Приближались новогодние праздники – самая напряженная пора в школе. Каждый учитель разрывался между уроками с контрольными срезами и проверками, многочисленными отчетами «о проделанной работе», подготовкой к празднованию Нового года в классе, участием в общешкольном Новогоднем мероприятии и различными вводными, спущенными по линии управления для общегородских мероприятий. Василий, как и все, вертелся как белка в колесе и особенно много по подготовке Новогоднего представления в «Дружине Дружной».
«Дружина Дружная» - это была школьная организация детей и подростков, которую он создал на базе 5-7-х классов, в тех параллелях, за которые отвечал как организатор. Ребята объединялись вокруг главной ценности «дружба». Эта ценность неожиданно определилась еще 8 лет назад в результате «всеобщего голосования», когда Василий предложил каждому ребенку ответить на вопрос: «Какое слово для тебя является самым главным?». Самыми частыми ответами оказались: «друзья» и «дружба».
За все время существования «Дружной» Василий разработал целую систему работы. У него существовали так называемые «советы друзей», которые собирались для обсуждения различных дел и мероприятий, и общие «сборы друзей», где программа сбора выстраивалась в соответствии с долевым участием друзей из каждого класса. Это могли быть и различные развлекательные шоу, как например, на этот раз – к Новому году, но были и «серьезные» сборы, где обсуждались, к примеру, такие вопросы: «Зачем живем?» или «Россия – лучшая страна?» Кстати, России, осознаванию своей «родственной» связи с нею, тому, что на бюрократическом языке называется «патриотическим воспитанием», Василий уделял первостепенную роль. Высшим званием, которого можно было достигнуть в «Дружной» являлся значок «Друг России». Его получали уже только «старшие друзья», так называемые «стардрузы», вышедшие по возрасту за рамки собственно «Дружины Дружной», прошедшие все ступени «роста дружбы»: «друг класса», «друг школы», «друг города». Главным девизом организации, ее духовным стержнем были слова: «Сам погибай, а друга выручай», а сами «друзья» приходили на сборы в «российских» трехцветных галстуках.
Максим Петрович здорово поддержал и даже вдохновил Василия, сказав как-то, что его «Дружная» - это «главное педагогическое открытие XXI-го века». Что в прошлом, двадцатом веке, подобным открытием были изыскания в области коллектива Антона Семеновича Макаренко, а в наступившем – да, открытие главной ценности, вокруг которой можно объединять детей и подростков – дружбы. И это не глупое «К борьбе за дело Коммунистической партии – будьте готовы!..» приснопамятной пионерии, когда ребенку ни с какого бока не понятно – что за коммунистическая партия, какое у нее «дело», почему за него нужно бороться… А здесь – близко и понятно каждому ребенку, подростку как, впрочем, и любому взрослому. А значит, нет никакого навязывания, давления взрослых на детей. Каждый может включаться в работу «Дружной» - в той мере, в какой сам понимает и разделяет ценность дружбы.
В этом году, «безудержно» экспериментируя с преподаванием уроков, Василий не оставил в стороне от экспериментов и «Дружину Дружную». Он ввел так называемую «систему грантов» на ее ведение. Из наиболее активных старших друзей (стардрузов) был им создан так называемый «совет капитанов». Каждый месяц решалось, кому достанется «грант» (внешним выражением которого являлась настоящая капитанская фуражка), то есть определялся «дежурный капитан» (ДК), который и вел «корабль» «Дружной» по волнам школьной жизни: проводил сборы советов друзей, контролировал ход выполнения дружеских «домашних заданий», держал связь с классными руководителями и, наконец, проводил ежемесячный сбор организации в той самой «грантовской» фуражке.
На первых порах Василий, конечно же, очень много помогал каждому ДК, обучая их тонкостям организаторской работы. Вот и сейчас к Новому году, который на совете друзей путем дружеского «мозгового штурма» было решено провести как «Шоу звездных двойников», Василий находился «в контакте» со Спанчевым Борькой, умным и искрометным десятиклассником, говоруном и весельчаком. Они продумывали все конкурсы и «заводилки» между выступлениями классов, подбирали музыку, репетировали реплики Деда Мороза, которого Спанч (как звали Борю все в школе, не исключая и многих учителей) должен был сыграть в ходе представления.
