Однажды вместе с двумя легендарными «Скифами» - солистом и гитаристом Юрием Валовым и басистом Виктором Дегтяревым – я ехал в Дубну. Там должен был состояться концерт Вячеслава Малежика, который и позвал «Скифов» спеть несколько своих новых песен и вспомнить несколько старых. Дорога до Дубны не близкая, поэтому весь путь я расспрашивал Виктора Дегтярева о его творческой биографии. Всю первую половину пути мы проговорили о первой группе Виктора – о «Славянях», в которой он играл вместе с Александром Градским.
—Я познакомился с Градским в 1964 году, на майские праздники, - рассказывал Виктор Дегтярев. - Я тогда играл в ДК Горбунова, что на Багратионовской, в эстрадном оркестре, которым руководил Владимир Мухин. Сам Мухин работал электриком очень высокого разряда на заводе им. Хруничева, а вечерами руководил эстрадным оркестром, в котором сам играл на тромбоне. Но основной заработок ему приносила «похоронная команда», которой он тоже руководил. Ему почти каждый день звонили из Профкома и отпускали с работы играть на похоронах. Завод большой. Людей много. Его просили, он не отказывался.
Сам я – из семьи военнослужащего, поэтому все детские годы провел в скитаниях по разным городам России и даже за рубежом, в Германии. В школьные годы пытался учиться музыке, сначала на фортепиано, а потом на баяне. Огромное влияние на меня оказал одноклассник Миша Коняшин, который, обладая абсолютным слухом, играл на всем – от двухрядной гармошки до фортепиано. Он настолько очаровал всех в школе, что учителя, когда он приносил баян в школу, просили его во время урока сыграть что-нибудь, и он делал это с большой охотой. Иногда эти концерты затягивались на половину урока, что всех ребят только радовало.
В музыкальную школу пошли записываться почти всем классом, но приняли только несколько человек, в том числе и меня. Педагоги уговаривали меня учиться на скрипке, но я категорически отказался. Долго я не проучился, так как хотел разучивать только то, что исполнял Миша, а меня заставляли играть «Во саду ли в огороде». Я самостоятельно в первом классе музыкальной школы выучил «Турецкий марш», который давали классе в пятом. Педагог не оценил мой порыв и дал мне учить такие примитивные, на мой взгляд, вещи, что я оскорбился, перестал ходить на занятия и бросил школу.
Я любил подбирать мелодии по слуху, и у меня это неплохо получалось. Я мог сыграть почти любую популярную песню того времени на баяне, и – несколько хуже – на фортепиано. Затем появилось увлечение джазовой оркестровой музыкой, и я стал играть в оркестре п/у Владимира Мухина ДК им. Горбунова.
Чтобы не загреметь в армию пришлось идти на этот же завод им. Хруничева и работать учеником электрика, но сначала я ставил заклепки на корпуса ракет и чуть не оглох от постоянного сильного шума. Я залезал внутрь секции от ракеты, брал в руки тяжелую металлическую болванку и подпирал заклепку, которую мастер с помощью специального пневматического молотка загонял в корпус. Даже специальные наушники не спасали от ужасного шума. После работы я долго не мог нормально слышать. Владимир Мухин уговорил начальство перевести меня на другую работу.
Но вот пришло время «Битлз». Появились «Сокола» — одна из первых бит-групп Москвы. Я иногда бывал на их выступлениях, так как помогал Юре Айзеншпису распространять билеты на заводе и среди своих друзей. За это я ходил на сейшна бесплатно. Репертуар «соколов» состоял в основном из песен «Битлз» и «Роллинг стоунз», но каких конкретно, я не помню. На русском я запомнил только «Солнце над нами».
У Мухина я начинал я с того, что играл на фортепиано, а когда фортепиано не было, я таскал с собой аккордеон. В оркестре не было ни контрабаса, ни гитары, ни какого либо другого инструмента, чтобы играть гармоническую основу. Я долбил басы и аккорды, восполняя пробел. А затем я пересел на барабаны, когда ударника забрали в армию. А потом я увлекся «Битлз» и купил себе бас-гитару. И вот в перерывах между основными нашими пьесами я брал бас-гитару, трубач садился за барабаны, и мы играли всякие твисты. Бас-гитара такое «мясо» давала! По тем временам все просто балдели от звука! Но мне хотелось с кем-то объединиться, чтобы «Битлз» поиграть. И тут вдруг появляется Градский.
