На фото мой дед. Про него и рассказ.
«Она (русская артиллерия) нас просто засыпает снарядами… Мы не находим спасения. В наших ротах осталось по нескольку человек…» Пленный обер-ефрейтор 12-й роты 28-го пехотного полка 8-й легкой пехотной немецкой дивизии.
«Мощное оружие реактивный миномёт. Страшное, сумасводящее врага, превращающее укреплённые позиции в кашу. Каждый снаряд по мощности был примерно равен гаубичному, но при этом сама установка могла практически одновременно выпустить, в зависимости от модели и величины боеприпасов, от восьми до 32 ракет. „Катюши“ действовали дивизионами, полками или бригадами. В дивизионе, оснащенном, к примеру, установками БМ-13, было пять таких машин, каждая из которых имела 16 направляющих для пуска 132-миллиметровых снарядов М-13, каждый весом 42 килограмма с дальностью полета 8470 метров. Соответственно, только один дивизион мог выпустить по врагу 80 снарядов. Если же дивизион оснащался установками БМ-8 с 32 82-миллиметровыми снарядами, то один залп составлял уже 160 ракет. Что такое 160 ракет, которые за несколько секунд обрушиваются на небольшую деревню или укрепленную высоту — представьте сами. А ведь во многих операциях во время войны артподготовку осуществляли полки, и даже бригады „Катюш“, а это более сотни машин, или более трех тысяч снарядов за один залп».
Из разных источников.
Мощное оружие реактивный миномёт, да вот только, быстро кончаются реактивные снаряды. Выпустить их дело нескольких минут, а вот подвезти — от склада до позиции это уже хлопотное многочасовое дело, а в обход болота, так вообще — рискованное. Впрочем, над болотом-то не пролетишь. Так что, хочешь не хочешь, — рискуй и не хнычь.
Зимой 41-го в районе Демянска наша армия окружила немцев. Немцы имели полное превосходство в воздухе, и могли спокойно позволить себе перебрасывать в демянский котёл по 300 тонн груза в день. Впрочем, очень быстро они контрударами сделали в советской обороне дырку в виде коридора. 11 армия давила на это бутылочное горлышко с севера. Налегала всеми силами, но уж слишком скользким и крепким ещё был враг, никак не давался. А бывало ещё и огрызался контрударами. Не даром в этом полукотле варилась танковая дивизия СС «Мёртвая голова».
Узкий проход в демянский плацдарм назывался «рамушевским коридором», именно здесь 1942 году развернулись самые ожёсточенные бои. Над Демянском воевал в составе 580-го иап и в начале апреля 1942 г. был сбит легендарный герой «Повести о настоящем человеке» Алексей Петрович Мересьев. А в январе, в воздушном бою над Старой Руссой, погиб сын Михаила Фрунзе — Тимур, летчик 161-го иап.
Одни деревни переходили из рук в руки по нескольку раз. Да что там деревни, пятачки земли, высоты и даже болота — за всё сражались, во всё вгрызались и выгрызали друг у друга воюющие стороны. Разница только, что советская армия знала, что это её земля, а немцы уже начали подозревать, что если они не одолеют это несметную, страшную варварскую страну, то она сломает хребет не только вермахту, но и всей Германии, разорвёт её на две части, и кто знает, зарастут ли когда-то раны этой войны.
11-ая армия девять раз пыталась прорвать оборону немцев на севере демянского котла. В одно из таких наступлений в конце ноября 1942 года и случилась эта история.
Лейтенант Михаил Решетнёв получил задание срочно доставить снаряды для реактивных минометов в их расположение. Между складом, откуда отправился его эшелон и позициями «Катюш» по кратчайшему пути раскинулось широкое, густое, жирное болото, нашпигованное как минное поле с противотанковыми ежами — ямами, топями, кочками, озерками и редколесьем. Поэтому вести эшелоны приходилось в обход, через лес, поле, болота помельче, реку и снова лес.
Реактивные миномёты нанесли удары по передовым позициям немцев. А те, словно почувствовали что-то, отошли заранее на вторую линию обороны. А потом ответили контратакой. В результате красноармейцы вынуждены были отступать. Катюши спрятали в лесу. Больше всех пострадали артиллеристы. Их расчёты накрыло ответным огнём немцев.
Эшелон Решетнёва выехал на большую поляну среди густых хвойных зарослей, где должны были его ждать машины с реактивными миномётами. Лейтенант и его бойцы увидели столько воронок, что двигаться дальше было бесполезно.
Посреди раскуроченного, скрученного, присыпанного землёй, вбитого в торф железа сидела кучка артиллеристов. То ли они курили, то ли дымились их обгорелые ватники.
Кашляя, Михаил спросил, где миномёты. Ему ответил молодой лейтенант. Тихо так, без особой злости: «Ненавижу, ненавижу ваши „Раисы“. Пальнут, а потом смоются. А нас ответным огнём. А мы-то не на колёсах, мы-то стоим».
