I
Сквозь толпу легко и наспех переступая с длинной ноги на ногу пробирался мужчина лет 40. Одетый в черный то ли поношенный фрак, то ли потертый сюртук он ловко маневрировал между тысячами прохожих, немного извиваясь и уклоняясь от встречных. Дабы не потерять баланс и никого не задеть он, кажется, даже использовал для передвижения свои растопыренные руки. Со стороны могло бы показаться, что он иногда упирается ими в плоскость тротуара, словно диковинный танцор из заморского цирка исполняет танец паука. Из-под помятого низко натянутого на лоб черного цилиндра пробивались жесткие сухие пряди темных волос. Со стороны человеку с богатым воображением могло бы легко представиться, что цилиндр скрывает на лбу и макушке еще несколько пар угольных без зрачков глаз. Те же два, что высматривали дорогу, часто мигали и крутились с невероятной быстротой из стороны в сторону. В основном этот черный силуэт переступал маленькими шагами, но, даже семеня, он двигался плавно и быстро. Когда же он делал длинный шаг, выпячивая далеко вперед острую коленку, то его черная запыленная брючина приподнималась высоко вверх, открывая колючую неприкрытую носком лодыжку. После мгновенной паузы его некогда черная, потрескавшаяся туфля бесшумно приземлялась на плитку, а за ней подтягивалось каким-то полупрыжком или полуподскоком и тело. И в течение всех передвижений его тонкие длинные пальцы пианиста перебирали то ли невидимые клавиши фортепиано, то ли осенние нити паутины.
Прохожим, праздно гуляющим в обе стороны и завороженно глядящим влево и вправо на яркие вывески, или витрины, украшенные модно одетыми манекенами, или на рестораны и кафе, зазывающие поужинать и выпить бокал вина, было его и не разглядеть - так уж быстро пробирался он сквозь толпу. Как только его тонкое тело попадало в поле зрения своим черным изгибающимся силуэтом, как тут же он ускользал за спину впереди или позади идущего человека, или пары, или группы людей. Так что крайне сложно было разглядеть его тонкое вытянутое к низу и вперед лицо. А заметить выдающуюся вперед с колкой щетиной челюсть и вообще невозможно - так уж резко он поворачивал свою длинную белую шею.
Так он и скользил сквозь гущу людей: словно несколько переплетенных черных линий ползли сквозь разноцветный песок. А толпа была как перемещающаяся дюна: только пестрая, разодетая, сверкающая начищенными носами туфель, блестящими стройными ногами из-под юбок и платьев, озаренная объективами камер.
Солнце лениво облокотилось на зеленые, розовые, серые, белые фасады и постепенно, засыпая, клонилось ко сну ниже и ниже. Одетый в черный поношенный то ли фрак, то ли потертый сюртук свернул на боковую улицу. Миновал свежую пекарню, сладкую булочную, шоколадное кафе. Остановился перед какой-то подвальной лавкой. Огляделся по сторонам, закинул быстрый взгляд на вывеску, удовлетворённо то ли прищелкнул, то ли прошипел скользким языком, потёр ладони. Гибкими пальцами обхватил некогда золоченую ручку обветшалой двери, одновременно отворил скрипучие петли и опустил в темнеющий проем свою длинную ногу. Его тело оставалось на улице. Еще раз взгляд влево-вправо, и полупрыжком-полуприскоком в мгновение скрылся в сумраке уводящих под землю ступенек.
Случайного прохожего с достаточной фантазией и воображением это осмотрительно-подозрительное поведение могло бы натолкнуть на разного рода подозрительные мысли. От чего этот человек так хищно ведет себя, оглядываясь по сторонам? Не скрывает ли он какого злого намерения? Не задумал ли он уже какой-то умысел? А еще и эта вывеска над подвальчиком, куда забрался этот… паукообразный - "Антикварные ножи".
Если бы этот прохожий, заинтригованный мыслью, остался бы подождать, то через какое-то время он бы увидел приоткрывающуюся облупленную дверь. Сквозь небольшой проем, цепляясь один за другим, он бы заметил выглядывающие костлявые пальцы. Затем верхушку помятого цилиндра. Следом бы его напугала длинно выставленная нога с задравшейся брючиной. И, не раскрывая полностью дверь, через эту узкую щель выскочило бы и тело. Еще один длинный выпад ноги. А потом маленькими шажками, держа какую-то кожаную сумку с поблекшими пряжками под мышкой, странный тонкий силуэт заскользил бы вперед. И дальше скачущими движениями между прохожими словно тень. Мимо магазинчиков, подъездов, мимо запыленных фонарных столбов.
Сбивчиво, подозревая что-то нехорошее, этот случайный прохожий мог бы даже последовать за этим человеком. Натыкаясь на людей, извиняясь - все внимание на черных полосках, что мелькают впереди. Вот и арка, ведущая в тусклый неосвещенный двор. Туда и прошмыгнул этот… паукообразный. Кажется, показалось. Кажется, воображение зря нарисовало какие-то страшные, пугающие, неясные силуэты.