Но на самом шоу, где поначалу все шло так хорошо, Спанч неожиданно проявил себя с «неожиданной» стороны. Он напился. Подвело «обострение» многолетней неразделенной любви к Сашке Сабадаш, игравшей Снегурочку, и очень не вовремя сказавшей ему, видимо, что-то резкое. Бедняга тут же за кулисами, достав припасенную заранее бутылку, что называется «залил горе». Василий заметил неладное по первым репликам вышедшего для поздравления Деда Мороза. Всегда безудержно говорливый и блиставший красноречием Спанч неожиданно стал с трудом выговаривать такие простые слова как «елочка» и «подарки». А слово «здравствуйте» вообще превратилось у него в брежневское «за-суй-те». Василию Ивановичу сначала показалось, что Спанч просто прикалывается, изображая пьяного Деда Мороза. Они об этом никак не договаривались заранее, и Василий, хотя и поморщился от неуместной «импровизации», но подумал, что, как дело дойдет до конкурсов, Спанч возьмет себя в руки. Но когда тот, попытавшись провести совместный конкурс со Снегурочкой, раз за разом стал падать на сцене, не совладав с широкими полами своей красной шубы – все окончательно стало ясно….
По окончании мероприятия Василий был вне себя от ярости. Он метал громы и молнии на сидевшего в кильдиме на стуле и снявшего с себя шапку и бороду «Мороза-Красного носа». Спанч с раскрашенным театральным гримом красным носом, чей натуральный цвет, скорее всего, мало бы отличался от гримерного, только поводил по сторонам расфокусированными глазами и улыбался бессмысленной улыбкой.
Но все это были только «цветочки», перед «ягодками» которые ждали школу на Новогоднем «рок-фестивале» для старшеклассников.
Этот фестиваль организовала Полина.
Вообще-то в Двадцатой уже несколько лет существовала традиция, по которой Новый год проходил в виде «Новогоднего бала». Это было действительно интересное мероприятие, когда брался за основу сценарий какого-нибудь литературного произведения 19-го века с обязательными «балами» («Евгений Онегин», «Война и мир», «Анна Каренина», «Унесенные ветром» и т.д.), разучивались роли, брались в городском театре или специально шились костюмы. Специально к балу почти все старшеклассники под руководством педагога по хореографии разучивали бальные танцы (вальс, мазурку, полонез), и само представление шло в виде чередования театральных сцен и общих бальных танцев. И только после этого происходило «возвращение» в 21-й век с обычной клубной дискотекой.
Но на этот год Полине захотелось «что-то новенького». В глубине души у нее томилось желание блеснуть чем-то особенным и «крутым» перед Василием, показать, что и она организатор – «не промах». К ней подошли несколько старшеклассников, посещавших городской рок-клуб, и предложили провести новогодний «рок-фестиваль» на базе школы. Полина сразу ухватилась за эту идею – тем более, что она всегда старалась поддержать все самое «крутое» в молодежной моде, в том числе и музыкальной, и подчеркивала принадлежность к ней то «стильными» черными очками, то небольшим рюкзачком-мешочком за плечами, то «реперскими», изорванными на коленях джинсами.
Конечно же, соглашаясь на эту идею, («социальный проект» как было принято называть «педагогическим языком»), Полина не представляла, во что она выльется, и чего будет стоить. Она даже надеялась подзаработать для массовки каких-то денег, ибо за вход полагалась плата, часть которой «городские смотрители» фестиваля должны были отдать «базе» - учреждению, где будет проводиться этот фестиваль.
Естественно для дежурства были мобилизованы все мужчины 20-й школы. Василию и Петровичу достались вход и само помещение актового зала, где будет проходить «это сборище», как выразился последний.
Участники фестиваля – молодежные роковые группы - стали прибывать в Двадцатую часа за три до начала самого сборного концерта. «Вдохновенная» Полина металась между вальяжными «рокерами», указывая им места для размещения в соседнем с актовом залом кабинете. Вскоре началась настройка аппаратуры, и актовый зал наполнился пронзительным ревом, настраиваемых на самые низкие регистры гитар и оглушительным грохотом барабанных «простучек».
Василий с Петровичем стояли у входа в актовый зал рядом с взимающими плату за вход «вышибалами». Их задача как дежурных педагогов была отслеживать учеников на предмет возможных попыток пронесения в зал спиртных напитков. Канжаев с Савельичем (учитель физкультуры) дежурили снаружи – в вестибюле школы и по ее периметру.