Я познакомился с Градским в 1964 году, на майские праздники. Около ДК Горбунова тогда ставили грузовики, делали из них сцену, на которой и выступала самодеятельность. И вдруг я вижу, как на сцену вышел парень с гитарой и в очках и начал на английском петь «Битлз». Меня это так удивило! Я подождал, пока он закончит, подошел к нему
и сказал, что играю на бас-гитаре. Говорю: «Давай объединимся!» А он отвечает: «А у нас как раз есть группа, но у нас нет бас-гитариста». Такое совпадение! Они репетировали в доме культуры имени Горбунова на Киевской. Когда я подъехал к ним на базу, там уже были – Градский, Миша Турков и какой-то барабанщик, имени которого я, честно говоря, уже не помню. Барабанщик был настолько слабый, что я привел в группу Славу Донцова, он вообще по жизни очень долго со мной ходил. Одно время Донцов тоже играл в оркестре Мухина, после "Славян" я его перетянул к Тухманову, а потом, когда у Тухманова все развалилось и мы вернулись в Москву, я его перетянул в «Скифы».
Первое наше совместное выступление состоялось уже на следующей день в моей бывшей школе. Это было неожиданно и для меня и для моих одноклассников. Я ходил гордый и важный.
Группу называли то «3-15», то «Лос Панчос», но затем я предложил «Славяне». Я исходил из того, что мы «лабухи», а древнее название реки, вдоль которой селились древние славяне, было Лаба. Меня поддержали, и мы стали «Славянами».
— А во всех энциклопедиях написано, что это вы с Турковым сделали группу, а потом привлекли в нее Градского?
— Нет, первыми были как раз Градский и Турков. Они крепко дружили и много времени проводили вместе, дурачась, в Мишиной квартире, который жил в том же доме на Кутузовском проспекте, где потом жил Брежнев.
Я помню, как однажды они стали гитары друг другу о головы разбивать. Но не потому, что они испытывали какие-то агрессивные чувства, просто им было интересно, у кого голова крепче. Турков кричал: «Саша, стукни так, чтобы у меня кровь пошла!» И Саша со всего маха бил его по голове гитарой! Тот ему – в ответ. И так они дубасили друг друга, пока не разбили гитары вдребезги.
Мы репетировали в Доме Культуры им. Горбунова у Киевского вокзала. Там была лестница с очень гулкой акустикой. Саша, проходя по ней, всегда начинал распеваться с такой силой, что все, кто случайно оказывался рядом пугались, а он получал от этого кайф. Саша гордился своим голосом и при любом удачном случае демонстрировал его возможности, иногда кого-то пугая, иногда восхищая.
Потом, когда мы уже репетировали в ДК МИД, он так заголосил под дверью комнаты, где шли занятия кружка по пению, что педагог выскочил в коридор, затащил Градского к себе, прослушал все, что тот знал из классики и предложил у него заниматься.
На сольной гитаре играл Миша Турков, внук Шолохова. Кстати, первые фирменные басовые струны для меня привез его дед из поездки в Японию.
Миша и Саша играли на немецких гитарах «Музима», настроенных на семиструнный строй. Это меня очень удивило. Я не поленился перестроить свою акустическую гитару на шесть струн, убедился в преимуществе этого строя, а затем - хотя и с трудом - убедил ребят перейти на этот строй.
На клавишных играл Вадим Маслов.
Репертуар «Славян» состоял исключительно из фирменных вещей. Ventures, Shaddows – их инструменталки очень хорошо проходили. Обработки отечественных песен также в инструментале. Например «Полюшко-поле». Коронная песня Градского «Дом восходящего солнца» группы Animals. И конечно The Beatles. На русском языке мы тогда еще не пели.
Какое-то время мы играли, и все шло более-менее нормально. А группа развалилась тогда, когда меня переманил к себе Тухманов. Он захотел собрать ансамбль и подыскивал способных ребят, но не из старой гвардии, которые не знали специфики рок-музыки, а из новых, из молодых.
Я не собирался уходить из «Славян», но у нас был знакомый Юра Петров, который занимался радиоаппаратурой, и он стал меня «окучивать»: «С тобой хочет один композитор поговорить. Может быть, ты пойдешь и у него поработаешь?»
«Да зачем мне это надо?!» - отнекивался я.
Но он не отставал: «Давай все-таки с ним встретимся!»
