С каждым годом остается все меньше тех, кто своими глазами видел все ужасы войны. Тех, кто прошел через огонь и воду на пути к великой Победе. Тех, кто участвовал в Великой Отечественной войне. В преддверии 9 Мая мы встретились с одним из ветеранов, прошедших нелегкий путь от эвакуации до самого конца войны. Наш герой – Пахомов Дмитрий Петрович, командир экипажа самоходного артиллерийского полка номер 1452. Сейчас ему 95 лет, но рукопожатие старого артиллериста все такое же крепкое, как и семьдесят пять лет назад.
– Как для вас началась война?
– Мы жили до войны в Николаеве на Украине. Оттуда нас эвакуировали в Узбекистан. На последний поезд, который на восток уходил, чудом успели: тогда уже немецкие самолеты над головой летали и бомбардировки устраивали.
Поначалу было много переездов. Но, в конце концов, мы осели в кишлаке недалеко от станции Китап. Оттуда меня и призвали на фронт. Случилось это 22 июня 1942 года. Три повестки пришло, прежде чем я их увидел: я тогда работал на продовольственных складах и домой редко заезжал. Было мне всего 17 лет.
Поехал в райцентр. Там собрали целый эшелон новобранцев, отправили в Йошкар-Олу в учебный полк. Помню, было нас 500 человек. Лесной лагерь, бараки в земле, солома, накрытая брезентом и пол из бревен... Мы там пробыли месяц. Потом я попал во взвод минометчиков, затем на фронт…
Эшелон не дошел до Воронежа – началась бомбардировка, и мы остановились на станции Грязи. Конечно, все здорово напугались – молодые, да зеленые еще были, кто куда выбежал, попрятались в полях. Но никто не погиб – немецкие самолеты почти сразу улетели, а нас разделили на две половины: часть отправили под Сталинград, а других оставили рядом с Воронежем.
– Чем вы занимались на фронте?
– Я оказался в 383 стрелковом полку 121 стрелковой дивизии. Мы занимали оборону под Воронежем: от железнодорожного вокзала метров 500 всего было. Там мы и стояли 3 месяца.
Нас ночью на передовую привели без оружия. Только там, на месте, выдали винтовки. Основная масса служивых – узбеки и двое-трое русских на несколько десятков человек. Я был один из немногих русских, поэтому командир роты меня переводчиком хотел взять.
А я-то узбекского толком и не знал, но меня все равно оставили – отправили в роту связи при батальоне. Нас 10 человек таких было. «Вы будете связными между своим ротами», – так нам и сказали.
Взвод связи находился рядом со штабом батальона. Оттуда до полка был проведен телефон, а вот дальше приходилось с донесениями бегать…
Пока все было спокойно, копали окопы. Делали это лежа, чтобы немцы не подстрелили, ведь до их укреплений было меньше километра.
– Когда вы в первый раз столкнулись со смертью на фронте?
– Как сейчас помню – это случилось на боевом дежурстве. В нем обычно по два солдата находились. Командир роты нас предупредил, чтобы мы не высовывались – противник был совсем рядом.
И вот, мы сидим в окопе, а мой напарник решил посмотреть, что происходит за бруствером (насыпь – прим. ред.). Положил винтовку, только высунул голову, и готов – уже валится на меня, кровью заливает форму. Его сразу подстрелили прямо в голову.
Я побежал к командиру взвода. Он взял посыльных, его оттащили, а наутро похоронная команда уже утащила тело.
– Вы помните свой первый бой? Очень страшно было?
– После случая с моим напарником прошла неделя примерно. К нам в роту пришел приказ – взять стадион. А там два двухэтажных дома немцами заняты, и все огорожено бетонным забором.
Утром начали наступление. С потерями, конечно, но к четырем часам дня захватили один из домов. Вокзал, который в пятидесяти метрах от стадиона, тоже оказался захвачен нашими ребятами.
Надо было вызвать подмогу. Послали одного посыльного к штабу: он через несколько минут вернулся весь израненный, еле живой. Тогда послали меня.
Первая половина пути еще ничего была, а вот метров 30 – ровная открытая местность. Я перед ней остановился, вдохнул поглубже и бежать. По мне тут же открыли огонь очередями. Я упал, лежу и понимаю – не попали. Стрельба прекратилась – видимо решили, что убили. Я же глаза открыл и вижу: в блиндаже у пулемета двое немцев. Я вскочил и бегом оставшиеся 10 метров как заяц пробежал.
Немцы, когда сообразили, что я жив, снова начали стрелять, но уже было поздно – я заскочил в здание. На него тут же снаряд упал, кирпичи со всех сторон посыпались, кровля обвалилась.
