День 23 сентября 1941 года выдался очень тяжелым для моряков Краснознаменного Балтийского флота. В результате налетов вражеской авиации погибла подводная лодка М-74, затонул лидер «Минск». Получили повреждения от бомб линкор «Октябрьская Революция», крейсер «Киров», эсминец «Грозящий». Но самое главное – в результате попадания в носовую часть 1000-килограмовой бомбы получил чудовищные повреждения и затонул в кронштадтской гавани линкор «Марат». Ему оторвало носовую часть по вторую орудийную башню. Погиб командир корабля капитан 2-го ранга П.К. Иванов и 325 человек экипажа. Еще 91 моряк получил ранение. Несомненно, тяжелая потеря и для флота, и для обороны Ленинграда в целом. Двенадцать 305-мм орудий корабля доставляли немало хлопот гитлеровским войскам, осаждавшим город.
С этого момента начался путь к славе тогда еще никому не известного лейтенанта Люфтваффе Ганса-Ульриха Руделя. Именно он, как принято считать, «положил» тяжелую авиабомбу в линкор. «Никому не известного» - тут я оговорился. В Люфтваффе Рудель был уже к тому времени хорошо известен. Правда, с не лучшей стороны. В 1938 г., закончив обучение в летной школе, Рудель прибывает в строевую авиационную часть для освоения пикирующего бомбардировщика Ю-87, где демонстрирует полную неспособность к самолетовождению. Несмотря на полученное офицерское звание, от самостоятельного управления самолетом его отстраняют и направляют на курсы летчиков-наблюдателей в разведывательную авиацию. Никакие протесты новоиспеченного лейтенанта не могут разжалобить начальство – только наблюдателем. Так, собственно, Рудель и провел Польскую кампанию, не за штурвалом, а «глядя в окно». Правда, получил Железный крест 2-го класса, но это, скорей, не за заслуги, а потому что Польшу быстро победили.
Во Французскую и Балканскую кампании Рудель на «наземной работе». Позже снова учится летать на Ю-87. Кое-как овладев «аппаратом», весной 41-го получает направление воевать с англичанами на Средиземноморье в StG2 «Иммельман». Но и здесь его уже «знают», и самолет не доверили. Такая вот «слава» тянулась за Руделем. А тут сразу – бомбой русский линкор – и наповал! А линкоров у Советов всего три – два на Балтике, один на Черном море.
Летать Руделю позволили только в начале войны против Советского Союза, видимо, сказались потери первых недель войны. StG2 тогда обеспечивала воздушную поддержку ГА «Север». Попал 1 группу эскадры, которой командовал гауптман Х. Хичхольд. Командиром штаффеля (эскадрильи) был гауптман Эрнст-Зигфрид Штеен. Оба, очевидно, не рады были такому приобретению. Штеену было деваться некуда и он, как настоящий офицер, взял эту «беду» на себя – назначил своим ведомым. Но терпение не резиновое, и Руделя спровадили в 111 группу. Не успел Рудель прибыть к новому месту службы, как Штеена переводят с повышением в командиры 111 группы (ирония судьбы). И снова, чтоб уберечь подчиненных от этой бестолочи, гауптману приходится взять его к себе ведомым в штабное звено. Здесь как раз пригодился опыт «наземной работы» Руделя – бумаги, отчеты. Судя по описанию своей деятельности (помимо боевой) – получение и запись приказов от вышестоящего командования, Рудель был назначен адъютантом 111 группы. В конце августа группу переводят под Ленинград на аэродром Тырково близ Луги. Оттуда с 16 сентября пикировщики начинают действовать по Кронштадту и Балтийскому флоту. Именно в этот день в «Марат» попадают три 250-кг бомбы.
Рудель в этом налете не участвовал, но в своих мемуарах врет, что участвовал и даже всадил в линкор 500-кг бомбу. В налете же участвовало 10-12 «Штук» под командованием обер-лейтенанта Х. Клауса. Клаус, как и Рудель, был летчиком штабного звена и в этом вылете возглавил эскадрилью (такое практиковалось). Тем не менее, Рудель пишет: «Штеен снижается и устремляется в разрыв между облаками… я тоже начинаю пикирование. За мной следует Клаус на другом штабном самолете… Бомбы Штеена уже в пути… промах. Я нажимаю кнопку бомбосбрасывателя... Мои бомбы взрываются на палубе.» Но Штеен не летал, поэтому и Руделю, как его ведомому, делать там было нечего. Хорошо, хоть не забыл Клауса упомянуть, а то все Штеен и Рудель.
Вернувшись, Клаус доложил о трех попаданиях и о том, что 250- и даже 500-кг бомбы слишком слабы для линкора. Вскоре по приказу командира 8-го авиакорпуса генерала В. фон Рихтгофена на аэродром Тырково были доставлены 1000-кг бомбы.
