться не хотел и больше об этом не заговаривал. На молодую женщину нападала, порой, паника: «Ну, куда я с дитём?» Страх и отчаяние до того измотали нервы, что она стала падать в обморок. Вернуться к бабушке с ребёнком без мужа, как когда-то её мать приехала домой, она не могла даже подумать, чтобы причинить такую боль и унижение перед всем селом своей бабушке.
Заискивая перед Виктором, она преследовала одну цель – «только бы женился». Пекла ему пирожки и носила на работу. Она часто повторяла стишок, однажды увиденный в газете:
Я думала, что ты, как светлый бог
Спасти поможешь ручеёк сердечный…
А всё общенье погрузилось в слог,
И каждый день – пустой был и беспечный.
Фундамент отношений не окреп…
Ты, как прилив, накатывал однажды,
И наш очаг, холодным стал, как склеп,
А в склеп, хоть иногда, заходит каждый…
А время убегает, как река,
И всё уносит. Память возвращает…
От нужности душа всегда легка,
И все непонимания прощает.
Но сожитель стеснялся её, как будто все знали, что она вытворяла в прошлом. Когда жена как-то пришла на проходную встретить его, он дома жестоко избил её, повторяя:
– Я тебе, сучка, говорил, чтобы ты нос ко мне не показывала? Что ты меня позоришь? Ишь, жена выискалась!
А ночами он заставлял её исполнять супружеские обязанности.
Приехал отец Виктора, и муж ушёл в общежитие, где и был прописан. Вера от горя теряла рассудок. Она не могла представить, что ей вслед будут говорить «непутевая брошенка» – это было хуже смерти.
Женщина собрала всю свою волю, привела себя в порядок и пошла к Виктору, чтобы заявить его отцу о себе. На удивление, отец встал на сторону Веры, отругав непутёвого сына, и уж коли у него будет внук или внучка, приказал Виктору расписаться. Трудно вспомнить, сколько было унизительных косых взглядов со стороны его родни – сестры и братьев. Как она всё пережила – сама не знала. Но это была только прелюдия к её переживаниям. Виктор бил жену почти каждый день. Однажды, озверев от безнаказанности, он пинал её в живот, который надулся, как барабан на худеньком тельце Веры. Бедняжка защищалась, как могла, а Виктор в исступлении приговаривал:
– Выродок, сучка, ненавижу.
Будущая мать потеряла сознание. Очнулась она в больнице, где родила мёртвую дочку.
– Живот-то твой весь в ссадинах и кровоподтёках. Хватит уже врать, что просто упала с лестницы, – пожилая акушерка бережно относилась к Вере, и, уж конечно, не верила её россказням. – Теперь тебя ничего не связывает с этим «зверем», за такое изуверство, его надо посадить и надолго. «Пинать женщину ногами имеет право тот, кто находится у неё в животике», – так говорят Мудрецы. – Таисия Михайловна долго убеждала женщину, но та будто оглохла.
А у Веры мысли текли своим чередом. Она понимала, что сама виновата, не надо было ехать с нелюбимым. Женщина понимала, что сейчас она сможет расстаться с ним и, не оглядываясь уйти для новой нормальной жизни. Но какая-то непонятная сила держала её возле Виктора. Тот был бледным, похудевшим, его затравленный взгляд с какой-то надеждой смотрел на жену. Мужчина понимал, что от её решения зависит его дальнейшая судьба.
Виктор притих, а Вера стала совсем другим человеком. Она состарилась и осунулась на тысячу лет, только глаза горели светом непримиримости и решительности. Они отвезли тело дочки в крошечном гробу на кладбище и похоронили, поставив небольшой крестик. У бедняжки и имени-то не было. У Виктора сотрясались плечи от рыданий, но Вера ему больше не верила. Женщина долго глядела на могилку сухим, будто выжженным взглядом. Еле разлепив губы, тихо-тихо произнесла:
– Ночью голову отрублю, если ещё раз меня обидишь. – И оттого, что говорила она тихо, чувствовалось столько металла в голосе, что он не сомневался в правдивости слов жены. Они расписались. Но узаконенное пребывание под одной крышей с мужем не сделали её счастливей. Ощущение замужней женщины немного успокаивало, но радости не приносило. Она постоянно думала, что Бог, видимо, дарует такие ситуации, чтобы пара смогла расстаться навсегда, не выстуживая из души радость жизни. Вера понимала, что ей не раз давался такой шанс, но воспользоваться им ей всегда что-то мешало. Даже смерть дочери не была сильнее слов «непутевая и незамужняя», которые навсегда врезались в её детскую память. Женщина невольно ставила себя на место мамочки, понимая теперь, как ей было невыносимо жить с этим обвинением, но осуждать бабушку-маму у неё не возникало даже мысли.