Я командиру донесение отдаю, он тут же пишет ответ и отправляет меня обратно. Я уже не раздумывал: сразу от двери как «взял на галоп» и снова побежал. Немцы, очевидно, не ожидали от меня такой прыти, – даже огонь открыть не успели. Я за бугор забежал и уже пешком вернулся в захваченное нами здание.
– Сложно было держать линию обороны?
– Конечно! Народу всегда не хватало: было человек 15 почти на километр. Поэтому постоянно ходили вдоль окопов, стреляли в сторону немцев, создавали видимость, что у нас много людей.
Патронов – не хватало, перевязочного материала – не хватало. Меня периодически отправляли на полковой склад – патроны, снаряды, мины забирать и развозить. А что там получать-то? Две обоймы на винтовку, три снаряда на миномет на сутки? Стреляй, как говорится, чем хочешь! А немцы-то под завязку были обмундированы.
Когда холода наступили, выдали теплое снаряжение. Хоть с этим не было проблем.
В ноябре, когда уже снег выпал, я решил на лыжах научиться ездить. Только выехал на горку, и началось наступление под Сталинградом. Нам сказали быть в боевой готовности до особого распоряжения. Такое зарево было, такой грохот – ужас! Я никогда подобного не видел! Словами трудно описать, когда весь горизонт полыхает, и снаряды рвутся в небе…
– И вы участвовали в этом наступлении?
– Нет, не довелось. Меня отправили в тыл на обучение.
Командир части спросил – хочешь быть артиллеристом? Ну а я согласился, хотя у меня всего семь классов образования было. Так я и сказал, но меня все равно взяли.
Нас, будущих артиллеристов, человек 150 набралось. Всех в армейский штаб отправили пешком и разместили при нем в деревне. Как закончили формировать роты, погрузили на эшелоны и отправили в Казахстан.
Остановились на станции Берчогур, а там – только один покосившийся дом и степь кругом. Дошагали мы до старого исправительного лагеря. Именно в тех бараках нас и начали обучать артиллерийскому делу до июня 1943 года, а потом перевели в Омск, где был завод, выпускающий танки Т-34.
Так мы и жили: днем учились, вечером на заводе работали. Помогали, чем могли: сбивали гусеницы, расстилали их перед конвейером.
Там мы пробыли до декабря 1943-го. Я сдал экзамен на танкиста, получил звание младшего лейтенанта. Затем мой взвод отправили в Пермь, где располагалось второе ростовское училище самоходной артиллерии. Его самоходные установки на базе 34-ки мы и изучали еще 6 месяцев.
– То есть, на фронт вы вернулись уже в качестве командира боевой машины?
– Да, в июне 1944 года наш взвод отправили в Свердловск на завод Уралмаш, где производили эти самоходные установки. Мы их распределили, погрузили в эшелоны. Мой полк – 21 машина, а номер – 1452. Нас направили в Белоруссию. Там планировалась наступательная операция «Багратион». Наш полк включили в состав 12-го танкового корпуса.
Когда мы прибыли, немцев уже погнали обратно: мы за ними просто не успевали. Нашу дивизию отправили на Полоцк, а потом в Литву. Своим ходом фашистов гнали туда: бывало, ночами колонна километров на 10 растягивалась.
Затем приехали в город Паневежис и там нас всех выстроили по линии фронта.
– И что было потом?
– Потом были и другие маневры. Фронт двигался постоянно.
– Расскажите, пожалуйста, о ярком воспоминании.
– Дурацкий случай произошел с нами во время движения.
Когда ехали до следующего места назначения, уткнулись дулом пушки в ров. Думали проскочить, а он глубоким оказался, и орудие прямо в землю воткнулось. Пришлось очищать. Земля как камень была, забила отверстие. Мы ломом ее пробить пытались, потом уже ершом вытолкнули, когда размяли.
В это время наши вперед уехали. Мы их нагнали, заехали на пригорок и видим, на опушке выстроилась вся батарея. А вдоль леса, который неподалеку был, едут фрицы на танке. Все рот разинули, а мой экипаж бронебойный заряжает... Ну, опыта и у меня, и у моих ребят тогда маловато было: поэтому снаряд выше прошел, не попали. Однако фрицы сразу в лес свернули – так и ушли.
– Потом было наступление?
– Да, на следующее утро. Никаких немцев долгое время мы не встречали. А вот возле города Биржай уже шли боевые действия. Там находился неширокий ручей. Один из наших танков в нем и застрял. А пока мы его вытаскивали, началось сражение.