23 сентября атаковать корабли вылетела уже вся 111 группа под командованием Штеена. «Вот оно! Пришел день, когда я докажу свою способность летать!». А ты еще не доказал? Ты же уже воткнул бомбу в «Октябрину». Пусть не утопил, но попал. Другие вообще промазали. Значит, не было никакой «Октябрьской Революции».
Подходили на высоте около 3000 метров. Обнаружив «Марат», Штеен выпустил тормозные решетки и начал пикирование под углом 75 градусов. Вслед за ним устремился Рудель. «Марат» у обоих в прицеле. На высоте около 2500 вошли в зону разрывов заградительного зенитного огня. Чтоб быстрей проскочить опасный участок, Штеен прибавил газу и стал отрываться от Руделя. Тот решил, что командир убрал тормозные решетки, и убрал свои. Самолет Руделя стал стремительно догонять ведущего. Слово Руделю: «…Я уже у него на хвосте, лечу гораздо быстрее и не могу погасить скорость. Прямо впереди вижу искаженное ужасом лицо Лемана, бортового стрелка Штеена. Он ожидает, что я… протараню их. Я увеличиваю угол пикирования. Теперь он наверняка почти 90 градусов. Чудом проскакиваю мимо самолета Штеена… Корабль точно в центре прицела… У меня возникает чувство, что промахнуться невозможно… прямо перед собой я вижу «Марат». Матросы бегут по палубе, тащат боеприпасы». Ничего странного? Если Рудель, изменив угол пикирования под угрозой столкновения, изменил угол пикирования с 75 градусов на 90, т.е. пошел к воде вертикально, и обнаружил в прицеле «Марат», то куда тогда пикировал Штеен? Изначально вместе Руделем. Далее: «…Высота, на которой я сбросил бомбу, не превышала 300 метров… Тяну ручку на себя что есть сил… Я ничего не вижу, перед глазами все чернеет… Зрение еще не восстановилось полностью, года слышу возглас Шарновски: «Взрыв!»
Про 300 метров – это, конечно, художественное преувеличение. С 300 метров из отвесного пике даже разогнавшийся «Мессершмитт» не выведешь. В общем, «облажался» Рудель – убрал воздушные тормоза, вошел в отвесное пике, разогнался. Сбросил бомбу в воду и самолет еле-еле из пикирования вывел. Бестолочь.
Кто же тогда потопил «Марат»? Да тот, кто на него и пикировал – Штеен. А если, как утверждается в поздних исследованиях, была не одна бомба, а две, то эту вторую «положил» другой ведомый Штеена (в звене Ю-87 три самолета), возможно, тот же Клаус. Но Рудель никак не мог этого сделать физически.
По возвращении на базу начальство потребовало у Штеена фамилию героя, чтобы представить его к Рыцарскому кресту. Штеен ответил, что этой награды достойны все. Неужели гауптман стал бы утаивать от командования фамилию отличившегося, будь тот даже полной неумехой? Не стал бы! Вот свою фамилию утаить из скромности и признать заслуги всей группы – это другое дело. Незачем выпячивать грудь – за этот вылет крест на шею он все равно как командир получит. И получил бы. Но не успел. Уже из следующего вылета он не вернулся. Перед вылетом Штеен неудачно выруливал и повредил свой самолет. Сел в запасной и снова неудача, столкнулся с каким-то препятствием. Тогда он вытаскивает Руделя из кабины и улетает топить крейсер «Киров» на его самолете. Но зенитки с «Кирова» самолет сбили, он врезался в воду недалеко от борта крейсера. Вместе со Штееном погиб и бортстрелок Руделя Шарновски.
Свой Рыцарский крест Рудель получит только в январе 42-го за то, что «бомбил корабли и мосты». О «Марате» ни слова. Уже потом, когда пропаганда начнет из него делать «героя», ему припишут «Марат», лидер «Минск» (он не мог его утопить, т.к. 23.09.41, после «Марата» больше не взлетал). Припишут 519 уничтоженных советских танков и еще много чего. Наградят всеми мыслимыми наградами Рейха и стран Оси.
Рудель, судя по его мемуарам и отзывам других летчиков, был небольшого ума человек. Из такого очень просто сделать «героя» - он быстро сам в это уверует. Дураки ведь, как правило, очень амбициозны.
А «Марат» вернули в строй. Будь он в открытом море, он бы обязательно затонул. А в кронштадтской гавани он только сел на грунт. Его подняли, отремонтировали. Уже через месяц две его кормовые башни могли вести огонь по врагу. К концу 1942 ввели в строй и одну носовую башню. Корабль стал несамоходной плавучей батареей и еще сказал свое слово в защите Ленинграда.