Из неопубликованной книги "Земной поклон".
Обычный деревенский дом на улице Панкратова в селе Кубенском. Здесь живет Павлин Николаевич Сильницкий – участник Великой Отечественной…
Открыла двери дочь ветерана, Елена Павловна Дутникова. Оказалось, что Павлин Николаевич приболел и находится в Кубенской больнице.
- Что-то серьезное?
- К счастью, нет – попростыл немножко, если хотите, можно поговорить с ним и в больнице. - Я согласился. Но поговорил и с Еленой Павловной. Живет она в Вологде, но постоянно навещает отца.
В доме было явно не жарко.
- Видите, холодища какая, уголь отвратительный. Но приезжала комиссия, осмотрели дом, а он его сам, можно сказать одной рукой построил, и сказали, что квартира ему, как участнику войны не положена, - рассказала Елена Павловна, пропуская меня в комнату.
Видимо, для кого-то из чиновников и слова Президента о том, что все ветераны войны должны получить качественное жилье – не указ…
- Я Павловна, а не Павлиновна, - пояснила дочь ветерана. - И вот почему: в деревне, где он жил никаких «метрик» на детей не было. Звали его Павел. Когда пришел с фронта и получал документы, почему-то его записали Павлином.
Елена Павловна бережно разложила на столе бланк официального письма командира части отцу Павлина Николаевича. С одной стороны пожелтевшего от времени листка, над фотографией глав трех держав во время Ялтинской конференции, надпись: «Смерть фашистским оккупантам!» «Мы пришли к единому соглашению относительно масштаба и сроков операций, которые будут предприняты с востока, запада и юга».
А вот текст письма: «Уважаемый Николай Лаврентьевич. Ваш сын Павел Николаевич в боях с немецкими захватчиками показал образцы героизма и как верный сын великого советского народа, героически и умело уничтожает немецкие танки и танкетки-торпеды. Он с противотанкового ружья уничтожил три танка и танкетки-торпеды. Товарищ Сильницкий П. Н. стоял насмерть, но танков противника не пропустил. Он защищал и защищает свободу и независимость советского народа, за что и награжден орденом Отечественной войны 2-й степени. Личный состав части, где служит Ваш сын, гордится вместе с Вами подвигами Павла Николаевича и надеется, что он будет еще отважнее громить врага, до полного его уничтожения в его собственной берлоге. Командир части старший лейтенант Осадченко. Часть 41624-с».
- Больше и показать-то из того времени нечего. Его орденами мы в детстве играли, - вздохнула женщина… Еще один орден он не успел получить (уже был приказ о его присвоении) из-за ранения. Не так давно он делал запрос и ходил в военкомат, и там какой-то лейтенант сказал ему: «Дед, знаешь что такое сверхнаглость?» «А что такое?» «А ты просидел где-то в тылу, а теперь ходишь и какой-то орден спрашиваешь». А рядом сидел подполковник и не оборвал этого лейтенанта. Папа, конечно, развернулся и ушел. Дома мы еле его отводили. Это в нашем райвоенкомате так отнеслись. Ведь, согласитесь, он воевал не плохо, все время на передовой, и вот такое отношение, - с нескрываемой обидой рассказала Елена Павловна. (Этот ее рассказ подтвердил потом и сам ветеран… А и повстречать бы того лейтенанта, поговорить бы…)
Родился Павлин Николаевич в деревне Больше-Ерогодский починок Великоустюжского района (в просторечье – деревня Верхняя Ёрга) в 1926 году. Оттуда и был призван в семнадцать лет на фронт. Его старший брат пропал без вести в первые дни войны в Бресте. Сам Павлин Николаевич воевал в Прибалтике, где до весны 45-го года не прекращала сопротивления мощная Курляндская группировка немецких войск. В феврале сорок пятого он был тяжело ранен, после госпиталя вернулся в родную деревню, работал в леспромхозе. Выйдя на пенсию, перебрался на жительство в село Кубенское…
О своей фронтовой судьбе рассказывал мне уже сам ветеран в коридоре Кубенской больницы.
- Да, есть что вспомнить, на передке я долго был, - ответил он на мой вопрос. Не смотря на возраст и болезнь, чувствуется в нем еще и былая мужицкая сила, и характер – крутоватый, прямой.
Ему и слово…
- В ноябре сорок третьего меня призвали. Шесть месяцев в Архангельске были, три месяца – обучение, а три месяца на разгрузке транспортных судов, английских и американских. А в мае месяце отправили нас на фронт, сначала в Полоцк, потом в Прибалтику. В Латвии было очень тяжело, все там взад-вперед исползали.
Случаев разных много было. Вот, например…Взяли мы Шауляй, довольно легко, с небольшими силами – четыре танка и полк пехоты, и пошли оттуда дальше, заняли городок Ауци. Там на станции стояли две цистерны спирта… На следующий день нас, взвод пехоты и отделение «пэтээровцев» (ПТР – противотанковое ружье) послали в разведку. Прошли мы километров пять и нарвались на немецкое наступление. Сначала из минометов по нам били, потом пошли пехота и танки. Наша артиллерия молчит. Ну, две цистерны спирта накануне… Мы стали отходить. Я с противотанковым ружьем решил задержаться. Танки, как раз сбоку от нас шли, метрах в трехстах. Начал я стрелять по ним. Один танк подбил. Следующий танк свернул на меня, я за дерево скрылся, и он прошел в лес. Я второму танку в зад как стукнул – он загорелся… Тут ко мне прибегает мой второй номер, он уходил за ужином для нас, встретил наших отступающих, но услышал, что я стреляю и прибежал. Колгушкин – фамилия его. «Давай быстрей отходить. Немцы слева и справа». Мы побежали. И, видимо, в это время немцам скомандовали – прекратить огонь. Сразу ни выстрела. Мы бежим. Они нас прекрасно видели, но ни один не выстрелил. Дисциплина.
