These wounds won't seem to heal,
This pain is just too real,
There's just too much that time cannot erase.
"Evanescence"
Глава 1. Пробуждение
Боже! Нет! Этого не должно было случиться! За что, господи, за что? Неужели все с начала?
Пустота. Ведь я был там еще секунду назад. Секунда или вечность – никакой разницы, если ты ничего не чувствуешь, не так ли? Но я прекрасно понимал, в чем дело, потому что я НЕ чувствовал, а это значит – ее не было. Не было боли! Доктор Полянский отличный парень. Он не сразу согласился, разумеется, но зато сразу все понял. Спасибо ему за это.
Но постойте! Если я сейчас думаю об этом, значит, доктор схалтурил. Испугался в последний момент, сраный болван!!! Вот только... Боли нет и сейчас... Открыть глаза? Разобраться, в чем дело? Нет. А если они еще там стоят? Представляю, что с ними будет. Марина, конечно же, привела наших девочек, чтобы они посмотрели на папу. Доктор им все объяснил: «Ему теперь легче, чем нам». Девочки, конечно же, еще не поняли все до конца, но хнычут. Дети всегда тонко чувствуют. А Марина держится молодцом, так и вижу ее, стоит гордая, сильная. Она всегда считала, что должна быть сильной. При просмотре чертова «Титаника» я два раза, блин, всплакнул, а она нет, сидела, не проронив ни слезинки. Но я-то знал, что творится у нее на душе.
И вот они стоят все такие печальные, а я открываю глаза. «Привет, не ждали так рано?»
Нет. Сначала надо все продумать. Что я помню? Так. Утром я отправился на прогулку. Поездив по району, я решил выехать на шоссе. Погода была изумительная, на небе ни облачка, а утренний ветер приносил ту прохладную свежесть, по которой еще будешь скучать жарким днем. Из дома я вышел в 7.30, это я хорошо помню, значит, на шоссе я был около восьми утра. Помню, я решил сменить музыку...
Нет. Не хочу думать об этом. Что было дальше? Я пришел в себя в больнице. Боль была страшная. И я орал. Не знаю, сколько часов подряд я орал, не умолкая. Когда, сорвав к чертям горло, я не смог издавать ни звука, даже рычать, я скрипел зубами и руками пытался показать медперсоналу, как мне больно. Они, конечно, это понимали. Видимо, в этот период я сделал что-то плохое, но только в следующий раз, когда я очнулся, я был прикован ремнями к кровати. Именно тогда я и познакомился с доктором Полянским.
– Вы можете говорить? Уже не так больно?
– Могу, – прохрипел тогда я. Мне хотелось взглянуть на него, посмотреть на тупого мистера "Уженетакбольно", но сил открыть глаза не было. Этот кретин думает, если я не ору и не пытаюсь его задушить, мне уже не так, блять, больно? Человек привыкает! Слышали когда-нибудь о таком?
– Я понимаю, что боль никуда не ушла, но мы не можем давать вам больше морфина. Вам будет только хуже. – Хуже не будет.
– Давайте!
– Я не имею права. Простите. – Вот ведь учтивая мразь. Видимо, он из тех, кому надо бы дать в морду, но не решаешься. Такие, как он, подкупают своей положительностью.
– Вы помните, кто вы?
– Да. – Конечно, я помню, а что, бывает по-другому?
– Вы можете назвать свое имя?
Конечно, могу! Ну что за вопросы!?
– Конечно!
…
– Назовите мне ваше имя, пожалуйста.
– Я... Но к чему эти вопросы, черт побери? Я родился в городе Z, ходил в школу №34, потом институт, он там один в городе. У меня жена Марина. Две девочки Катя и Даша. Что вам еще нужно?
– А ваше имя? Как вас зовут?
– Идите к черту! Я не помню.
– Ничего страшного, не расстраиваетесь. При вас не было документов. Мы не знаем, кто вы. Вы можете вспомнить что-то еще, что поможет нам найти ваших близких.
Я выехал из дома без документов? На меня это не похоже… Зачем же я выехал тогда на шоссе…
– Я не знаю, как вам помочь... Вы можете убрать эту боль!? Эту чертову боль!?
Кажется, потом я опять забылся. Возможно, это был бред, но я помню, как передо мной проносились лица жены, моих девочек и еще огромное количество совершенно незнакомых мне людей. Сколько это продолжалось, я не знаю. А потом пришли мои девочки. Не знаю как, но они отыскали их. Тогда-то я и услышал.
– При таком характере травм медицина бессильна. Мы сможем продлить его жизнь, насколько это возможно. Но мы не знаем, идет ли речь о месяцах, днях или даже часах.
– Но он все чувствует? Он нас слышит?
– Возможно. Я могу разбудить его, чтобы вы пообщались. Но помните, он испытывает сильнейшие боли.
– Насколько сильные? Господи, почему именно он....
– Насколько возможно. Такие боли не применимы к жизни. Вы понимаете?
– Да... И что? Что мы можем сделать?
– К сожалению, уже ничего.
– Но ведь бывают случаи...
– Нет. На вашем месте я бы не ждал чуда. Простите. Разбудить его?
– Не надо...
