Это была наша первая семейная поездка на столь дальнее расстояние. Ехали сначала несколько суток поездом от Владивостока до Челябинска, потом – ночь в шикарном купейном вагоне – с ковровыми дорожками в проходе и накрахмаленными снежно-белыми занавесками на окнах. Утром следующего дня мы вышли на перрон железнодорожного вокзала в Магнитогорске.
В моём представлении этот город должен был сплошь состоять из гор магнитов – толстых, кольцевидных, как у Серёжки Добрынина, хулигана из нашего класса. Мозг его не в силах был усвоить разницу между «увеличить на» и «увеличить во столько-то раз», зато он блестяще разбирался в фокусах с магнитами.
Итак, я ожидала увидеть в Магнитогорске горы магнитов, между которыми с трудом пробираются местные жители. Но гор нигде не было. Мы вышли из поезда «Челябинск – Магнитогорск» и отправились на трамвайную остановку. По пути я беспрестанно вертела головой по сторонам в надежде увидеть магнитные горы. В конце концов, я так засмотрелась, что споткнулась о лежащий на краю тротуара кирпич и чуть было не грохнулась со всего размаха носом в асфальт, но была вовремя подхвачена папой. В белой нейлоновой рубашке с подвёрнутыми по локоть рукавами папа был похож на киноартиста. Мама со Светой немного отстали от нас, я гордо вышагиваю рядом с папой, и продавщица мороженого в высоком белом колпаке улыбается сначала ему, а потом мне.
Вдруг слышится дребезжащий звон, к остановке подъезжает трамвай. В нашем посёлке нет трамваев, да и троллейбусов тоже. Ходит один-единственный автобус по своему постоянному маршруту, и на табличке, что стоит за передним стеклом, не написан даже номер, а красуется одна только скучная рифмованная надпись «Совхоз – лесхоз». Появившийся трамвай чудесен: покрашенный красной и жёлтой краской, он подкатывает к остановке по сверкающим рельсам, в которых отражается июльское солнце, и открывает двери для посадки.
Что тут начинается! Пассажиры лезут внутрь, толкаясь локтями и сумками. Меня чуть не задавил толстый мужчина с сеткой-авоськой, в которой громыхают банки с рыбными консервами, лежат два батона хлеба и бело-голубые треугольные пакеты с молоком. Мама крепко держит за руку маленькую Свету, а руки у папы заняты чемоданом и большой сумкой. Я стараюсь не отрываться от него, но в дверях толпа оттесняет папу, а меня несёт дальше, как будто я не упитанная девочка девяти лет, а пушинка совсем без веса. Толстяк с авоськой притискивает меня к самому окну, и я больно ударяюсь плечом о какую-то штуковину, привинченную к стене. Рассмотреть её не получается, потому что срочно нужно найти, за что взяться рукой. Народ всё напирает, и я боюсь, во-первых, что меня, превратят в лепёшку, а во-вторых, что я потеряю родителей из виду. Наконец я ухватываюсь за небольшой выступ снизу от окна. Двери закрываются, и трамвай трогается. Место у меня удачное: в окно я смотрю на незнакомый город, всё ещё не теряя надежды увидеть магнитные горы. Мы проезжаем мимо высоких домов, просторных площадей, магазинов и кинотеатров.
Вдруг тётенька, стоящая у самой двери, протягивает мне монетку: «Девочка, возьми!». Я удивилась, но взяла. Потом из середины вагона передали ещё несколько монеток. Когда мы подъехали ко второй остановке, у меня в руке была уже пригоршня монет: жёлтых трёхкопеечных, одно- и двухкопеечных.
Вот это да! Эти люди меня совсем не знают, но надавали мне столько денег! Когда я ехала в этот город, я немного побаивалась. Я всегда волнуюсь, когда оказываюсь в новом месте. А тут какие-то волшебные жители, в этом Магнитогорске! Это ж сколько мороженого можно купить на эти деньги! Красотища просто! Я стою и счастливо улыбаюсь. Вот сейчас мы приедем на проспект Карла Маркса, где живёт бабушка моего папы, а моя прабабушка Аня, выйдем из трамвая, сразу же найдём киоск с мороженым и накупим на всех: эскимо в блестящей фольге, и пломбир в вафельном стаканчике, и ещё какое-нибудь вкусное, о котором мне пока ничего неизвестно.
Замечтавшись, я не заметила, что в вагоне начался какой-то оживлённый разговор. Стоявший сбоку от меня толстяк больно притиснул свою авоську к моей ноге и спросил:
– Девочка, передавай! Что ты не передаёшь?
– Что «передавай»? – спросила я и заметила, как в мою сторону от противоположного окна протискивается папа.
– Как это «что»? – не унимался толстяк. – Билеты!
– К-какие б-билеты? – спросила я, заикаясь от страха.