Выбежали мы на нашу линию обороны. Смотрим – там танк ходит, утюжит. Мы стали стрелять по нему – никак. Поднялись на чердак дома, из двух ружей стали бить. Ничего не берет – такая броня. «Тигр». Я говорю: «Давай по звездочке». И на раз-два-три залпами начали стрелять, на третий раз гусеница лопнула. Он закрутился, башню повернул, там был завал противотанковый на проселочной дороге – туда два снаряда дал. «Теперь, - говорю, - наша очередь, давай быстрей отсюда». Только ушли, он как два снаряда дал – дома не стало.
Встретились мы со своими, и, дождавшись вечера, стали выходить. Мне пришлось остановиться, чтобы обмотать ножки ружья портянкой (их стук мог выдать нас) и отстал, потерял своих в темноте. Шел вдоль дороги. Наткнулся на немцев. Спрятался в кусты, пропустил и гранату вдогонку бросил. В темноте не видно, откуда граната прилетела…
Догнал своих. Днем еще два раза в окружение попадали, выходили. Ночью вышли из окружения, вырыли ячейки в полный рост, батарею «двестидвадцаток» на прямую наводку поставили. Утром только рассвело – танки идут, шесть штук. С батареи как дали наши – сразу четыре танка подбили…
Потом уже начальник штаба мне сказал: «Надо тебя за три танка к «Герою» представлять, но если на «Героя» подадим – нас всех в штрафбат отправят». Артиллерию-то, отступая, всю оставили. Так ничего за те танки и не получил.
А орден Отечественной войны дали мне за четыре подбитых «танкетки-торпеды»… Это такое самоходное устройство на гусеницах, управляемое по проводам с командного пункта, начиненное толом… Страшное оружие. У нас в соседях штрафной батальон был. Две такие торпеды до них дошли – всех убило или контузило.
Еще был бой, за который меня представили к ордену Красной Звезды. Уже был приказ, но получить орден я не успел, был в тот же день ранен. Вообще-то, этим орденом награждался только офицерский состав. Но в том бою, мы тогда отбили две ночные танковые атаки, мне пришлось взять командование на себя, потому что офицеров уже побило. Немцы крепко тогда наступали – танки и пехота. Нас уже гранатами забрасывали…
В другой раз контузило меня. Мы перерезали шоссейную дорогу и трое суток вели бой в окружении… Танк, «Фердинанд», прямой наводкой как дал, меня через шоссе перебросило. Я очухался. Смотрю и думаю – чего же пулеметчик стоит рот открывает, а ничего не говорит… Прорвали мы их оборону, вышли. Меня отправили в медсанбат, хотели отправить в госпиталь, но я убежал на передовую. Меня опять в медсанбат, а я опять убежал.
С месяц я ничего не слышал, не говорил. Потом долго заикался. Слух сам собой однажды мгновенно восстановился.
Командиры-то?..Вместе с пехотой редкий командир роты или взвода идет. Очень редко. Покуда траншею немецкую не возьмешь – никто к тебе и не подойдет… А все же мы победили. Русский солдат покрепче ихнего оказался… Один раз я сошелся с немцами, как говорится, «на кулачки». Мы заняли их ход сообщения. Тут и начали нас с обеих сторон гранатами забрасывать. Отстреливались мы до последнего патрона, а потом выскочили из траншеи. На меня немец налетел, я как дал автоматом, он упал, автомат переломился. Гранату хотел бросить – еще немец на меня, я ему гранатой врезал, он упал. Гранату бросил и отходить начал. Вышло нас тогда пять человек из тридцати…
Вот еще случай расскажу один. Мы пошли в наступление, до этого не могли пробиться, решили втихаря подойти. А место такое – на угор поднимаешься, чуть переваливаешься и там уже немцы. Нам строго на строго запретили – чтоб ни выстрела ни звука без команды… Подошли на бросок гранаты – и тут немцы как дали нам огонька! Я упал в воду, было это в январе месяце, каша из снега и воды. Сижу только, нос из воды торчит. Смотрю и остальные так же. Кто не выдерживает, из воды выскакивает – тут же падает. А и всего метров бы двадцать-двадцать пять, чтобы за бугорок уйти. Я отключился. Когда очнулся – ночь. Думаю, ну и темень, ничего не видно. А потом понял, что глаза не могу открыть, смерзлись. Потихоньку разморгался. И такая злость меня взяла – думаю: все равно выползу. «Все равно выползу!» - про себя твержу. На рассвете мы туда попали, а ночью я вышел к своим, никто меня не вытаскивал. Выполз за угор-то и давай бегать. До того добегал – упал, не могу больше. Отлежался – давай еще бегать. И ведь не заболел, не простудился. Никто не верит в это, ни один врач, а ведь так все и было. Да все рассказывать дак… - Павлин Николаевич махнул рукой.
- После войны три года на лямке носил руку, долго не заживала. Лет уже через пять сам осколок вытащил. Работал в леспромхозе трактористом, лес валил, сварщиком был, токарем, фрезеровщиком… Уже на пенсии, после операции на спину, решил сюда перебраться, поближе к дочери…
Никаких медалей у меня не было, только два ордена Отечественной войны…
Он вдруг резко оборвал разговор, махнул рукой, поднялся с кушетки и пошел не оглядываясь. Я не решился его окликнуть…
А теперь уж и не окликнешь…