(Предыдущий текст во «Встречь солнца…(6)»)
Богидэ
Голубика голубикой, но чувство голода не покидает, и ноги поднимаются всё хуже и хуже. Удивляюсь, как медведям удаётся нагулять жир на ягоде. Впрочем, так считается. На самом деле ягода – только одно из многочисленных медвежьих блюд. Вспоминаю, как однажды обнаглевший медведь в течение десяти суток сопровождал наш полевой отряд, ночами давя оленей, переносивших снаряжение. И несмотря на засаду, которую мы устроили на него, он безнаказанно задрал трёх оленей... Мне бы сейчас хоть какого-нибудь захудалого олешка!
И вот после такого невысказанного вслух желания впереди послышался шелест в кустах, давший знать о присутствии там крупного зверя. Я остановился, снял рюкзак, приготовил ружьё, затаился и решил стрелять даже по медведю. Несколько минут ничего не удавалось разглядеть. Наконец сквозь кусты насчитал сразу пять диких оленей. Боясь даже вздохнуть, поднял ружьё и стал ждать, когда сокжои подойдут поближе. Крупного самца с раскидистыми рогами и важенку пропустил, выцелив молодого олешку. Криком отогнал повернувшегося ко мне после выстрела вожака и бросился к месту, где должна была лежать добыча… Увы! В голове не укладывалось, что с сорока метров вышла промашка. Безрезультатно пробежав за стадом километра два, я вынужден был признать, что охотника из меня на сей раз не получилось. Пуля, видимо, зацепила ветку и вильнула в сторону.
Впору было завыть от отчаяния. Сколько еды упустил! Ведь я же мог два-три дня передохнуть возле оленя, отъесться, запастись копчёным мясом до конца пути. Удача была почти в руках, и ускользнула. В рюкзаке – три тощие пачки супа-концентрата, и сам я тощ, как святая мощь. Лучше бы уж вовсе не было этих оленей! Этот промах нанёс мне сильнейший психологический удар. Даже потеря сапога и запасной одежды не вызвали столько переживаний. Мне стало казаться, что это был тот самый единственный шанс на спасение, которым я не воспользовался.
Колея вблизи реки Уян раздвоилась и вскоре исчезла совсем. Тратить силы на её поиски не хотелось. От ежедневных дождей воды в реке и её притоках полным-полно, перебираться через них сухим удаётся не всегда, да мне и наплевать: что-то сломалось внутри. Бреду, выкручиваю брюки, портянки, бреду дальше, снова выкручиваю… Тащусь по заболоченным склонам, удручённый неудачей на охоте. Даже крупная, размером с вишню, брусника не радует. Хотя, конечно, ем её.
На стоянке после очередного изучения карты поставил себе цель: добраться до верховьев Учура, где обозначены бараки. Если дойду, то выберусь. Но до них – ещё пять дней пути. Как невыносимо долго!
По долине Уяна тянется старая тропа, она то появляется под ногами, то снова исчезает. На ней разрослись кусты стланика и даже толстые деревья. Пользовались ею давным-давно. Возможно, именно по ней путешествовал в XIX веке знаменитый Миддендорф.
У противоположного берега реки заметил двух уток. Далековато, но всё же выстрелил наудачу. Кажется, улетела только одна. Разделся и, погрузившись по пояс в ледяную воду, перебрёл на ту сторону перед широким перекатом. Но мёрз напрасно, как ни искал трофей, вернулся не солоно хлебавши.
Сколько раз за день я падал, цепляясь за корни деревьев, поскальзываясь, трудно сказать. Ноги ватные, поднимаются плохо. Дневной километраж стал заметно меньше. Сказывается не только голод, но и недосыпание из-за ежедневной траты времени на просушку одежды. Ночами небо звёздное и жутко холодно. Ну почему не наоборот – ночью тучи или дождь, чтобы спать теплее, а днём солнце, чтоб идти легче? Эх, все не так!..
