Про жизненный цикл империй в том или ином виде слышали, наверное, все. Всякой могучей державе в истории приходило время рождаться, выгрызать себе место под Солнцем, доминировать - а затем умирать.
Этому феномену посвящено огромное множество литературы, как претендующей на научность, так и просто философских размышлений на предмет бренности всего сущего, а также уже чисто художественных произведений, где реалии "имперского цикла" воспроизводятся как данность. И именно как данность этот цикл нередко воспринимается в коллективном варьируемо-сознательном, поскольку разговоры о нём - общее место.
Прозвучит самоуверенно, но я с этой концепцией не согласен, поскольку вижу в ней весьма грубое упрощение.
Нет, конечно, в жизни полно циклических процессов, и на историю они неизбежно влияют. Скажем, климатические циклы, которые и вовсе перелистывают целые страницы планетарной макроистории, изменяя среду обитания. Или менее протяжённые по времени циклы смены доминант у различных поколений: когда первое завоевало, второе отстроило, третье проедало, четвёртое подралось за остатки недоеденного, а пятому приходится снова завоёвывать. Но жёсткой детерминированности исторической судьбы той или иной империи это не означает. Просто бывают исторические вызовы, с которыми или получается справиться, или нет, и ошибкой здесь будет принимать за эталон то, как на практике справлялись какие-либо наиболее распиаренные державы. Есть, конечно, исторические закономерности, против которых не попрёшь - но под них ведь можно и подстроиться.
К такой мысли приводит анализ различных империй в период упадка. По моим наблюдениям, у всех них, что у Рима с Византией, что у Хань, что у Ахеменидов, Чингизидов или Киевской Руси, за варьирующееся время до того, как распад стал необратимым, был шанс обернуть всё совершенно иначе. И упущены эти шансы были скорее по стечению обстоятельств, нежели и впрямь закономерным образом.
Подобный шанс для поздней Римской Империи неразрывно связан с личностью Флавия Аэция, выдающегося полководца, дипломата и государственного деятеля, который почти спас Рим - и уж точно спас самобытную цивилизацию Западной Европы. О нём мне бы и хотелось рассказать.
По происхождению Аэций был полукровкой. Его отец был представителем фракийской знати, а мать принадлежала к римскому нобилитету. Связь его семьи с императорской династией Флавиев, правившей на рубеже I и II веков н.э., имела место, но была косвенной и не по крови. Просто именно Флавий Веспасиан дал провинциальной элите гражданские права, а по римскому обычаю тот, кто получал гражданство не по рождению, брал фамилию прежнего господина - коим в данном случае и был император. Со временем в целом по империи фамилия "Флавий" стала чем-то вроде обозначения для романизированного варвара, доросшего до уравнивания в правах с коренными римлянами: как Флавий Стилихон, или более поздние Флавий Велизарий и даже Флавий Юстиниан.
Семья Аэция пользовалась значительным влиянием и во Фракии, и в Риме, и потому будущий полководец был ещё мальчиком зачислен в телохранители императора Гонория. Это была огромная честь и потенциальное начало блестящей карьеры при дворе - но вместе с тем и определённый риск. В то время постоянно заключались и перезаключались множества различных договоров со стоявшими на границах империи варварами, исполнение которых гарантировалось обменом знатными заложниками. Нетрудно догадаться, что первыми кандидатами на участие в таком обмене с римской стороны были как раз императорские телохранители. Они, если подумать, и так были заложниками, гарантировавшими, что их знатные родители не начнут у себя в провинциях делать какие-нибудь глупости.
В результате Аэций изрядное время провёл у гуннов и вестготов, что его последующей карьере изрядно помогло. Будучи и сам Флавием в позднеримском смысле, квиритскими предубеждениями насчёт варваров он не страдал, так что внимательно их изучал, заводил контакты и даже женился на дочери знатного гота. И понимание варваров в дальнейшем ему принесло изрядно пользы.
Успел он при этом послужить и собственно телохранителем, где зарекомендовал себя с наилучшей стороны, поскольку пахал, как проклятый, и не выделывался попусту. Эти качества, вкупе с талантами к воинскому искусству, позволили Аэцию вырасти до комита доместиков - то есть, начальника императорской гвардии.
В 423-м году умер император Гонорий. Детей у него не было, так что наследника должен был назначить самый старший представитель императорской фамилии - племянник покойного Феодосий II, император Востока. Феодосий, однако, медлил, из-за чего в Риме стали нервничать. Особенно же нервничал примицерий нотариев (глава императорской канцелярии) Флавий Иоанн. Да, и этот тоже - Флавий. И так он распереживался, что взошёл на трон сам.
