Банные дни Лёля не любила с раннего детства, с тех пор, как помнила себя. А помнила она, как в субботу вечером они с мамой и старшей сестрой Любой приходили в большой двухэтажный дом с вывеской над входом "БАНЯ". Внизу у кассирши, сидевшей за деревянной стойкой, покупали билетики, затем поднимались на второй этаж в раздевалку. Мама отдавала билетики банщице, которая натыкала их на длинную тонкую спицу, укрепленную на квадратной деревяшке, где было уже полно таких же наколотых билетиков. В раздевалке были установлены скамьи с высокими спинками. В спинках были вделаны крючки, куда мама развешивала снятую с себя и девочек одежду. Под скамейками лежали деревянные решетки. Мама объяснила, что на них нельзя становиться в обуви, они для того, чтобы после мытья стоять голыми ногами на них, а не на холодном полу. В раздевалке всегда было много раздевающихся и одевающихся женщин и детей. Все громко разговаривали, шуршали прихваченными из дома сухими вениками и гремели тазами.
Раздевшись донага, мама подхватывала Лёлю на руки, и та цеплялась за ее голое плечо, боясь соскользнуть на серый каменный пол. Тяжело открывалась широкая, оббитая клеенкой дверь, и они входили в помывочный зал. Он казался Лёле огромным, с высоченным потолком и окнами, почти во всю стену, наполовину закрашенными сероватой краской. В зале стояли широкие каменные скамьи, а вдоль стен тянулись трубы с кранами. Краны располагались попарно - для горячей и холодной воды. Многие скамьи были заняты. На пустых стояли цинковые круглые тазики с ручками по бокам. Найдя свободную скамью, мама первым делом хорошенько мыла таз, затем набирала в него кипятка и ошпаривала скамью. Леля с Любой стояли в это время в сторонке, чтобы не обжечься. Затем мама сажала Лёлю в тазик с теплой водой, где Лёля могла поплескаться, пока мама помоет Любу. Для Лёли это было самое приятное время в бане. Она играла с красной резиновой рыбкой и рассматривала все вокруг. Вообще-то окружающее ей не особенно нравилось: по полу постоянно текла мыльная вода, стекая медленным водоворотом в решетку с мелкими дырочками; туда-сюда ходили голые женщины, а старые бабки тяжело тащили полные тазы, из которых расплескивалась вода. Голоса раздавались необычно гулко, улетая к потолку, с которого время от времени падали крупные капли испарений. Иногда Лёля вздрагивала от грохота - это хлопала дверь в парную, выпуская густые клубы белого пара, из которого показывались женщины с красной кожей, усталыми лицами. Леле казалось, что в парной с ними происходило что-то страшное и мучительное.
А после мама принималась мыть Лёлю. Хуже всего была даже не кусачая мочалка, хотя мама касалась ею очень бережно, а мытье головы - мыло лезло в глаза и рот, которые Лёля постоянно открывала от страха. Она захлебывалась и ревела во весь голос. Мама говорила что-то ласковое, окатывала Лелю чистой водой, и процедура помывки завершалась. В раздевалке, усадив закутанную в простыню Лёлю на скамейку, мама вытирала насухо Любу и одевала ее, затем Лёлю, а в конце одевалась сама, говоря при этом, что ей впору снова идти мыться, потому что она вся мокрая от пота. Лёля сидела сонная, распаренная и оглушенная. Тело было легким и куда-то уплывало. Лёлю накрывала волна спокойствия и счастья, что банный день подошел к концу...
Банные дни, то есть походы в общественную баню закончились, когда Лёля с семьей переехали в новую квартиру с собственной ванной комнатой – крохотной, в которой помещалась только белая глубокая ванна. Не было ни парной, ни грохота тазов, но Лёля все же побаивалась - ванна была чересчур глубокой по сравнению с тазиком, да и процедура с мытьем головы оставалась прежней - так же мыло щипало глаза, а вода, которую мама поливала на Лёлю из синего ковша, попадала в рот, не давая вздохнуть. Поэтому субботние дни оставались для Лёли такими же банными, и, чем ближе к вечеру, тем более тревожными.
Но однажды, сидя в ванне, Лёля увидела обезьянку. Обезьянка была курносая и улыбчивая, потому что рот растянулся у нее до ушей. Лёля, увидев ее, сразу тоже заулыбалась.
-Ты давно здесь? - спросила она.
-Ага! - задорно ответила обезьянка.
-А как тебя зовут?
-Ми-Ми!
-А меня Лёля.
-А я знаю! - обезьянка весело рассмеялась. - А еще я знаю, что ты боишься мыться.
Леля сразу погрустнела, но обезьянка улыбалась по-доброму.
-Хочешь, научу, как не бояться?
-Ага, - тихонько ответила Лёля.
-Когда тебе намыливают волосы, ты закрывай глаза, но крепко не зажмуривай. Сиди и спокойно жди, как будто играешь в прятки и считаешь до десяти. А когда голову польют водой, чтобы смыть мыло, то рот не открывай широко, только чуть-чуть, чтобы вдохнуть воздух; а носом сильно выдыхай, тогда вода не попадет ни в рот, ни в нос. В это время можно глаза открыть, потому что мыло уже смоется, а сама вода не щиплется.
Только успела обезьянка все это рассказать, как вошла мама.
-Ну что, как будем мыть твои волосюшки? Опять с криками и плачем? - спросила она Лёлю.
-А вот и нет, я теперь умею правильно мыться! - гордо заявила Лёля.
-Тогда давай попробуем, - мама взяла мыло и осторожно намылила Лёлину голову.
Лёля сидела смирно, аккуратно закрыв глаза, как сказала обезьянка, держась обеими руками за края ванны. Потом пришел черед обливания. В какой-то момент Лёля все же открыла рот шире, чем нужно, замахала в панике руками, боясь захлебнуться, но, открыв глаза, поняла, что самое страшное позади, и рассмеялась, глядя радостно на маму. Потом попросила:
-Еще полей!
Вытирая чистую Лелю, мама расцеловала ее в румяные щеки: " Умница ты моя! И кто же тебя так ловко научил?"
-Наша обезьянка, Ми-Ми! - Лёля показала на стену. На штукатурке виднелись неширокие трещинки, которые при пристальном рассмотрении можно было принять за очертания улыбающейся обезьяньей мордочки.