Устраиваясь на очередной ночлег, услышал посвист рябчика. Мигом схватил ружьё и побежал на свист. По пути заметил каркасы от палаток и, подстрелив рябчика, свернул к ним. Случайно ковырнул ногой одну из банок, выглядывавших из заросшего мхом кострища. Мой зоркий глаз вдруг отметил, что она не вскрыта. Сердце радостно ёкнуло. Взяв банку в руки, я и вовсе обрадовался – она не проржавела, а лишь сверху немного порыжела. Наверное, была густо смазана, раз за семь лет (на крышке две последние цифры – 85) на дождях и морозах осталась цела. Так густо смазывались раньше банки с тушёнкой. И всё же, боясь, что она заполнена каким-нибудь томатом, я осторожно её вскрыл. Нет, я не ошибся! Тушёнка! Да ещё пряная! Стоило немалого терпения разогреть её на костре и съесть не торопливо, наслаждаясь каждым куском. Раньше я уже упоминал слово «амброзия». Не знаю, какое бы ещё слово придумать, чтобы передать вкус этой тушёнки. Ничего вкуснее в мой рот никогда не попадало. После еды я ещё раз побывал на той стоянке, но чудо не повторилось.
Моросил обложной дождь. Промокший и задубевший, я шёл по зарослям, обвешанным гроздьями капель, и с неприязнью думал о том, какой мне предстоит сегодня незавидный ночлег. Летне-осенний сезон 92 года оказался явно неудачный. За всё путешествие по пальцам можно пересчитать солнечные дни. Пытался успокоить себя тем, что могло быть и хуже. Если бы дождей не было совсем, то в тайге полыхали бы пожары, дышать было бы тяжело, ориентироваться – невозможно. Медведи, изгнанные огнём из своих владений, были бы голодны и агрессивны. Правда, эти мысли почему-то не приносили облегчения.
Выйдя к месту слияния Уяна с речкой Богидэ, я не поверил глазам: прямо передо мной на противоположном берегу красовалась избушка, за которой проглядывала крыша ещё одной избы. За последние полмесяца мне не встретилось ни одного строения. Я заорал «ура!» Мрачные думы испарились в одно мгновенье. Не выбирая брода, быстро перешёл речку и ввалился в просторное прибежище. Из кучи хлама на полу прямо на меня выпятилась литровая банка борща. Я обалдел от счастья: мало того, что изба с печкой, так ещё и еда! Вспыхнувшая надежда на ещё большую удачу, погнала меня к другой избе. Ёлки-палки, да тут целых шесть избушек, и баня, и вертолётная площадка, и пекарня. Почти посёлок. Жаль только – нежилой. Все избушки в худшем состоянии, чем первая, и я, тщательно их обследовав, вернулся к ней. Результат обследования превзошёл все мои ожидания. Общий итог был таков: кроме уже упомянутого борща, четыре банки тушёнки, банка рыбных котлет, банка сгущёнки, две вздутые банки суповой заправки и остатки заплесневелого отвердевшего повидла. Ещё бы муки или сухарей... Но и так слава Богу! Всё-таки выручил Он меня. И надо же, даже название речки начинается со слова «Бог»!
Кроме уютного жилья и пищи на базе-спасительнице я нашёл сапог. Обрезав голяшку со своего обгоревшего болотника, пришил её к находке. Получилось замечательно. Моя обмотка уже была крайне истрепанной, и её замена оказалась очень своевременной. По карте подсчитал, что выдержала она семьдесят километров зарослей, болот, буреломов и каменных россыпей.
Появилось какое-то недомогание: тошнит, знобит. Возможно, даёт о себе знать вздутая суповая заправка, выбросить которую не поднялась рука. Хоть я и прокипятил её, она оказалась жутко кислой и несъедобной. «Поганая гадина» – сказали бы землепроходцы в XVII веке. О них я часто вспоминал в последние дни. Их желания, чувства стали теперь и моими. Например, когда светило солнце и поднималось настроение, я думал: «Тайга – дом родной. Стены в нём – склоны сопок; крыша – голубое небо; ночное покрывало – кроны деревьев». При хорошем настроении, несомненно, так же думали люди и в XVII веке, месяцами находясь в глухих лесах. Совсем другие думы рождаются при многодневных дождях. Пределом мечтаний становится какое-нибудь крохотное зимовье с печкой. И вот сейчас, находясь в просторной избе, я представлял, какие бы неудобства принесла мне осенняя мерзопакость, будь я за стенами тёплого и уютного пристанища.
