Как только Максим Петрович вошел в актовый зал зал, он практически сразу оглох от буквально «рубящей» по ушам «музыки» и непроизвольно поднес ладони к ушным раковинам. В полутемном актовом зале, озаряемом вспышками и лучами цветомузыки, «беснование» еще только набирало свои обороты. Наиболее плотная толпа облепила сцену и с восторгом встречала очередную композицию, выкидывая вверх руки и чуть не биясь головой о деревянный настил.
Преодолевая ушную боль, Петрович решил подойти поближе, чтобы послушать «о чем же там поют». Но как он ни вслушивался, поворачивая то одно, то другое ухо, когда их начинало закладывать, - ничего понять не мог. Он даже сначала долго не мог определить, на каком языке поют. Когда в середине «композиции» он понял, что поют все-таки на русском, как ни напрягался дальше, кроме отдельных слов, типа «я», «кровь», «любовь», уловить больше не мог. Каждый из музыкантов, казалось, старался извлечь как можно более оглушительные звуки из того, на чем он «лабал», или из своего голоса – а о том, чтобы во всей этой какофонии была хоть какая-то гармония или просто хоть какой-то смысл – ни у кого не было заботы.
Невооруженным взглядом было видно, что многие из тех, кто скакал на сцене с гитарой или с остервенением бил по дребезжащим, крякающим и звенящим тарелкам ударной установки, были пьяны.
Один из таких раздетых до пояса «ударников» никак не мог попасть в такт песне, лупя особенно неистово висящий у него прямо перед носом помятый латунный диск. Наконец, от особенно сильного удара, палочка сломилась в его руках под оглушительный рев и свист всех слушателей и «поклонников». Незадачливого барабанщика помогли увести со сцены, но когда следующий занял его место, Петрович уже не смог его выдержать. Композиция в стиле «трэш», где одновременно грохотала почти вся латунь и медь на сцене, а также все ножные барабаны, оказалась выше «пропускных способностей» его ушей. Чувствуя, как его голова наливается свинцом и начинает раскалываться, он вышел с другой стороны актового зала в школьный коридор с туалетами и классом, где музыканты готовились к выходу на сцену.
Везде стоял густой сигаретный смог. Тут курили в открытую, и хотя, по предварительной договоренности с Полиной для этого предназначались только туалеты – никто об этом даже не вспомнил. Да и где тут было? В классе на столе стояла початая бутылка водки и музыканты то и дело прикладывались к ее горлу. Несколько уже пустых бутылок – валялись в углу. Растерянная и ошарашенная Полина уже никому не делала замечаний, только следила за очередностью выхода на сцену и помогала особо пьяным добраться до стульев. Заметив такого же ошарашенного, но все-таки «бодрящегося» Максима Петровича, она подошла к нему с виноватым видом и слегка развела руками: мол, что тут поделаешь…
Больше для успокоения совести, чем для реального результата, тот попросил музыкантов «не пить в школе» и «курить только в туалетах». На него, как и на его слова, кажется, никто и не обратил внимание. А один, тоже голый по пояс и худющий верзила, демонстративно клацнув зажигалкой и засунув дымящуюся сигарету в рот, так и отправился с ней в актовый зал.
Слегка отдохнув от «давления на уши», Максим Петрович снова собрал все свои силы и отправился туда же.
«Беснование» было в самом разгаре. Скачущая и орущая толпа у сцены значительно увеличилась. Присмотревшись к искаженным от бессмысленной «яростной радости» «харям», Петрович едва мог в них различить знакомые лица учеников. Вот Спанч (он все-таки проник в зал) с выпущенными как у рака красными глазами с безумным видом орет: «Давай!..» Вот рядом Митькин Вовчик, его друг, бессмысленно дергает головой в такт бьющим по ушам ударам, словно забивает лбом невидимые гвозди…
Максим Петрович решил пройтись по залу, где с расставленных по его периметру стульев, стоя на них, тоже дергались и орали «слушатели рок-фестиваля». В зале уже многие в открытую курили, и дым поднимался вверх дрожащими от пронзающих их звуковых волн столбами. Петровичу пришла в голову «безумная идея» одернуть нескольких ближайших курильщиков, но когда он обратился к одному, понял, что это невозможно сделать физически – ни он не слышит себя, ни тот его. А когда он указал на сигарету и сдвинув брови, покачал головой, то только губам юнца понял, куда тот его немедленно послал. Чтобы радикально изменить ситуацию оставалось ходить и без всяких слов вырывать сигареты из губ, но, только подумав об этом, Петрович не стал даже воображать последствия этих «решительных» действий.
Впрочем, другие обнаруженные им в зале «картины» уже переключили его внимание с таких «мелочей» как курево. В одном из полутемных углов он обнаружил небольшую группу «торчков». Эти сидящие на стульях и прямо на полу ребята и пара девчонок разительно отличались своим спокойствием, медленными движениями и «неторопливыми» блаженными улыбками от своих «беснующихся» собратьев. Как будто пришельцы с другой планеты, они словно даже не воспринимали царящее вокруг «оживление». А один, пребывающий уже в «полной отключке», лежал под креслами с лицом, уткнувшимся в свою же подмышку, и в его вытянутой руке мирно покоился шприц, принесший ему блаженную «нирвану» среди окружающей вакханалии.
В другом углу зала Петрович едва сдерживая самого себя, чтобы не убежать, медленно прошествовал мимо в буквальном смысле «сосущихся» пар. В одной из них он узнал спутников Гули. Девица, далеко откинув в страстном и постоянно возобновляемом поцелуе голову, вывалила наружу одну из своих тощих грудей, которую мял и терзал параллельно с поцелуем, кажется, тот самый «Кодя» или один из его спутников. Мимо другой пары, уже сидящей на полу, Максим Петрович, едва взглянув в темный угол, отвел взгляд и поспешил мимо. Там кажется, уже напрямую занимались сексом.
Выйдя за дверь и встретившись с Василием, Петрович, сказал ему, что «больше не может», пойдет - посидит в кильдиме, но если что – пусть «зовут на помощь»… В глубине души он понимал, что если что случится - за его помощью бежать будет некогда, но он действительно настолько был подавлен и угнетен всем «услышанным и увиденным», что ему было не под силу справиться со своей «слабостью».
А в зале между тем по окончании выступления рок-музыкантов началась «дискотека». Теперь уже весь зал содрогался от топота ног и моментами взрывающегося рева присутствующих. Главный фурор произвел танец «Деда Мороза» и «Снегурочки», во время которого те стали раздеваться. В конце концов, когда они разделись до трусов, оказалось, что это два «парня», один из которых, отбросив искусственные груди, слился в поцелуе с «Дедом Морозом». Правда, всего этого Петрович уже не видел. Он сидел в кильдиме с мучительным чувством ожидания, постоянно поглядывая на часы и прикидывая, сколько еще времени осталось до «окончания вакханалии».
Однако его помощь все-таки потребовалась.
(продолжение следует... здесь)
начало главы - здесь
начало романа - здесь