Мать, похоронив сына, тут же бросается на невестку: "Ты... Это ты виновата, ты его убила. Ты его недосмотрела (разрешила сесть за руль, не удержала, отправила на работу и т.д. - выберите любое)". Даже если не скажет, все равно внутри себя может виноватой сделать, на порог больше не пустить, из квартиры выселить, внуков вычеркнуть... Но невестка здесь ни при чем. Это горе. Так оно проживается. И в этом никто не виноват. Люди так выражают свою злость - неизбежный этап проживания горя. Злятся на умершего, гневаются друг на друга, ненавидят и проклинают... Если есть те, кто причастен к смерти, то весь гнев обрушивается на них... Нужно время, чтобы потерю принять. Человеку очень-очень плохо, некоторые не могут справиться с этим десятилетиями.
Сейчас накинулись на людей, которые выносили чемоданы из горящего самолета. Их обвинили, заклеймили, распяли. Но
а) поведение человека в экстремальной ситуации аффективно, неадекватно; то, что человек делает в минуты шока, он потом может даже не вспомнить;
б) у людей могло быть время вещи достать, взять, пока выходили и спускались передние ряды;
в) сработало отрицание, как защитный механизм психики - люди не верили, что их самолет на самом деле горит, вот так катастрофически, это происходило будто не с ними;
г) вам покажется странным, но вещи - это единственное реальное, что было в их разрушающемся мире, это опора, заземление, "вот мои вещи - вот я; я есть".
Те, кто пошел требовать компенсацию за билеты... Это могла быть та же злость после пережитого или (и) потребность что-то сделать (неосознанная), чтобы убедиться, что "я живой". Вот она жизнь, люди, общение, проблемы - я здесь, на земле.
Те, кто смеялся... Психологам хорошо известен механизм сброса напряжения - это смех. Когда напряжение невыносимо, люди шутят, ржут на разрыв. Перед расстрелами так было, например. Это верхний эмоциональный слой, который очень часто скрывает пласты тяжелых переживаний, боли, страха, ужаса.
А мы, когда злимся на "чемоданы", убегаем от собственных переживаний, от своего страха. Мы как та раненая мать, которая захлебывается в собственном горе, но обвиняет невестку. Нам больно. Нам до скрежета зубов страшно. Мы боимся за своих детей и боимся оказаться бессильными что-либо сделать. И тогда, если мы это признаем, столкнемся с собственными чувствами, со своей хрупкостью и уязвимостью, нам останется что?... Сесть и плакать. Выть. Скулить. Орать. Скорбеть. Болеть душой. Потому что жизнь конечна и всего не предусмотришь...
А еще мы можем любить... Сильно и отчаянно, именно потому, что жизнь конечна. И у нас есть только мы, наши любимые и наше настоящее.
С любовью, Лилия Ахремчик, психолог