Из книги "Написано лапой и хвостом".
В июне страшная жара напустилась, самое настоящее пекло. Днём тридцать пять — сорок, а то и выше. Людям хорошо, у них прохладные жилища, вентиляторы есть, кондиционеры всякие, а животным в меховых шубах совсем тяжко. Всё время приходится от солнечных и тепловых ударов спасаться. Бывало, бежишь по лесу, и везде шубы висят — заячьи, оленьи, лисьи… всякие.
К счастью, у нас в лесу шубы никто не ворует — ни прятать, ни подписывать не надо. Звери только людей опасаются. Поэтому далеко от своих шуб не отходят; чуть что, шубу в охапку и бежать. Мне тоже нелегко в лохматой шубе пришлось, но, увы, собакам нельзя прилюдно без шуб являться. Это у людей в Конституции прописано. Сразу отстрел.
И вот бегу я в самую жару по лесу, гляжу, медвежья шуба лежит. Пригляделся внимательней, а это Мишкина шуба с подпалинами на боках. Обрадовался, что и говорить, целую неделю Мишаню не видел!
Миша вообще любит летом без шубы бродить. Бросает её и уходит чуть ли не на километр. Знает, что он хозяин леса, медвежью шубу никто не тронет.
Помню, я его подначивал:
— Звери-то не посмеют, а вот люди могут и забрать. Они медвежьи шубы вместо ковров стелют. Любят на медведях потоптаться…
— И что мне теперь, от жары спариться, что ли? — фыркнул Миша.
— У тебя же берлога есть. Вот и прячь в ней.
— Там же сыро, заплесневеет ещё, — поморщился он. — А если моль съест? Как я в дырявой шубе зимовать буду?
— От моли я тебе репеллент принесу. Баллончик такой. Обрызгаешь им шубу, и ни одна моль не сунется. А от сырости ты проветривай чаще.
— Думаешь, в берлоге её не найдут? Ваши же собаки и разнюхают.
Тут уж мне скрепя сердцем пришлось согласиться, а всё же предложил:
— Ну, хочешь, я замок принесу, с шифром? Повесишь его на берлогу. Никакая собака не залезет.
— Ещё и с замком возиться… — совсем приуныл Миша. — Может, ты мне ещё и сейф достанешь? Я шубу только днём снимаю, в жару. А вдруг замок заклинит или я шифр забуду? И что мне ночью, околевать, что ли? Да ещё комары сожрут!
Вижу, нагнал я на Мишу страху. Пригорюнился он сильно, помрачнел. Ну и решил я разрядить обстановку.
— А вообще, знаешь, Мишань, не обращай внимания, — засмеялся я и махнул лапой. — Это я так, пошутил… Люди, они хорошие… Им совесть не позволит у медведей что-нибудь взять. Тем более последнюю шубу. Они же понимают, что без шубы медведь погибнуть может. Наоборот, если бы люди узнали, что медведи от жары мучаются, они бы всем медведям специальные летние шубы пошили, лёгкие и с вентиляцией.
— Да ладно? С вентиляцией?
— Точно. У людей на каждый сезон своя одежда есть. Так удобней. Люди хотят и для животных одежду шить… И вообще хотят о нас заботиться. Они ночами не спят, думают, как бы всех животных счастливыми сделать. Мечтают, чтобы и нам тоже комфортно жилось. Чтобы счастливая жизнь была, а не борьба за выживание. А медведей они вообще любят и уважают!
Ну, я прямо бальзам на душу Мишане пролил. Просиял он тотчас же и успокоился. И с тех пор зажил опять беспечно, даже оптимистичней прежнего. Вот и сейчас шубу без присмотра оставил.
Покачал я укоризненно головой и тут гляжу: в сторонке ещё одна шуба лежит… Мишкина шуба небрежно комком валяется, а эта аккуратно так свёрнута… Тоже медвежья, только женская. Ну, думаю, наверно, Мишаня с медведицей познакомился. Давно пора, а то после Жанны два года очнуться не мог. Только какую медведицу завидит издали, сразу сломя голову улепётывает. Только пятки сверкают. Такая вот глубокая психологическая травма… Наши медведицы сначала недоумевали, у виска крутили, всякие глупости про него сочиняли, а потом лапами махнули.
Огляделся я по сторонам, смотрю: в двухстах метрах заросли клубники колышутся… Ясно, думаю, дорвались медведи до сладкой ягоды и трескают её за милую душу. Хотя для меня клубника безвкусная какая-то, да и мелкая к тому же. То ли дело у нас в огороде виктория — с котовую голову!