Уже вечереет и вывески начинают загораться, расцветать, сверкать, заигрывать с глазом. Вот прошли молодые в пестрых клетчатых рубашках юноши, о чем-то громко переговариваясь и смеясь. А вот и пожилая пара: муж в кофейном костюме, жена в красно-сливовом платье и с розовым платком на шее. Они идут не торопясь, молча. Из цветочного магазина выбегает недавно пополневший мужчина лет 30. Немного торопясь, он размахивает букетом гранатовых роз. В черном костюме и при томатном галстуке. Ловит желтое такси, должно быть, едет в театр. По другую сторону в баре за густо-зелеными занавесками заиграла живая музыка. Джаз. Над входом судорожно мелькает красно-неоновая вывеска.
Тут бы этому прохожему и вздохнуть с облегчением. Надумать он успел всякого. Пойти в этот ближайший бар и выпить пару стаканов мутного пшеничного. Он переходит серую в белую полоску и останавливается под черным столбом фонаря. Позвать бы ему с собой еще какую прелестную сударыню. Тут он краем глаза и замечает желтую кожаную юбку, черный ремешок маленького клатча, бледно-розовую блузку и искрящееся ожерелье. Небольшие каблуки и неспешная походка. А почему бы и нет? Собираясь перейти дорогу, тут этот случайный прохожий замечает, что за желтой кожаной юбкой идет юный ангелочек в кремовом платье. С маленькой пунцовой сумкой через плечо смотрит себе под ноги. А в волосы заплетен белый ландыш. И вот уже вечерний гуляка залюбовался этим ангелочком, и тут же и расстроился. А та остановилась и наклоняется к девочке. Какая красивая прозрачная блузка! Что-то говорит. Девочка неудовлетворительно мотает головой и становится у ступенек, обхватив пыльные перила маленькими аккуратными пальчиками. А женщина пожимает плечами и заходит в черно-белый магазин. Ну, теперь бы по плиткам и продолжить случайному прохожему его путь в бар. Напоследок он оглядывается в сторону магазина: девочка чертит полукруги носком своей маленькой белой балетки, от чего на ней остаются серые царапающие линии. Ах, до чего хороша желтая обтягивающая юбка! А блузка - тонкая, шелковая! Ну, увы, она еще не выходит. Немного огорчённый, немного взбодрившийся, этот прохожий уже начинает представлять юных посетительниц бара, как вдруг его что-то прямо колит в глаз. В полуфантазии, в полусне наяву, он не может ничего разобрать. Что явилось источником этой настороженности? Что зацепило его взгляд? Девочка повернулась теперь в сторону арки, к нему спиной. Но арка темна и пуста!
И тут его охватывает ужас и страх. Из сумрака, словно подвешенная в воздухе, торчит та голова того паукообразного! И с двухметровой высоты она смотрит вниз на девочку. И выпяченная вперед челюсть начинает открываться и закрываться. А вытянутое лицо искажает такая же вытянутая слащавая улыбка. Угольные глаза блестят. Голова кивает, язык облизывает пересохшие пепельные губы. А девочка держится за перила и смотрит своими голубыми глазами на эту мерзкую голову. Застенчиво отворачивается, и улыбается! А голова, словно маятник, - из стороны в сторону. И вот девочка смеется. Ах, что же этот искривленный в усмешке рот может ей наговаривать! Где же ее мама. Скорей бы уже вышла!
И вот голова все так же, словно паря в воздухе, ползет ниже и ниже. Склоняется. Его вытянутому телу должно быть пришлось неестественно сложиться в несколько раз, чтобы опустить так эту колючую голову. Но девочка! Почему же ты разговариваешь с этим существом. Неужели тебя не бросает в дрожь от его ощетинившейся морды? Этот, уже не случайный, прохожий подумал бы в этом момент, что надо прекращать это безумие. Девочке грозит опасность! Надо ее спасать! И собрался бы он перейти дорогу. Но вот мимо, слепя яркими фарами, промчалась одна черная машина. Следом прорычала другая. В глазах желто-сиреневые пятна от фар. Он часто моргает. И вот ужас, он видит, как из темноты также, словно отдельная от тела, к девочке протягивается рука. Из-под засаленного манжета торчит пожелтевшая рубашка. И из нее, как клубок белых скользких змей, к девочке извиваются и ползут его пальцы! А она словно и не чувствует, чем это может грозить. Невинное доверчивое дитя убирает руку с перил и протягивает ладошку навстречу. Его белые пальцы оплетают ее кисть и подносят ручку верх к тонким губам. Как же это отвратительно! К черту машины! Но тут долгий протяжный гудок сигнала и большой автобус, словно голубая волна вокруг скалы, огибает его в нескольких сантиметрах. Этот прохожий отпрыгивает назад. Слышен ругающийся голос водителя. Но сейчас не до этого. Он оббегает автобус сзади. Когда из глаз пропадают слепящие рубиновые отзвуки тормозных огней, то все что он видит - чернеющая пустая арка. И только один мигающий бледный фонарь во дворе. И, кажется, там, в глубине промелькнул подол кремового платья.