Вскоре потянулись зрители – как сами ученики-старшекласники, так и еще более многочисленная молодежная тусовка из города.
Это была та «отвязанная молодежь», которая ходит на подобные мероприятия, чтобы «погудеть», «сорвать мозги», «отвиснуть» и «поклубиться», используя для этого все доступные методы и средства. Некоторые уже были «под газом» и с тем бегающим труднофокусирующимся взглядом, по которому не очень трудно определить наркомана. Внешний вид у многих соответствовал внутреннему состоянию. Особенно это было заметно по девушкам. Безобразно короткие юбки, скорее напоминающие кожаные или джинсовые трусы, рваные во всех возможных местах джинсы, невообразимо взлохмаченные волосы, порой всех возможных расцветок, странный макияж, соответствующий скорее празднику «Halloween», чем Новому году. Максим Петрович смотрел на них со сложной смесью боли и ужаса.
Вскоре начались «напряженки» с учениками-старшеклассниками, которые, придя со своими внешкольными друзьями, разумеется, тоже хотели показать свою взрослость и «крутость». Василий уже пару раз извлекал из оттопыренных карманов бутылочки с водкой и жестянки с пивом, а уже хмельных заворачивал обратно. Те, разумеется, пытались доказать свою трезвость и продолжали лезть. Начинались словесные перепалки, и у входа стали образовываться пробки из желающих проникнуть внутрь и злорадствующих подначивающих «наблюдателей со стороны».
Василий, например, ни за что не захотел пустить внутрь Спанчева, несмотря на то что тот на этот раз был абсолютно трезв, дышал ему в лицо и давал ощупать все свои карманы. Тому было жутко досадно, что все его друзья-подруги уже прошли в зал, а он, их лидер и заводила, видите ли, «наказан Поделамом». Он шептался с другими «недопущенными малолетками», которые тоже болтались поблизости рядом с лестницей и не желали уходить домой. Время от времени эта разношерстная компания «пьяных», «малолеток» и «наказанных» под руководством Спанча шла «на приступ», и пару раз ситуация накаливалась так, что казалось, еще немного, и в ход пойдут кулаки. Но на помощь приходили, видимо, привыкшие к подобным сценам «вышибалы», собирающие деньги, и ситуация более-менее разряжалась.
В зале уже вовсю грохотала музыка, и гремели воющие крики присутствующей там публики, когда ко входу поднялась компания из нескольких молодых людей, среди которых Максим Петрович с трудом узнал Цыплакову Гулю. Скорее, по характерному грубому голосу и нагловатому хриплому смеху, чем по внешнему виду. На ней, несмотря на декабрь на дворе, была действительно безобразно короткая кожаная юбка, из под которой просто «вываливались» столь же безобразно жирные ляжки бедер, затянутые черной сеткой чулков, словно бы взятые ими в плен. Чулки в свою очередь уходили в высокие кожаные сапоги с какими-то безразмерно высокими и толстыми платформами. Под расстегнутой кожаной курткой, с несколькими блестящими «цепями», колыхались во время смеха едва прикрытые по соскам черной майкой груди с наклейками из жизни вампиров. На одной из «персей» была изображена томная девушка с закрытыми глазами и открытой грудью, а на другой к ней тянулся зубами безобразный вампир. Когда Гуля смеялась или непроизвольно двигала своими «шарами», клыки вампира как бы пронзали свою жертву. «По теме» была и прическа. Между клоками стоящими дыбом иссиня черных волос на макушке и в челке переливались малиновые и зеленые прядки. Впечатляющую картину дополняло само лицо, сплошь покрытое слоем жирного тонального крема, призванного, видимо, скрыть веснушки. А вокруг глаз зияли черные провалы, скопированные, видимо, с лиц «многодневных трупаков» с разбегающимися в виде паутинок черными лучиками и стрелками.