Эх, сильно мне захотелось с Мишаней и его невестой повидаться, а всё же решил повременить… У нас в лесу все знают, что медведей тревожить нельзя, когда они ягоду лопают. Им всё время конкуренты чудятся, соперники, которые их нещадно объедают, оставляют без ягод насущных… Это и людям всегда помнить нужно. Обидно мишкам, когда их ягоды в лесу рвут. А все лесные ягоды медведи своими считают. Всё время ходят, проверяют: не созрела ли? Вот представьте: дождался медведь, когда малина поспеет, косолапит в предвкушении в малинник, в животе урчит, слюнки текут, а там люди с вёдрами, огроменными туесами и корзинами… И как ему реагировать? Медведи разные бывают, у некоторых нервы и не выдерживают… Вот и я не стал отвлекать, решил вечером заскочить, на обратном пути.
Проведал волчат и Серомашку и возвращался уже в сумерках. Завернул на место, а там уже ни шуб, ни медведей нет. Прохладно стало, а на ночь все в свои шубы облачаются. Кинулся я по следу и минут через пять на Мишку наскочил. Медведица тоже с ним была, но она почувствовала, что я приближаюсь, и в кустах спряталась. Мы с Мишкой поздоровались, обнялись, и он ласковым, влюблённым голосом позвал:
— Маша, не бойся, выходи. Это Колька, мой лучший друг.
Вышла Маша вся такая застенчивая и робкая. И хоть в сумерках я толком её мордаху не рассмотрел, она мне настоящей красавицей показалась. Сразу понял, что не из наших краёв. Местные медведицы какие-то неряшливые, неуклюжие и страшненькие, а Маша хоть и худая, но опрятная и обворожительная, прямо как с полотна Шишкина сошла. Особенно меня её голос пленил. Мягкий такой баритон, бархатистый, как будто из груди, из сердца исходит.
— Здравствуй, Коля, — приветливо улыбнулась она. — Миша мне о тебе много рассказывал. Значит, это ты возле наших шуб был?
— Да, я. Я хотел повидаться, но торопился очень…
— То-то я ещё и человеческий запах почувствовала. Миша мне рассказывал, что ты с людьми живёшь. И не страшно тебе с людьми?
— Да нет. У меня семья хорошая, мы все любим друг друга.
— А я людей ужас как боюсь! Из-за этих людей мне пришлось из своего леса бежать. Сама я с юга. У нас всех медведей перебили.
— Как это? — похолодел я. — За что?
— Там медвежьи лапы и желчь огромных денег стоят. И люди ради наживы медведей убивают.
— Зачем им медвежьи лапы? — задушено просипел я.
— Не знаю, — вздохнула Маша. — Говорят, для богатых людей это изысканный деликатес. В ресторанах готовят. А из желчи какое-то лекарство получается. Я вообще такого ужаса насмотрелась!.. Своими глазами видела: лежит медведь без лап, и желчь вырезана, а его вороны и коршуны клюют. Много убитых медведей видела. Очень много.
У меня шерсть на загривке вздыбилась.
— Как же так?.. — растерялся я. — Только из-за лап и желчи жизни лишают?
— Да. А ещё у нас огромную машину с лапами на границе остановили и долго её не пропускали. Люди не могли о деньгах договориться, ну, кому сколько… И все лапы протухли. Тогда они вывезли в лес и на поляне вывалили. Громадная куча получилась. Если вскинуться, так выше меня ещё. Эту гору лап моя подруга своими глазами видела. Подружку потом тоже убили. А мне удалось спастись. Я после этого сразу на север побежала.
— Этого не может быть, — сокрушался я, — это невозможно… Какое чудовищное варварство!
— Странно, что вы об этом ничего не знаете, — тихо сказала Маша. — На юге вообще хотят медведей вместо свиней откармливать. На сало.
— Как это на сало? — ужаснулся я.
— Ну, как… Всех медведей перебили, а спрос всё растёт. Богатых и «больных» людей все больше и больше… Вот и хотят на фермах выращивать. Ну, чтобы больше лап и желчи получать. А ещё ихние животноводы подсчитали, что при должном уходе медведь за лето может до трёхсот килограмм жира набрать. Быстрей и больше, чем любой боров. Рекламу запустили, что медвежий жир очень питательный и полезный. От всех болезней спасает. Очень дорого стоит…
— И люди в это верят?
— Почти все. Есть неизлечимые болезни. На этом целители и шарлатаны всегда наживаются.
— Ну, как же так?! — придушено сипел я. — Ведь на чужом несчастье счастья не построишь! А здоровье на чужом горе вообще потерять можно! Даже если такое лекарство и помогает, то это на время! После этого человек уже точно обречён! Как же они этого не понимают?
— А я уже давно ничему не удивляюсь, — вздохнула Маша. — Я и не хочу их понимать. Разумных людей нет, их в природе вообще не существует…
Маша хоть и выглядела запуганной и подавленной, но говорила спокойно, лишь с тихой горечью в голосе. Видно было, что она действительно испытала много бед и страданий, прошла через леденящий сердце ужас. И стала не то чтобы бесчувственной и равнодушной, но обросла какой-то невидимой бронёй и обрела мудрость.
— У тебя же русское имя — как же ты на юге оказалась? — спросил я.