II
Центральные улицы уже вовсю поют и танцуют - словно карнавал начался в городе. Всюду гирлянды, подсветки, на столиках свечки. Уличные музыканты, артисты. Молодые девушки на каблуках, уверенные в себе юноши, пожилые пары, одинокие зрелые женщины. Все куда-то идут: в театр, в оперу, на балет, в кино, танцевать, выпивать, веселиться до утра. Даже семейные пары с детками и те готовы гулять всю ночь напролет. А где-то в эту минуту у окна без денег и вдохновения сидит молодой, с потенциалом художник. Ему бы и выбраться, прогуляться, покутить - да нет ни средств, ни желания. И уставился он в мутное ни разу не мытое окно. И прислонился художник к нему самым лбом. А глаза смотрят куда-то сквозь. Весь он погружен в грустную думу и переживание. Взяться бы ему сейчас за кисти, да нет сил. Что рисовать? Кого рисовать? Как? Не все ли уже нарисовано - спрашивает он себя в очередной раз. Бьет кулаком по замасленному подоконнику и снова смотрит в узкий окруженный со всех сторон стенами двор. Ему даже не видать и краюшки неба. Звезды ему заменяют разве что окна, которые то загораются, то погасают без причины и следствия. А под окном сумрак обступил единственный тлеющий фонарь, свет которого еле-еле касается темных извилистых стволов и ветвей морщинистых деревьев. Даже ветер не залетает в эти переплетенные дворы и закоулки.
И вдруг что-то промелькнуло под окном. Быстрая тень. Это не могло не привлечь чуткий взгляд художника. Прошуршали кусты. Скрипнула сухая ветка. Всего-то кошка. И вот уже хотел он отвернуться от мутного стекла и упасть лицом на засаленную подушку, как в темноте что-то зашевелилось вновь. Или кто-то. Он стал присматриваться. Ступая длинными шагами из стороны в сторону, под свет фонаря из вечернего сумрака вынырнула длинная фигура. Какой странный мужчина. Его тело передвигалось по освещенному кругу. Он перебирал ногами, выкидывая странным образом свои длинные конечности. Только рука его была погружена в темноту, будто он кого-то держал или тащил за собой. Голова его покачивалась из стороны в стороны, да и сам он весь изгибался и извивался. Наконец, его тело нырнуло дальше в темень, а рука вытащила за собой маленькую девочку. Она не то, чтобы сопротивлялась, но недоверчиво следовала, влекомая цепкой хваткой. Девочка на мгновение застыла под фонарным тусклым светом, и тут же рука её дернула за собой. Художник даже привстал на цыпочки, чтобы разглядеть происходящее. Черную фигуру мужчины без света было не разглядеть, но девочка стояла у подъезда. Видимо там же был и он. У его подъезда! Внизу скрипнула открывающаяся дверь. Художник еще ни разу не видел такого соседа. Он тут же побежал к двери и прижался к дверному глазку. Темная лестничная площадка подсвечивалась мутно-желтой лампочкой. Кто-то поднимался наверх.
И вот этот паукообразный вскарабкивается на площадку. Кажется, что под потолком ему не хватает места, и он вынужден гнуться. Художник, замерев и часто дыша, смотрит. Паукообразный на секунду поднимает голову вверх, словно прислушивается. Потом резко поворачивает свое длинное лицо и упирается черными глазами прямо в дверь художника. Еще мгновение, и он уже подталкивает девочку вперед к своему обиталищу. Белыми пальцами достает из кармана ржавый ключ и вставляет в скрипучую скважину. Медленно поворачивает его и приоткрывает дверь. За дверью ничего не видать. Только подуло какой-то сыростью и гнилью, так что тухлый сквозняк долетел до носа художника. Он не удержался и чихнул. И замер. Смотрит в глазок. Паукообразный ничего не заметил. Провел девочку в темноту, начал закрывать дверь, как вдруг обернулся так резко, что цилиндр слетел с его уродливой головы, обнажив волосатый лоб. Рот превратился в хищный оскал и зашипел. Он весь согнулся, как пружина, и затем в один прыжок оказался у самой двери художника. Наклонив голову вбок, он уперся глазом в глаз. Невольно вскрикнув, художник отпрянул от двери, зацепился о деревянную полку и упал на пол. Когда он поднялся и отважился посмотреть в дверной глазок, на площадке уже никого не было.
III
Он отошел от окна. Щелкнул пластмассовый чайник. Черный без молока растворимый кофе пах отвратительно. Больше, чем подойдет в данную минуту. Кисти, краски, холст. Паукообразный человек.