- Чо, не признал, Петрович?.. – обратилась Гуля с фамильярной улыбкой к Максиму Петровичу, с трудом могущему удерживать свой взгляд на этой «ученице» и перебарывавшему одновременные чувство омерзения и чувство страха. Глаза, отрываясь от Гулиных глазных «провалов», непроизвольно скатывались и останавливались на нее грудях, но приходя «в ужас» и там, падали еще ниже, - однако вид и нижней половины ее тела производил «ужасное» впечатление. В общем, смотреть было некуда, чтобы не ужасаться. На лице Петровича отразилась гримаса внутреннего страдания. Но самым жгучим среди обуревающих его чувств было, однако, непонятное «чувство вины»…
- Давай – пускай, мальчики уже слышу, жарят…
Гуля со своей компанией, среди которых, кажется, была еще одна девушка и еще трое парней - все в похожих «прикидах», двинулись в актовый зал, где на матовом стекле входной двери переливались отсветы светомузыки.
- Гуля, покажи, пожалуйста сумочку… - осторожно попросил Василий.
- Чо?.. – искренне удивилась Гуля.
- Сумочку открой, пожалуйста, - мягко, но настойчиво вновь попросил Василий, заступив не очень широкий проход к двери.
- Цыпа, это чо за фейсконтроль?.. – спросил один из Гулиных спутников. Среди других он выделялся своим торсом и бицепсами и в то же время наиболее тупым выражением среди всех остальных лиц, тоже отнюдь не блещущих интеллектом.
- Кодя, этой мой, типа тьютор… - сказала она и засмеялась своим грубым «сиренным» смехом, от которого у Петровича непроизвольно спина покрылась «гусиной кожей». – Ну учитель, типа…
- Он, что - по е…лу хочет? Видимо, давно не получал?..
- Гуля, сумочку покажи…. И скажи своим спутникам, чтобы они вели себя прилично в стенах учреждения, где они являются гостями и должны соблюдать соответствующие правила поведения…
- Чо?.. – тот, наконец, обратился к самому Василию. Он не уловил содержания слишком длинной для извилин его мозга фразы, но почувствовал какую-то то ли угрозу, то ли насмешку…
- А ты крут… – с довольным видом сказала Гуля, остановив на Василии долгий словно изучающий взгляд. – Кодя, уймись!..
Она бесцеремонно отодвинув «Кодю», сделала шаг вперед и, раскрыв, выдвинула перед Василием свою черную сумочку с защелкой в виде серебряного черепа.
- Смотри, мой хороший!.. Смотри, какую бомбу я там принесла…
И с той же улыбкой подождала, пока Василий заглянул туда.
- Ну ты чо – ничего не заметил?.. Не заметил моей бомбы?..
Она сама залезла в сумочку и вытащила оттуда пачку презервативов с цветной наклейкой на обложке в виде голой бабы с безразмерными грудями и надписью «Бомба». После этого вся компания зашлась диким хохотом, на время перекрыв даже грохот и дикие звуки, рвущиеся из-за дверей актового зала. Гуля смеялась громче других вместе с подошедшими «на помощь» вышибалами, не заметившими в сцене ничего кроме юмора, и вскоре вся компания присоединилась к «беснующемуся сборищу» внутри. Только Василий с Петровичем даже не улыбнулись и долго не могли отойти от мучительного напряжения и омерзения, которые захватили их обоих, но переживались по-разному. Василий во время этих и подобных «стрессовых» ситуаций как бы собирался и поджимался внутри, оставляя «на потом» все свои чувства. Петрович же переживал свои чувства «непосредственно», поэтому не всегда мог справиться с какими-то сильными, особенно отрицательными, эмоциями. Вот и сейчас на его лице было выражение страдания и глухой безнадежной тоски.
- Да, Макс, то ли еще будет… - словно ответил на какой-то немой вопрос Петровича Василий и внезапно засмеялся. - Гуляй, Россия молодая!..
- Если такая молодая, то какая будет старая? – с вымученной улыбкой как бы больше самого себя спросил Максим Петрович.
- Не волнуйся, старой-то, может уже и не будет…. Во всяком случае, многие точно не доживут…
- Это ты про меня что ли?.. – поддаваясь его веселью, уже с более естественной улыбкой вновь спросил Петрович.
- Ну, может, и про тебя тоже…
Василий опять рассмеялся, снимая с себя остатки напряжения, и, постояв с полчаса, они договорились разделиться. Василий отправился в вестибюль посмотреть, как там дела, а Петрович отправился «подежурить» непосредственно в актовый зал.
(продолжение следует... здесь)
начало романа - здесь