Желая создать лояльного сторонника, обязанного возвышением лично ему, Иоанн повысил способного начгвардии до смотрителя дворца. Когда же два года спустя Феодосий наконец очухался и прислал войско, чтобы усадить на престол своего племянника Валентиниана, император отправил Аэция к гуннам просить помощи.
Возложенную на него миссию Аэций выполнил, гуннское войско привёл и даже успешно сразился с византийским экспедиционным корпусом. Но пока он ездил туда и обратно, Иоанна успели взять в плен и казнить.
Желания добывать трон для себя у Аэция не было, так что он пошёл на переговоры. В результате сторонами было принято следующее решение: на престол восходит император Валентиниан III семи лет от роду, регентом при малолетнем императоре становится его мать Галла Плацидия, гунны получают богатые подарки и убираются восвояси, а Аэций отправляется главнокомандующим войсками в Галлии, где он, с одной стороны, будет на почётной и ответственной должности, а с другой - не будет мозолить глаза императорскому двору.
В Галлии Аэций развернул бурную деятельность, за пять лет успев остановить продвижение вестготов и отбросить их назад, отбить у франков часть земель на Рейне и разгромить варваров, пробовавших на зуб границы империи на Роне и в верховьях Дуная. За эти успехи его удостоили звания магистра милитум - верховного главнокомандующего всеми войсками империи.
Но за заслуги Аэций получил далеко не только почести. Регент Галла Плацидия усиления главкома конкретно боялась, и потому пыталась уравновесить его другим полководцем - командующим войсками в Африке Бонифацием.
Нет, не этим:
И я как-то даже не знаю, совпадение это, или кто-то из авторов известного мультика этак изощрённо пошутил.
Бонифация, наряду с Аэцием, некоторые хронисты также за немалую личную храбрость также удостоили характеристики "последний римлянин". Однако, на деле это был тот ещё фрукт.
В те годы, когда Аэций бил германцев в Галлии, Бонифаций воевал против римской армии, прибывшей сместить излишне деятельного наместника, учинившего на вверенных ему землях тиранию имени себя и де-факто отложившегося от империи. И когда успех стал клониться в сторону правительственных войск, он взял, да и переправил через Гибралтар объединённую орду вандалов и аланов под руководством вандальского короля Гейзериха, наобещав ему за помощь чуть ли не две трети африканских владений. Рим, видя, как повернулись события, пошёл со своим мятежным полководцем на примирение. Вот только Гейзериха постановка вопроса "всё отменяется, катись обратно в Испанию" не устроила категорически, и он принялся воевать.
Не сказать, чтобы Галла Плацидия относилась к Бонифацию сильно лучше, чем к Аэцию. Пожалуй, даже хуже. Но она совсем не возражала против того, чтобы они сожрали друг друга.
Однако, Гейзерих разбил Бонифация аж три раза подряд, и уравновешивать Аэция ему постепенно становилось нечем. Потому Галла Плацидия замыслила ход конём. Она отозвала Бонифация из Африки, пока он совсем не утратил авторитета, назначила его новым главнокомандующим и напрямую натравила на Аэция.
Между двумя главкомами состоялась битва, в которой поле боя осталось за войсками Бонифация. Сам Бонифаций, однако, погиб.
Аэций не стал устраивать полномасштабной гражданской войны, и потому тихо-мирно удалился в своё поместье. Но в верхах полагаться на благородство Аэция не стали, и потому подослали к нему убийц. Чья это была затея - достоверно неизвестно, но по чистой логике главным выгодополучателем от смерти Аэция оказывался сын Бонифация Себастиан, сменивший покойного отца на должности главнокомандующего. Так или иначе, ничего из этого не получилось, и напротив, стало только хуже. Аэций отбился - видать, не всю воинскую сноровку на руководящей работе растратил, - и осознал, что спокойно наслаждаться отставкой ему никто не даст, и надо действовать самому. Потому он бежал в Паннонию, с помощью своих старых контактов среди гуннов набрал наёмников - и, прибыв с ними в Италию, предложил Себастиану спокойно и без кровопролития выметаться с занимаемого им поста. Себастиан повиновался - хоть он и был магистер милитум, но перевес здесь и сейчас был на стороне Аэция, да и в более длительной перспективе очень многие в войсках были лояльны прежнему главкому. Плацидия же оценила, что Аэций не стал учинять гражданской войны, лучше поняла, что он за человек, и интриговать против него перестала, предоставив ему полную автономность в выстраивании обороны и внешней политики империи. Или, возможно, не оценила и не поняла - но это было не так важно, поскольку в этом политическом противостоянии Аэций объективно победил, и вариантов у Плацидии не оставалось. Так или иначе, пять лет спустя император Валентиниан достиг совершеннолетия, и полномочий влиять на государственные дела у Плацидии не стало.
