Все зовут меня Птица. Каждое утро, стоит мне только забиться в свою уютное убежище и закрыть глаза, я вижу один и тот же сон.
Полотнищем разворачивается вокруг бескрайнее синее небо, и безбрежное зеленое море внизу поет свою песню о времени и вечности. Теплый ветер толкает в спину, прохладный ментоловый перебирает перья, я теряю свой вес и ложусь на воздух всем телом.
Там, наверху, живут разные потоки, и я знаю их по имени.
Пассат, например, это жаркий и сухой ветер. Он пахнет песком и солнцем, отчаянием и жаждой, и у него всегда есть пара-тройка историй о путниках, верблюдах, оазисах и черном ночном небе пустынь. Муссон очень переменчив, как ветреная кокетливая девушка, которой вчера исполнилось восемнадцать. Все его истории - о людях и кораблях, зерном его не корми, подавай ему только поболтать о человеческих страстях и затерянных в море суднах. Лёгкий и теплый Фён - мой давний дружок, у него всегда полный ворох анекдотов и шуток за пазухой. Иногда, бывает, так рассмешит, что от слез берега не видать. А вот с ветром Бора и Торнадо я не знакома, предпочитаю отсиживаться где-нибудь в ущелье, если вдруг замечу их появление.
Однажды я просыпаюсь в особенно мерзком настроении, и чтобы развеяться, решаю прогуляться к самому краю болота. Я ковыляю долго, дольше обычного. Смеюсь себе под нос, вспоминая историю, которую Фён рассказал. Жила-была, говорит, однажды, жаба, которая все хотела стать птицей, бредила, говорит, всеми этими полетами, тяжелыми дождевыми тучами, потоками воздуха, лучами заходящего солнца и прочими птичьими радостями, да только крыльев у нее не было, как летать-то. И однажды вдруг, говорит Фён, гуляла она и наткнулась на старый сухой камень. Залезла наверх, огляделась - шумит над ней кронами вековой лес, шелестит в траве залетный ветерок, пахнет очень вкусно - прелой землей и слизняками. А на самом камне, смеется Фён, бороздки да полосочки. Выбоины. И вот уселась наша жаба на камень, и не мил ей стал ее жабий свет. Вытянула она пупырчатую лапу вперед, посмотрела на нее с ненавистью, и говорит, мол, отчего жабы не летают, как птицы. И тут ррраз! - Фён делает дикие глаза, выросли у нее крылья и полетела она высоко в небо. Птицей.
Пока вспоминала да думала, сама не заметила, как около камня оказалась. Ну что делать, раз пришла. Сижу, смотрю - все верно, как и рассказывал мой дружочек. Сухо, тихо, вкусненьким пахнет. Вот так жизнь у меня, думаю, тошно самой. Встала вечером, наелась слизняков, посидела. Еще поела мух. Посидела снова. И так до самого утра, думаю я, и начинаю потихоньку выть. Ни крыльев тебе, не перьев, а так хочется летать, особенно после того, как проснешься от той жизни к этой.
Нечем мне летать, не дано мне крыльев. Не дано ни перьев, ни хвоста. Ничего не дано, чтобы жить той жизнью, о которой я мечтаю - просыпаться на утесах, парить высоко в небе, вить гнезда в горах, болтать с ветрами и нырять в грозовые потоки. Ненавижу, квакаю я, не-на-ви-жу.
Слизней этих, кожу свою пупырчатую, перепонки эти, жабры. Кто и когда засунул меня в это тело, кто и когда похитил у меня мой полет, почему, за что, когда все это кончится.
Когда я открываю глаза, я вижу Льва. Он ничего не говорит, только делает шаг. Один. Вперед, к жертвеннику.
И камень подо мной вспыхивает сухой соломой. Я смотрю Ему в глаза и молчу.
Я очень-очень хочу летать.
Я молчу тогда, когда жабья кожа на мне начинает лопаться от жара. Я не издаю ни звука, когда огонь плавит мои мышцы. Я думаю о ветре - о прохладных объятиях Муссона и теплых руках Пассата, я вспоминаю хохот Фёна и темные глаза Торнадо, я сжимаю челюсти до хруста и терплю. Но когда пламя добирается до моих костей и начинает с треском поедать их, я не выдерживаю. Кричу. Рык вторит мне, Лев не делает ни одного шага назад из моего пламени, Он горит вместе со мной. Это я еще успеваю увидеть до того, как провалиться в густую спасительную тьму.
***
Я лежу на мху у подножия камня. Пахнет не особенно хорошо - гнилью пахнет, затхлым воздухом, насекомыми. Открываю один глаз. Потом второй. Вытягиваю вперед хищную лапу с четырьмя стальными когтями. Сажусь, нахохлившись.
А потом резко взмываю в воздух над лесной поляной и рассыпаюсь искрами в вечернем плотном тумане - только для того, чтобы снова появиться, уже высоко-высоко над горой, там, где хохочет озорник Фён.
Там, где кружится в небе и хохочет во все горло безбашенный Фён: Лети сюда, бестолковая птица Феникс, так и знал, что не устоишь, так и знал, что потащишься свою долю искать, лети скорее, обниму тебя всеми ветряными потоками, какая ж ты молодец, ты и сама того не знаешь!
И Лев улыбается нам обоим, отряхивая пепел с шерсти.