Вера замкнулась, ни с кем не общалась и не разговаривала. Она не замечала лиц, не слышала слов, не видела и не ощущала красоту природы, её тепла или холода. Она могла брести под дождём, не чувствуя его струй и, только когда снимала одежду, удивлялась, что она мокрая. Летом она чувствовала леденящий холод зимы. Ей казалось, что окно её души затянуло инеем, и она не воспринимала реальности: на улице шла своя жизнь – со своими радостями и бедами. Через своё замёрзшее стекло она не видела реальной жизни. Женщина подолгу разглядывала солнце, не чувствуя его лучей. Она даже не понимала, что загоняла свою душу всё глубже и глубже, всё дальше от жизненного мироощущения. Она вспоминала слова бабушки, и усталая ухмылка кривила губы. «Бедная наивная бабушка! – думала Вера. – Это надо придумать, что «…мужчина не состоялся как мужчина, если он не служит Женщине, Долгу, Чести, Доблести и, конечно, Родине, это изначально закладывается в его суть, в его судьбу. СлуЖить, – говорила она, – Случённым Жить, и только женское сердце понимает, кто её избранник. Но ведь сейчас нельзя женщине самой выбирать, нехорошим знаком это считается у вас, гордыня вперёд родилась или показная скромность. Женщина продолжает род мужчины, это всегда надо помнить. А вот украсить жизнь женщине может только её избранник, мужчина, понимающий природу женщины, тогда и любовь приносит радость, а не страдания. Ей не дают право выбора, а стереотип нашего общества не даёт мужчине относиться к женщине с должным вниманием и уважением и он, подчиняясь этой стихии, обделяет, прежде всего, себя. Когда приходит осознание ушедшей настоящей любви, изменить что-либо, бывает или поздно, или невозможно. Но когда мужчина поймет своё предназначение на Земле, всё изменится. Женщины перестанут быть самками, путанами (так в старину называли самых страшных колдуний). Мы все забыли, что мы Человеки! У каждого своя судьба, свой Путь на Земле – Тропа ошибок прошлых жизней и настоящих. Поднимая человека на высокую гору, ему дают возможность обозреть всё с огромной высоты, разумно взвесить свои возможности и поступать так, как велит Совесть и Долг. СлуЖить – значит, протянуть руку помощи тому, кто ещё не добрался до вершины, помочь осознать Истину тем, кто не стремится взлететь, и если Человек не понимает своего СлуЖения, он, либо, падая, разбивается, либо оказывается на самом дне «омута» жизни, чтобы осознать и очиститься душой. А если в нём ещё не угасла искорка человеческого Я, он обязательно поднимется, разумно осознав свои промахи и ошибки. Самое большое зло, поселившееся в человеке, – неуважение к себе, разрушение своей Души и снисходительное отношение к окружающим, к их несовершенству и ошибкам. А наше несовершенство сидит в злобе, зависти и лени. Победи эти качества, и откроются те глубины Души, что сокрыты этими чувствами. Нам всем не хватает Разума, чтобы довлеть над этими низшими чувствами, но этому надо учиться, ведь мы носим имя – Человек. Сколько времени тратим зря на ссоры и выяснения отношений, и уходят года, как в песок, не отмеченные, не запомнившиеся. И возвращает нам судьба это время в старости болезнями и одиночеством. А как же! – вскидывала она пытливые глаза на Веру. – Надо беречь не только годы, а часы и минутки: из них и складывается то главное, что помогает светить, а человек без внутреннего света ничто, и проходит его жизнь подобно кроту – вслепую. Помнишь сказку «Курочка ряба? – спросила она тогда у внучки, – яйцо, это целая Вселенная, заРОДыш. Дали человекам благо, а злато считали благом, над нами золотое солнце и в недрах у Матушки-Земли золотое сердце. Дверь ли закрытая открылась, книгу ли прочёл человек, Мудреца или Учителя послушал, озарившись мыслью, или дали в спутники светлую душу, не понял человек. Он не готов принять что-то новое, неизведанное. Плачут старики над золотым яйцом. Курочка, то есть духовная сила Небес говорит: «Не плачьте, снесу вам яичко не золотое, а простое». Отправили опять стариков в материальный мир, в нищету. Молятся они день и ночь, просят Небеса послать им чуда. Молятся-то Богу, может, и вырастут духовно, чтобы принять новизну подарка». Вера завидовала бабушкиному оптимизму, её стойкости духа. Бабушка не переживала, что всю свою жизнь посвятила мужу – его капризам и привычкам. Она считала, что это её испытание, и если смогла сохранить душу чистой – без обид и злобы, значит, она победила. Кого ей надо побеждать, бабушка не говорила, но то, что человек, прежде всего, побеждает себя, закаляется в трудностях, опираясь на добро Души, в это она верила свято. «Значит где-то в прошлых жизнях «насолила» и теперь расплачиваюсь» – говаривала она. А что Душа вечна, это даже не обсуждалось. «Бабушка, бабушка, как мне не хватает твоей веры и оптимизма, – думала печально Вера. – И если даже ты права я, видимо, еще не совершенна, если злость и обиды не дают повернуться душой к мужу».