Вот тогда, мне кажется, я забыл о боли, которая разрывала меня изнутри, ее место заняло понимание страданий моей жены. И я страдал вместе с ней. Возможно, я плакал. Не знаю, было ли это лишь моим ощущением, или по щекам текли реальные слезы. Надеюсь, не последнее. Не хотелось бы, чтобы они их видели. Похоже, я опять отключился. Да, это были ужасные минуты, и тогда я мечтал не о смерти, нет. Я мечтал, чтобы меня не нашли, чтобы я пропал без вести, чтобы мои жена и дети не видели меня таким, не страдали бы из-за меня. Они не должны принимать те решения, которые лежат на поверхности. И я должен уберечь от них мою семью, пока у меня еще есть силы прокричать.
– Врача!
Доктор появился почти сразу. Я предложил ему закрыть дверь в палату. Мне так и не удалось открыть глаз, поэтому я спросил, одни ли мы.
– Да. Что вы хотели?
– Где жена с детьми?
– Я уговорил вашу жену отвезти детей домой. Они очень устали. Если она примет мои советы, то эту ночь она проведет дома. Что-то не так?
– Все так. Спасибо вам. Я не хочу, чтобы про этот наш разговор кто-то узнал.
– Хорошо. В чем дело?
– Я слышал, что вы говорили, по поводу... по поводу моего будущего. – Тут мне показалось, что я рассмеялся. Будущее было ясным.
– К сожалению, мы не можем давать вам больше морфина, это убьет вас.
– Именно! Я понимаю, о чем думает сейчас моя жена, и я не хочу, слышите, не хочу, чтобы она принимала такие решения. Это страшный груз! Она его не перенесет!
– Тише. Говорите тише. Вам нельзя нервничать.
– Да что вы! Вы мне поможете?
– Я вас понял.
– И?
– Законом это запрещено, вы хоть понимаете, о чем вы меня просите?
– Просто покажите ручку, которую нужно повернуть. Я все сделаю сам.
– Но с точки зрения морали...
– С любой точки зрения я труп! Я труп, чувствующий боль! Рано или поздно вам придется это сделать, но я не хочу, чтобы вас просила об этом моя жена. Она не должна считать себя убийцей, понимаете? Если вы разумный человек, то вы выполните мою просьбу. Неужели вам не жаль ее?
– Мне жаль... Мне жаль вас...
– Меня жалейте в последнюю очередь! Я уже на все решился, все осознал. Боль сведет меня с ума рано или поздно, и тогда я не смогу сам решиться на это.
– Вы правы...
– Не хочу ждать смерть, когда она заглянет в эту палату. К черту ее!
Ночью я записал на голосовую почту жены прощальное письмо ей и детям. Нет, я не прощался с ними. Я всего лишь сказал, что люблю их. Люблю больше всех на свете. Я сказал, что чувствую себя намного лучше. Что боль куда-то исчезла, что беспокоиться нет причин. Теперь им будет казаться, что я умер счастливый и, как это говорят, умиротворенный. Доктор Полянский пообещал им это подтвердить. Он рассказал, как снять защиту на ручке, прибавляющую обезболивающее, объяснил, на сколько градусов нужно ее повернуть, чтобы эффект был оптимальный, и, буднично попрощавшись со мной, вышел. Сколько ему лет? 30? 40? Ради меня он рискнул карьерой. Хороший парень.
Превозмогая боль, я приподнялся на кровати. Впервые после аварии я открыл глаза. Это была настоящая мука. Свет ударил мне в глаза, словно тысяча кинжалов. Нужно терпеть! Окинув взглядом больничную палату, я сразу заметил прибор, который описывал доктор. Что же, вот ручка. Вот капельница. Ну, давай! Теперь отступать некуда. Пол-оборота или четверть? Как он сказал? Проклятая боль! Все так затуманено... Пусть будет пол-оборота. Чтобы наверняка. А теперь спать. Прощайте.
И вот пустота прошла. Я в полном сознании. Лежу на кровати. Боли нет. Открыть глаза? Думаю, пора.
Человек лет 40 открыл глаза. Он был практически седой, но даже через давно не стриженные волосы можно было заметить огромное количество швов, которые ужасными бороздами исполосовали его череп. Мужчина долго осматривался, не шевелясь, только глаза метались по комнате. Но, видимо, этого радиуса ему показалось мало, и он привстал с кровати. В комнате был полумрак, на окнах висели тяжелые плотные шторы и совсем не пропускали солнечный свет. Человек встал с кровати и, подойдя к окну, отдернул шторы. Яркие лучи прорезали пыльную комнату.
Это не больничная палата. Это чья-то комната. Где же это я? Я здесь ни разу не был.
Это была довольно бедная комната. Желтовато-грязные обои висели на стенах еще с прошлого века, потолок почти весь осыпался, из мебели только кровать, на которой он и проснулся, стол, да два кресла. Но было еще одно! То, что мгновенно привлекло все внимание человека. Старое массивное трюмо. Он подбежал к нему и отдернул какую-то тряпицу. Зеркало было на месте. Он присел и вгляделся в свое отражение. Ничего. Все как в тумане. Ничего не понимаю. Человек поморгал глазами, протер их. Но туман остался. Ошеломленный, он боязливо дотронулся до зеркальной поверхности указательным пальцем. Холод стекла испугал его, и он отдернул руку. На месте, где его палец коснулся зеркала, появилась темная точка. Еще с минуту он пялился в нее.
Идиот! Что же со мной такое!
Он схватил тряпку и начал судорожно протирать зеркало. Мириады пылинок закружились в солнечном свете. Наконец, все было готово. И он, нагнувшись, снова уставился на свое отражение.
Какого черта? Это не я! Кто это?
Из зеркала на мужчину смотрело совершенно незнакомое лицо.
Продолжение рассказа по ссылке. Спасибо!