Я приехал к Тухманову. Там была и его жена Таня Сашко. Они меня так нежно, так ласково «окучили», что я не выдержал и… И я сказал ребятам, что ухожу играть в группу Тухманова.
Тогда я еще не понимал, с каким человеком свела меня судьба. Меня несколько удивило то, что профессиональный музыкант, аранжировщик, композитор, который пишет ноты, как мы буквы, пригласил музыкантов-любителей. Теперь я понимаю, что он уже тогда почувствовал, в какую эпоху мы вступили, и не пытался остановить время, а шел с ним нога в ногу.
В 1966 году мы начали работать от Донецкой филармонии. Наш ансамбль назывался «Современник». Исполняли мы в основном всякие шлягеры того времени, в том числе и песни самого Тухманова: «Последняя электричка», «Песня о трубаче» (на стихи Мих. Ножкина) и что-то еще – на итальянском, на французском, пели даже несколько песен «Битлз».
В первом составе играли: Тухманов играл на клавишах, я играл на басу, Валерий Хабазин – на гитаре, а на барабанах – Cлава Донцов. Солировала Таня Сашко. Вторым солистом был Любомир Романчак. Через какое-то время я по просьбе Тухманова пригласил в ансамбль и Сашу Градского, но он долго не задержался, заработал немного денег и умчался создавать «Скоморохов»...
Кстати, Донцова тоже я привел, он вообще по жизни очень долго со мной ходил. Одно время Донцов тоже играл в оркестре Мухина, потом я его перетянул к Градскому, потом – к Тухманову, а потом, когда у Тухманова все развалилось и мы вернулись в Москву, я его перетянул в «Скифы». Но, собственно, на «Скифах» у нас все и закончилось.
Именно Сашко и помогла Тухманову стать на ноги, потому что сам по себе Тухманов – человек очень тихий и трудно представить, что он может нахрапом что-то сделать по жизни, поэтому она взяла на себя всю титаническую работу по пробиванию его как композитора. Таня же, наоборот, – человек очень жесткий, если схватит, то не вырвешься.
Но работали мы недолго, потому что у Тани Сашко начались конфликты с Юрой Петровым, который работал звукорежиссером. Если честно, то певицей она была слабенькой, поэтому проходила не очень. Но она все сваливала на то, что ее плохо подзвучивают. То тихо, то тембр не тот.
И однажды конфликт дошел до такой степени, что она погрозила Петрову со сцены кулаком. Так он схватил нож и стал за ней бегать. За кулисами. А в комнатке, где мы переодевались, стоял огромный и тяжелый дубовый стол, и – я запомнил этот момент – Тухманов, который поначалу только стоял и смотрел на все это дело, вдруг одной рукой этот стол взял да и перевернул на бок.
И то, как это он, при всей своей немощной комплекции, взял одной рукой этот стол поднял и перевернул, на всех произвело очень сильное впечатление! Все сразу же остановились, все замерло, и конфликт закончился. Ну, не закончился, а они хотя бы перестали носиться с ножами по гримерке. Потом Таня заперлась в комнатке и долго не выходила: «Пока он не уедет, я отсюда не выйду!» Так как работать вместе с ним она уже не могла, то вопрос встал о его уходе. Пришлось долго делить аппаратуру, которая принадлежала частично Юре, а частично Тухманову. Мне пришлось быть посредником между ними, так как общаться между собой они не могли. Я бегал из номера в номер, передавая очередные предложения, пока они не договорились между собой.
После ухода Юры мы еще немного поработали с Таней и Адиком, а затем как-то тихо расстались. Тане эта работа разонравилась. Она стала часто жаловаться на недомогания, которые мешали работе и вносили нервозность. Но это переросло в то, что она перестала вообще ездить на концерты.
В новом составе ансамбля были Валера Хабазин — гитара (играл впоследствии в «Веселых ребятах»), Сергей Алуханов – гитара, Женя Казанцев — орган (затем стал очень хорошим бас-гитаристом и играл со многими известными ансамблями и певцами), я – бас, Слава Донцов – ударные. Еще были какие-то «дудки», но я уже их не помню.
Вокалистом стал Штефан Петраки, ушедший из популярного тогда молдавского ансамбля «Норок».
Но наша совместная работа неожиданно и печально закончилась концертом в Донецке в зале Филармонии 7 ноября 1967 года, в день 50-летия Советской власти…
Недавно я узнал, что Миша Турков умер, и наш барабанщик Слава Донцов тоже умер, так что из той команды остались только я да Градский…