Глазастый и смекалистый сержант Хомяков уже рыскнул вокруг, нашел колею по которой укатили миномётчики. Лейтенант Ерёмин тут же скомандовал своему взводу. Его «Studebakerы» заурчали довольные работой, дёрнулись, покатили в объезд изуродованной поляны, обруливая павшие под огнём деревья, рванули догонять миномётную батарею.
А Решетнёв всё ещё оглядывался вокруг, будто что-то ища, всё ещё думал. Снег пошёл. Тихий, легкий. Совершенно не уместный, не складывающийся в один ряд с канонадой боя, которая гремела довольно близко. Снег бинтовал раненую землю. Нет, лейтенант не восхищался снежной красотой, не до этого было, мысль его была проста: «Значит, налётов не будет».
Сели на машины, а Ерёминские уже ушли далеко вперёд, — заграничная техника. А ЗИСы чихали и тяжело переваливались с боку на бок. Вдруг впереди стрельба усилилась. Решетнёв послал вперёд хитроглазого сержанта.
Через пятнадцать минут тот вернулся, чертыхаясь и отплёвываясь. «Докладываете!» «Чего докладывать. Впереди бой. Танк стоит на опушке. Две машины горят». Забегал красноармеец Шумов: «Скорей, скорей, ребя, надо идти своих выручать. Надо поддержать… огнём поддержать».
Солдаты смотрели на лейтенанта. Решётнёв хмурился. «Возвращаться надо, — спокойно сказал Хомяков, — не прорвёмся. Только эшелон потеряем». Шумов просто осоловел от неожиданного подхода сержанта: «Какой назад! Там же наши! А за ними миномётчики!»
Решётнёв достал карту. Болото, как коренной зуб или рукописная «т», протягивала свои корни на юг. С запада, первый корень «буквы-зуба» они обогнули, впереди была дорога в обход средней, самой толстой палочки-корня, километров пятнадцать-двадцать. Это была та самая дорога, где сейчас стоял немецкий танк, и горели, взрывались «Studebakerы» Ерёмина.
Вероятнее всего «Катюши-Раисы» успели проскочить по этой дороге до контратаки немцев, и сейчас находились за длинным среднем пальцем указанного «болота-буквы».
Без боеприпасов это просто были машины с железяками вместо кузова. Возможно, они отъехали с самый острый угол межзубья этой болотной расчёски. И сейчас командиры расчетов решают, затопить или взорвать технику.
Можно было ехать обратно, через окрошку артиллерийских позиций, вокруг болота, через западную дорогу, наверняка ещё свободную от немцев, вернутся на склад, доложить, так и так, мол, в результате внезапной контратаки противника, уничтожен второй эшелон с боеприпасами и, вероятнее всего реактивные миномёты. Не наградят, не похвалят, но поймут: спас лейтенант свои машины и снаряды. Всё, что мог.
«По машинам!» — скомандовал. «Поедем впереди, — уже своему шоферу, — попробуем через болото». Шофер, бывалый и не в таких переделках, Кулинич, только крякнул, и поправил усы. Остальные промолчали. Каждый, возвращаясь к своей машине думал о своём. О том, что этот рейс может стать последним, о том, что там впереди за болото, как глубоко немец войдёт в нашу оборону, где сейчас миномёты, не придётся ли бросать увязшие в трясине машины.
Проехали километра четыре на север. Шум боя удалялся. Дорога была — только немцам и пожелать такую. Повернули на восток. Снег прекратился. Деревья стали сказочно белыми, пушистыми, земля покрылась чистыми бинтами, но тут и там можно было разглядеть неубранные трупы солдат. Бои здесь шли почти год. Местность переходила из рук в руки. Бились за каждую кочку. А леса были такие, что искать и хоронить убитых не было времени.
Началась жижа, моторы забились, железо вздрагивало от напряжения. Лица водителей каменели. Каждая следующая лужа казалась непреодолимей. Лейтенант отправил Шумова вперёд, глядеть более-менее сухие места. Толкали. Подкладывали шинели. Худо-бедно двигались. Однако скоро грязь просто расползлась под колёсами кашей, потом сомкнулась и не пускала.
Лейтенант понял, что ошибся. Не рассчитал силы. Придётся бросать машины с боеприпасами и пробираться к своим пешим ходом.
Подбежал Шумов: «Немцы». «Где?» «Впереди, идут к нам». «Сколько?» «Взвод». На шум двигателей идут», понял Решетнёв. Демаскировали себя перед врагом. Однако откуда они тут? Это же почти наш тыл? «По болоту прошли, — понял. — Передовой отряд. Перерезать коммуникации, взрывать обозы, дезориентировать противника. А мы как раз обоз и есть».
Решение надо было принимать мгновенно. Приказал оставить машины. С добровольцами залёг вокруг. Остальным приказал идти на север, громко разговаривать, пару раз пострелять даже, главное — оставлять много следов и шуметь.
Через минут десять показались немцы. Осторожно. Подошли к машинам. Парочка отправилась по следам ушедших красноармейцев. Остальные с интересом рассматривали реактивные снаряды. Риск был. Да ещё какой. «Стрелять точно, — приказал Решетнев. — Приготовились. Огонь!» Защёлкали выстрелы. Немцы падали подстреляные и от страха. Наши били чисто, с трёх сторон.