Мы едва доехали до поселка, когда по нашей самоходной установке как шарахнет! Она мгновенно вспыхнула. Механика убило сразу, а мы с наводчиком и заряжающим успели выскочить.
Потом я хотел машину оббежать, но по мне тут же очередью попали. Пуля в грудь вошла, и рядом с поясницей вышла. Я метров 20 от самоходки отбежал и упал. Экипаж мой обгорел: все лица в волдырях… Ребят я отправил в медпункт и сказал, чтобы прислали кого-нибудь на помощь.
– Как вам удалось выжить?
– Значит, лежу я в ржаном поле, кровь бежит, не остановить... Самоходка горит, танки гудят, снаряды рвутся вокруг, крики слышны – а я лежу, встать не могу, да и никто внимания не обращает. Смотрю – два наших солдата идут. Я их попросил меня вытащить, а один говорит другому: «Ты сапоги с него сними, уж больно хорошие…». У меня, как у командира, пистолет был. Я его достал, затвор передернул, а они напугались, ушли, так и не вытащили меня с этого поля.
Повезло, что зампотех батареи с водителем на тягаче ехали мимо. Они-то и погрузили меня к себе, потом в медчасть отправили.
– Долго вас лечили?
– Долго. До сих пор не понимаю, как жив остался: в груди дыра, на пояснице дыра. Лекарств толком не было – забинтовали тяп-ляп и отправили еще дальше в тыл.
Со временем пошел на поправку, а потом в итоге оказался в Уфе. На перроне нас всех раненных выложили в ряд, затем на машине отправили в госпиталь – в одну из местных школ. Я там пролежал 3 месяца.
Потом дали отпуск по состоянию здоровья: я отправился на родину – в Николаев на Украину. Разыскал мать с сестрой, которые туда вернулись, побыл с ними месяц и снова отправился в военкомат.
Сначала меня в Одессу отправили, а оттуда сразу в Москву, во второй дом народного комиссара обороны. Там, в «Серебряном бору» был расквартирован запасной офицерский полк – сплошь раненный состав, которым кадровые дыры на фронте затыкали. И надо же было такому случиться, буквально через неделю меня снова в Свердловск отправили за новой партией самоходных машин!
Когда я их получил, отправился в Венгрию. Уже оттуда мы своим ходом пошли в Чехословакию, где шли основные бои. Помню, переходили через Карпаты в полной темноте, шли ночами. Когда оказались в Братиславе, там было все разрушено снарядами. Хоть и с потерями, но город мы взяли.
Затем пошли дальше. В памяти даже названий не осталось: сплошные бои за каждый населенный пункт, за каждый завод…
– Помните, как закончилась война?
– Конечно!
Как сейчас помню, мы экипажи приводили в порядок. Часа в три ночи послышались орудийные залпы. Смотрим, а трассеры то с нашей стороны летят! Дежурный по полку поднял всех по тревоге. Подумали, что румыны сдали фронт: они нас сменяли на этом участке.
Все растерялись: кругом стрельба, ракеты летят. Дежурный по полку в броневик прыгнул и к мосту, который мы удерживали, поехал. А там – кавалеристы едут и стреляют вверх. Он спрашивает: «В чем дело?». А они смеются и отвечают: «Как в чем!? Вы тут спите, что ли? Война закончилась!». И тут же нам сообщают, что отдан приказ на захват Праги, к утру город нужно было освободить.
Мы узнали, что с другой стороны к нему американские воинские подразделения подходят, и направились туда. Нам сказали, что пленных принимать будут самоходчики. А мы 30 км проехали – ни одного немца не осталось в округе, некому сдаваться. Гнали и гнали всю ночь, бензовозы только и успевали нас заправлять. Утром подъехали к реке, а с другой стороны американцы подходят. Вот тебе и встреча на Эльбе!
Мы в речку попрыгали – прямо в одежде. Все обнимаемся, поздравляем друг друга, а языка чужого и не понимаем. Потом пир горой устроили с союзниками: они нас своими пайками и алкоголем угощали. Вот так, именно там закончилась для меня война.
После окончания войны Дмитрий Петрович продолжил служить в вооруженных силах Советского Союза. Сначала в Болгарии, потом на Украине, Дальнем Востоке и в Эстонии. У него родился сын и дочь. И только после того, как чудом уцелевшая при ранении почка стала все чаще напоминать о себе, Дмитрий Петрович оставил службу. Он приехал в Копейск – на родину жены, и до сих пор живет здесь.
Дети, внуки и правнуки не забывают своего любимого деда, и часто навещают его. А мы можем лишь восхищаться мужеством артиллериста и всех тех, кто защищал нашу страну от захватчиков. Низкий вам поклон!
Беседовал Илья Соломенный