Три ночи отсыпался я на бывшей геологической базе, пережидая, пока прекратится затянувшийся дождь. Постирал одежду, смыл с себя месячную грязь. Определил по оставленным газетам и журналам время окончания здесь работ – было это пять лет назад. От избытка времени разведал дальнейший путь. С радостью узнал, что от базы в нужном мне направлении идет накатанная тракторная колея.
За время отдыха окреп и телом, и душой. Даже взбунтовавшиеся реки и высокие перевалы не сильно беспокоили. Вызывала сожаление убывающая пища. Как только вспоминал о неудачном выстреле, сердце начинало неровно биться. Моё чрезвычайное похудение сказывалось не только в постоянном желании есть, но даже в том, что долго сидеть на твёрдых нарах больно – всё лишнее исчезло, как у верблюда. Из-за непогоды ни от охоты, ни от рыбалки толку нет.
Начался третий месяц пути. После отдыха идти намного легче. Хотя донимает холод: всё-таки вторая половина сентября. Тракторный след свернул в нужную мне речку Колболок. В её долине через каждые несколько километров вырыты линии шурфов. Значит, здесь проводилась разведка на тяжёлые металлы, скорее всего, на золото. Условия для добычи трудные. Речка стиснута горами, и долина – сплошные валуны и глыбы.
Опять попадается много голубики. Только вот собирать её трудно: она мягкая, а пальцы рук не гнутся от холода. Тучи обнажили заснеженные вершины гор, а когда приподнялись ещё повыше, в верховьях речки проглянули совершенно белые хребты. Там уже зима. Да и здесь, в долине, изредка срываются снежные заряды.
После ночлега, чтобы разогнать кровь и поменьше мерзнуть, около километра бежал. Хотя бег в данном случае понятие слишком относительное. Скорее – это быстрое переставление ног. Тем не менее, к распадку, по которому был намечен подъём на перевал, дошёл очень быстро. Начались густые заросли стланика. Тракторный след давно закончился, и я опасался, что предстоит нудное протискивание сквозь переплетения ветвей. Но в этот раз карта не обманула. Я был очень благодарен людям, проложившим тропу в этих джунглях. Топором помахали они изрядно. Распадок выдался очень скверный, и если бы не тропа – не видать бы мне в этот день перевала как своих ушей.
Перед самым перевалом от нагрузки начало давать сбои сердце. Чтобы восстановиться, я устроил привал и сварил полпачки предпоследнего супа. Подъём занял много времени из-за поиска исчезнувшей тропы. В конце концов, оставив это занятие, я продрался сквозь покрытые снегом заросли на водораздельную седловину.
Здесь, на полуторакилометровой высоте лежал плотный слой снега. Вокруг вздымались одетые в зимний наряд горы. Сходящиеся здесь две мощные горные системы – Становой хребет и хребет Джугджур – создавали завораживающую панораму. Рядом со мной – белая зима; в сотне метров ниже выглядывал из-под снега темно-зелёный кедровый стланик; ещё ниже ярко желтели кроны лиственниц; совсем далеко внизу среди серых камней пенились буруны верховьев Учура и на десятки километров раскинулась осенне-жёлтая гористая тайга. У самого горизонта, освещённый выглянувшим солнцем, на фоне чёрных туч, воткнулся в небо островерхий и ослепительно белый хребет. К нему, будто дети к матери, приткнулись лесистые отроги.
Здесь, на стыке горных систем, в голову приходило сравнение этого единого, растянувшегося на тысячи километров хребта с устройством нашего общества. Так же, как Становой хребет объединяет близлежащие отроги, так и Русский Дух объединяет наше многонациональное общество. Его по праву можно назвать Становым духом России. А страну, раскинувшуюся в двух частях света, нельзя не назвать на рубеже тысячелетий Становым хребтом Евразии. Исчезнет Русский Дух – развалится не только страна, но и вся Евразия погрязнет в суете передела жизненных пространств.
Благодарю за внимание. Окончание во «Встречь солнца…(8)»