Подоспели те, кто ушёл от машин. Доложили, что двое фрицев, что пошли за ними, отправились в то место, которого нет.
«Give it up! Eine Granate und Maschine mit der Rakete fliegt in die Luft mit Ihnen. Garantieren Leben. Steh auf! Hands up!». Немцы поднялись. Их было трое. Остальные лежали у машин. Такие дела.
Время уходило. Надо было двигаться дальше, а ЗИСы увязли почти по колёса. Толкали все. И пленные тоже. Бесполезно. Стали разгребать грязь лопатами.
И тут лейтенанту пришла в голову идея, от которой его поначалу затошнило. Ничего — справился. Злость взяла. За ребят. За лейтенанта Ерёмина. За артиллеристов. Приказал бросать под колёса трупы немцев. Шумов посмотрел с сомнением, Хомяков заржал, но тут же осёкся под тяжёлым взглядом лейтенанта. По немецким трупам машины пошли.
Немцы смотрели на происходящее не отрываясь. «Чего встали?! — закричал лейтенант. — Взяли и потащили!» И немцы поняли его без перевода, схватили ближайшее тело и понесли к колее. Кровь и грязь смешались. Кости и форма — держали, обеспечивали сцепку колёс с грунтом. Машины шли.
Так продвинулись километра на два. Стало темнеть. На юге были видны всполохи боя. Значит, держалась оборона. И был смысл торопиться, успеть, доставить. Однако пошло самое болото. Когда машины проходили, следом солдаты вытаскивали из грязи трупы, по которым эшелон уже прошёл, клали их впереди. В грязной колее это помогало, а вот в болотной жиже мертвецы уходили на дно, их нужно было больше, но они быстро закончились. Немецкие трупы закончились.
А наших мертвых бойцов вокруг было полно. Да ещё последний морозец прихватил их, они были тверды, и подошли в качестве материала для дороги ещё лучше немецких свежих. Да, он, лейтенант Решетнёв, отдал такой приказ. И пусть косо смотрел на него Шумов, и некоторые ещё бойцы. И понимал, что доложат они особисту об этом, и что будет потом ему потом вместо благодарности не то что выговор, а, в лучшем случае штрафбат. Но не мог он остановиться на полпути. И не верил он в тот мир, которого нет. А если бы и верил, не всё ли равно было душам тех, кто уже вышел из тела, что с этим телом происходит? А если бы могли мёртвые помочь чем-то живым, своим, разве бы они были против, чтобы их тела стали дорогой для доставки боеприпасов?
Хотя, уже казалось, что они никогда не выберутся из этого болота. Что всё, следующий кусок будет последним. Не сумеют. Но, напрягая все силы, в грязи, мокрые, они толкали, тянули. Моторы захлёбывались, выли, даже визжали, казалось, и они возмущены, они кроют людей матом, кипят от бессильной злобы прекратить мучения, нечеловеческое напряжение. Без перекуров, без остановок, непрерывно, бешено, устало, двигались вперёд. Один хитроглазый Хомяков, с заляпанным грязью лицом, казалось, был рад происходящему. Бегал от машины к машине, на самые сложные участки. И казалось силы у него неисчерпаемые.
Немцев скоро нельзя было отличить от наших красноармейцев, такие все стали чумазые, мокрые. Похолодало. Но от бойцов шёл пар. Наши и немецкие погибшие солдаты, исчезали без счёта, вдавленные в болото колесами тяжелогруженых ЗИСов. Снова пошёл снег, закрывая пройденный эшелоном адский путь белым саваном.
Уже к ночи выбрались на твёрдую почву. Машины пошли легко, даже ухабистое обычное бездороже казалось сказочно удобными для движения. Быстро отыскали в межболотном углу ракетные миномёты. Командир батареи ошалел. Он уже приказал заминировать машины. Вот только жаль было взрывать, ждали наступления немцев. Вот подойдут ближе — тогда. Но немцы, видимо, не рискнули наступать по темноте.
Была у миномётчиков и связь со штабом. Лейтенант доложил о выполнении приказа. Наутро решено было контратаковать. Выбить фрицев с занятых накануне позиций.
«Раисы» неожиданно дали по немцам, а после уже не составило труда пехоте и танкам добить остальных. Этот день был удачным. Вместе с миномётчиками спустились к югу, повернули на запад, объехали злополучный болотный выступ. Не останавливаясь промчались мимо догоревших остовов ерёминских «Studebakerов», обугленного «катюшами» танка.
Никого не искали, что увидели, то и осталось в памяти. Никто там не выжил, а они, решетнёвские, выжили, вернулись в расположение. Майор Семантиков вызвал в штаб. Там сидел и особист. Решетнёв рассказал всё, как было. Ждал разгоняя. Да какого разгоняя — расстрела.
Помолчали. Семантиков налил по сто грамм. Выпили, не чокаясь, за ерёминских и самого лейтенанта Ерёмина. А через год пришла медаль «За отвагу» «За отличное выполнение задание по обеспечению боеприпасами армии».
Сергей Решетнев