Укрепив свои позиции, Аэций активно занялся обороной рубежей империи, и существенно в этом преуспел.
В 435-м году был заключён мирный договор с Гейзерихом. Что, конечно, было скорее неприятным компромиссом, и намного лучше было бы просто выставить из Африки вандало-аланскую ОПГ вместе с её главарём. Но политика - это искусство возможного, а Аэцию слишком уж нужны были развязанные руки в Галлии, вокруг которой подобных "гейзерихов" различного калибра роилось множество. И с ними надо было что-то делать.
В 436-м году король бургундов Гундерих, решив, что раз империя примирилась с Гейзерихом, то она слаба и её землями можно поживиться, форсировал Рейн. Одновременно с этим король вестготов Теодорих, формальный вассал Рима, осадил Нарбон, руководствуясь, видимо, теми же соображениями. Но оба просчитались. Против бургундов Аэций выступил лично, образцово-показательно их разгромил и погнал обратно за Рейн. На вестготов же отправился подчинённый Аэция Литорий, сумевший отогнать Теодориха от Нарбона.
В следующем году кампания против вестготов, впрочем, развивалась уже не так удачно, в частности - погиб Литорий. Но в этот момент ни с того ни с сего очень вовремя на королевство бургундов обрушилась двадцатитысячная орда гуннов, с которыми у Аэция, как мы помним, имелись определённые контакты. Гундерих погиб, его королевство было уничтожено, а немногочисленные беженцы с разрешения Аэция укрылись в районе современной Женевы. Теодорих настолько прозрачный намёк прекрасно понял и пошёл на заключение мира, по которому римские войска, кроме прочего, получили доступ в Испанию и смогли восстановить над ней какой-никакой контроль.
Нельзя, однако, сказать, что контроль Аэция над внешней политикой империи снимал абсолютно все проблемы. Проблем было много, войск у империи было не бесконечное количество, а сам Аэций разорваться никак не мог. Потому когда вандальский король Гейзерих в нарушение прежних договоров захватил Карфаген, отправить против него оказалось некого. Лишь в следующем 440-м году, когда Гейзерих начал борзеть и вторгся на Сицилию, откуда угрожал уже Италии, Аэций пошёл на риск и, набрав с бору по сосенке какое-никакое войско, поставил во главе него, за неимением лучших кандидатур архи-ненадёжного Себастиана (упоминавшегося выше) и послал защищать южные рубежи. И хоть римское воинство набиралось по остаточному принципу, но оно всё же смогло ударить так, что с Сицилии Гейзерих спешно удрал. Эта победа, впрочем, омрачалась тем, что вслед за ним удрал и лично Себастьян Бонифатич, решивший перейти на сторону вандалов. Но, хоть Сицилию и удалось отстоять, возвращение Африки откладывалось до лучших времён.
Несколько позже обратно в империю запросились вожди бриттов, испытывавшие затруднения в защите от пиктских набегов, поскольку примерно за полвека до того узурпатор Магн Максим ради борьбы за императорский трон вымел весь мобилизационный потенциал Британии на десяток поколений вперёд. Успехи Аэция в Галлии навели их на мысль, что римляне смогут предоставить им защиту. Но Аэцию пришлось им отказать. Он просто не мог занять Британию, не оголив какой-либо другой стратегически важный участок. Тем более, что к тому моменту уже надвигалась новая угроза.
Царю гуннов Аттиле стало надоедать, что его архаровцы постоянно только тем и заняты, что курощают германщину в интересах Рима. Нет, конечно, это и гуннам было отчасти выгодно, поскольку усиление готов с франками и прочими герулами было им не нужно, а участие в римских предприятиях щедро оплачивалось. Но возникало устойчивое ощущение, что восточная граница Галлии едва ли не одними гуннами и держится, хотя они могли бы её не беречь, а перейти и заполучить богатую добычу. Кроме этого говорят о том, что Аттилу подталкивал к активным действиям Гейзерих Вандальский, которому нестабильность в Галлии была полезна для выбивания из Рима каких-то преференций, да и на вестготов у него появился зуб (дочь короля Теодориха попыталась отравить его сына - своего мужа). И, наконец, есть романтизированная версия о том, что Аттилу призвала сестра императора, чтобы её не выдавали замуж за престарелого сенатора.