– Какая интересная девочка! – возмутилась женщина, стоявшая около дверей. – Люди ждут билеты, а она стоит себе и в ус не дует!
Я вдруг чувствую, что у меня кружится голова. В этот момент папа наконец-то добирается до меня и тихо говорит, подставив свою большую ладонь снизу под мою ладошку с зажатыми деньгами:
– Давай! Я куплю им билеты.
Я смотрю на папу округлившимися глазами и, как под гипнозом, разжимаю пальцы.
Он быстро пересчитывает деньги, со звоном бросает их в ту штуковину, в которую я упираюсь плечом, отматывает длинную ленту билетов и передаёт их «околодверной» тётеньке. Она отрывает билеты, и я больше на неё не смотрю. Я поворачиваю голову и вижу, что слева от меня стоит касса – железный ящик под прозрачным пластмассовым колпаком, через него я окинула прощальным взглядом деньги, на которые мечтала купить целую гору мороженого.
Трамвай останавливается, и когда люди выходят, мы с папой добираемся до наших вещей, стоящих у противоположного окна. Мама занимает освободившееся место и усаживает Свету к себе на колени. Она смотрит на меня и легонько качает головой, как бы говоря: «Как же так? Почему ты не догадалась купить им билеты?» А я тоже смотрю на маму и как бы говорю: «В нашей Кировке в автобусе билеты продаёт кондуктор. Откуда же мне знать, для чего этот ящик там стоит?». Я даже развожу руки в стороны в знак того, что ничего нельзя теперь поделать. А мама улыбается, машет рукой и показывает в окне Свете фонтан. Мне уже неинтересно смотреть ни на фонтан, ни на памятник, ни на магазин. Совершенно ни на что неинтересно смотреть. Как обидно, когда ты мечтаешь-мечтаешь, а тут – бац – и ничего не сбывается! Я стою около окна хмурая и крепко держу за руку папу.
На той остановке, где мы вышли, нам не встретилось ни одного киоска с мороженым. Да это уже не важно. Денежки-то от «добрых людей» тоже тю-тю – испарились.
Папа несёт чемодан и тяжёлую сумку, мама – ещё одну сумку и свою дамскую сумочку, Света прижимает к груди куклу, а я ничего не несу в руках, но мне кажется, что я до сих пор ощущаю в правой ладошке горячие, чуть влажные от пота монетки, и от этого мне очень хочется плакать. Я приотстаю от родителей, а папа оборачивается и спрашивает:
– Ну, ты что? Расстроилась?
– Как тут не расстроишься, пап? Я же думала, какие здесь добрые люди, в этом Магнитогорске – совсем меня не знают, а надавали столько денег! Я же хотела купить много-много мороженого! А они начали кричать! – я всхлипываю, в носу щиплет, и слёзы текут по щекам.
– Ах, вон оно что! – улыбается папа. – А я-то сначала подумал, что тебе стыдно, что ты не купила этим людям билеты!
– Папа, и стыдно, конечно. Но из-за мороженого обидно больше всего.
– Так в чём же дело? После обеда мы пойдём гулять по городу и купим мороженого.
– Правда, пап?
– Ну, конечно!
– Ты ни в чём не виновата, ты не знала, что от тебя хотят, и всё, не переживай.
Я смотрела на папу и улыбалась. Как же здорово, что у меня есть такой красивый, умный и надёжный папа! Если бы не он, эти «добрые люди» в трамвае заклевали бы меня, и от меня мокрого места бы не осталось.
Мы поднимаемся в квартиру прабабушки Ани, она открывает нам дверь и кидается целовать и обнимать. Маленькая и худенькая, чуть повыше меня, с седыми волосами, убранными в пучок, бабушка очень старенькая, папа говорит, что в мае ей исполнилось 86 лет.
Взрослые разговаривают и накрывают на стол, потом мы обедаем и отдыхаем с дороги, а после обеда, когда немного спадает жара, отправляемся гулять по городу. На нашем пути словно специально кто-то расставил киоски с мороженым. Папа держит слово: в одном месте он покупает всем по эскимо, в другом – по пломбиру в хрустящих вафельных стаканчиках. Он хотел было купить и ореховый пломбир, но мама опасалась, как бы у нас со Светой не началась ангина. Зато каждый следующий день папа покупает столько мороженого, сколько желает моя душа. Какое счастье!
Но какая-то мысль то и дело вертится в голове, а вокруг столько интересного, что мне никак не удаётся её додумать. И вот, когда мы вышли из кинотеатра и папа купил шоколадное мороженое на четверых, до меня вдруг дошло, что за мысль я никак не могла додумать: а ведь добрые люди – это не чужие люди в трамвае, а мои мама, папа и Света. И как же мне с ними хорошо, спокойно и радостно.