Любовь, о жертвенности и деятельности которой часто рассуждают здоровые взрослые люди, а долг исполнения оставляют душевнобольным детям.
Не так давно знакомый мужчина открылся мне с иной стороны. В разговоре он признался, что будучи ребенком с азартом охотника бил из рогатки по воробьям и пробовал их на вкус, вкушал собачье мясо и поджаривал кузнечиков. Те времена остались в прошлом. Однако он не считает подобные детские «шалости» из ряда вон выходящими. И даже сейчас в трудную минуту готов съесть, например, кошку. Хотя мужчина не производит впечатление человека с умственными отклонениями. Он позиционирует себя филантропом с большой долей ответственности за близких людей.
В противовес мне вспомнилась история подруги школьных лет. Она общалась с девочкой Галей. Галя воспитывалась среди алкоголиков, которые не брезговали поедать собак, отставала от сверстников в развитии, ее скудный лексический запас превалировал нецензурными словами. Но в отличие от любителя воробьиной охоты ребенок был направлен не на разрушение, а на созидание. Душа девочки вмещала безграничную любовь к живому, была преисполнена сострадания и доброты.
Галя с теплотой относилась к котятам. Ребенок стремился накормить хвостатых бедолаг, дать им кров. А однажды Галя заметила: собака поймала голубенка и с добычей бросилась домой. Девочка остановку бежала, чтобы разжать ее зубы и вызволить птенца. Конечно, спасение сопровождалось той ненормативной лексикой, которую Галя вынесла из семьи. Но за этим не скроешь суть добродетельного поступка и всеобъемлющую широту детского сердца.
Однако сам ребенок голодал. От соседей – улыбчивых бабушек, что знали о положении семьи – девочка редко получала ломтик хлеба. Когда моя подруга вынесла Гале бутерброд, соседка бросилась к ее родителям и с искренней тревогой в голосе поинтересовалась: «Ваша дочь кормит больную Галю! Вы знаете об этом?».
Вот такая любовь. Любовь, о жертвенности и деятельности которой часто рассуждают здоровые взрослые люди, а долг исполнения оставляют душевнобольным детям.