— Так уж вышло… Да, у меня родители русские медведи. Но мне ещё и года не было, когда мы на юг эмигрировали. Родители думали там теплее, кормёжки больше. И вот так получилось… Папу сразу убили, а маму через три месяца. Я еле выжила. Зимой меня какое-то чудо спасало. Два раза недалеко от берлоги люди проходили и не нашли.
И тут Маша не выдержала и заплакала. Мы с Мишей горестно молчали и боялись смотреть друг другу в глаза. Я тоже украдкой смахнул слезу.
Маша успокоилась и виновато улыбнулась.
— Сначала я хотела на Камчатку бежать. Там, говорят, рыбы много и медведей не трогают, но вот… Мишу встретила. Мы с Мишей решили пожениться. Даже? Я буду хорошей женой, правда-правда! И матерью… Я уже давно о детях мечтаю. Если у меня медвежата будут, я тогда совсем забуду весь тот ужас. Тогда всё не напрасно…
— Машенька, я тебе обещаю: у нас тут не хуже, чем на Камчатке, — торопливо сказал Миша. — А медвежат мы подымим. Хоть двойнята будут, хоть тройнята.
Я тронул медведицу лапой.
— Ничего, Маш, всё плохое уже позади. А людей ты не бойся. У нас люди не такие… Они медведей сильно уважают. Медведи на многих гербах есть. А охота на берлоге у нас вообще запрещена.
— Да-да, наши люди очень хорошие, — поддакнул Миша. — Даже учат медведей на велосипедах ездить и в дудку дудеть.
— А ты откуда знаешь? — удивился я.
— Ты же мне сам рассказывал! — фыркнул Миша и понёс дальше: — А ещё, Машунь, наши люди хотят, чтобы все медведи счастливые были. Они ночами не спят, думают о нас,— и тут Миша стал пересказывать всё то, что я ему про людей говорил, и ещё от себя наплёл в три короба больше.
Мне почему-то стало совестно и стыдно, захотелось сквозь землю провалиться. Хорошо, что было уже темно, и медведи не видели, как я покраснел по самую макушку. Но Маша повеселела и выглядела счастливой. Она так настрадалась от одиночества и звенящей тишины, что просто обнимала Мишаню влюблёнными глазами. Ну, и меня тоже, как лучшего друга.
Потихоньку Маша обвыклась в нашем лесу. Уже не вздрагивает от каждого шороха и кошмары по ночам ей не снятся. Я часто навещаю моих мишек и всё больше удивляюсь, как Маша сильно отличается от вздорной Жанны. Страдания Машу закалили, сделали доброй и отзывчивой к чужой беде, научили не цепляться, не обращать внимания на мелкие неурядицы и радоваться каждой минуте. А Жанна всё время истерила по пустякам — то не с той лапы встанет, то настроение плохое, то вечер не задался…
Хоть это и не принято у медведей, но Миша с Машей до самой зимней спячки рядом были. Вместе и кедровые орехи лузгали, вместе и ягоду трескали, рыбу и лягушек тоже вместе ловили. Словом, ходили по лесу, держась за лапы. Но легли в разные берлоги, в ста метрах друг от друга. Маша побоялась, что Миша спросонья медвежат задавит, когда те на свет появятся. А ещё была другая причина, но о ней позже расскажу.
21 января родились три медвежонка. И об этом я первый узнал, когда в конце января прибежал к берлоге и ухо приложил. Тут-то и услышал писк и тихое чавканье. Внутрь забираться не стал: нельзя медведей тревожить. Мишка же в это время без задних лап спал и узнал только весной, когда из берлоги выбрался. Рад был медвежатам до беспамятства!
Назвали медвежат Жора, Потап и Соня. Дольше всего для девчушки имя подбирали. Я предлагал самые благозвучные клички — Жучка, Пальма, Динка, Ириска, — но Машке они как-то не легли на душу. Соня больше всех поспать любит, вот и прилипло к ней это имя. Правда, когда не спит, ещё шустрей братьев.
Такая вот чудесная гримаса жизни. Последнее время я сам не свой от счастья. Радуюсь, что у Миши с Машей так счастливо жизнь переменилась. В семье царит любовь и понимание, как у нас с Серомашкой, а медвежата здоровые и красивые, смелые и любознательные.
А ещё одна мысль мне покоя не даёт: может, в жизни всё неслучайно происходит? Может, не зря в судьбе Миши странная Жанна была, которая на два года ему психическую травму нанесла? Это как раз тот срок, я подсчитал, какой нужен был Маше, чтобы до наших краёв добраться. А два года для короткого медвежьего века — срок внушительный. Маша тоже, выходит, не зря страдала. И оказывается, нужна-то всего лишь такая малость, чтобы встретились два несчастных одиночества. А от любви горькие судьбы рассыпаются, растворяются, канут в небытиё, и рождается одна общая счастливая судьба. Так и у Миши с Машей случилось. Вот только боюсь, что найдётся злой человек, какой-нибудь браконьер, мэр или губернатор, и ради развлечения, походя, прервёт это необыкновенное счастье.
Коля Никитин-Долголапый