На практике все эти факторы могли сработать одновременно. Кроме, конечно, куртуазной легенды про Аттилу-спасителя от нежеланного замужества - хотя и она в несколько иносказательном смысле может отражать наличие в римских элитах потенциальных про-гуннских коллаборационистов.
Так или иначе, гунны с вассалами и союзниками вторглись в Галлию и принялись её разорять.
В ответ Аэций спешно собрал обширную коалицию, куда кроме римлян вошли также вестготы, аланы и отдельные отряды франков.
Объединённому войску удалось перехватить гуннов во время осады города Аврелиана (Орлеана), по легенде - в тот самый момент, когда городские стены уже были проломлены. Видя, что на помощь осаждавшим пришло подкрепление, Аттила отступил к Каталаунским полям, где и дал бой.
Битву на Каталаунских полях обычно живописуют в духе мало ли не "Властелина Колец", из-за чего происходит передозировка рассказчиков и аудитории пафосом и эпосом, тогда как само описание боя оказывается вытесненным куда-то на обочину. Потому, при всём признании масштабности этого сражения и его влияния на судьбы народов, опишем его, как есть, не злоупотребляя превосходными характеристиками.
Прелюдией к общему сражению послужила ночная стычка на встречном марше франкского авангарда со стороны римлян и гепидского дозора со стороны гуннов. Победителя в стычке не выявилось, но франки понесли такие потери, что в последующей битве уже заметного участия не приняли.
Наутро выяснилось, что позиции гуннской и римской коалиций разделяет холм, и Аэций первым подсуетился, чтобы его занять. Расстановку войска он произвёл следующую: слева - римляне Аэция, справа - вестготы Теодориха, а по центру - аланы короля Сангибана. С гуннской стороны против Аэция стояли гепиды короля Ардариха, против Теодориха - остготы короля Валамира, а против Сангибана - сам Аттила.
Первая гуннская попытка штурма холма оказалась безрезультатной. Потому Аттила немного выждал, чтобы в случае провала его авантюры наступающая ночь прикрыла отступление, и скомандовал общую атаку.
Дальнейшее хронисты описывают как сплошной кровавый сумбур, прервавшийся только с наступлением ночи, когда войска уже с трудом могли найти в темноте путь к своему лагерю. Однако, есть ощущение, что там всё было отнюдь не так примитивно, и определённая тактическая мысль в сражении всё-же присутствовала.
Единственное дошедшее до нас более-менее подробное описание боя приведено в "Гетике" Иордана. И там аланам и их королю даётся весьма негативная оценка - мол, их и в центр поставили сугубо ради того, чтобы они не разбежались.
Только Иордан был, как бы это помягче, готским ультра-наци, что в его труде прямо-таки сквозит. Всех, кто не гот, он за людей особо не считал. А к аланам, от которых готам довелось в своё время крепко потерпеть, пылал и вовсе лютой ненавистью, сравнимой лишь с его же отношением к венедам (от которых готам также влетело, но позже). Если же от подобных примеров пристрастности абстрагироваться, то можно заметить, что Аэций был отнюдь не идиот, чтобы против самых отборных войск противника ставить самых ненадёжных из своих союзников. Кроме того, реконструируемый по данным как археологии, так и историографии облик аланского воина наводит на мысль, что главнокомандующий на них напротив очень рассчитывал.
Поскольку ядро аланских воинств составляли бронированные всадники. Память о которых предположительно и натолкнула европейские народы на идею рыцарской кавалерии.
И в свете этого ход решающей битвы на Каталаунских полях реконструируется примерно так.
Лёгкая гуннская конница (а иной у них не было) не смогла продавить тяжёлую аланскую с наскока и увязла. Это позволило римлянам и готам, смявшим фланги войска Аттилы, ударить по гуннам с обеих сторон, что и предрешило исход сражения.
Упорству и боевой гуннской свирепости надо отдать должное - они не посыпались там, где иная армия прекратила бы существование, превратившись в паникующую толпу. Напротив, они сумели отступить в свой лагерь и защитить его от попытки атаки со стороны вестготов, при которой старший сын короля Торисмунд был ранен в голову и едва не погиб.
Однако при этом гунны понесли такие потери, что теперь могли только обстреливать из лагеря каждую тень, пытаясь не позволить врагам приблизиться.
В этот момент у Аэция была возможность добить Аттилу - для этого требовался всего один приступ объединёнными силами всех союзников. Но это не входило в его интересы. Гунны со своими союзниками были слишком важны в его стратегии, как противовес вестготам.
Потому, когда выяснилось, что король вестготов Теодорих пал в бою, Аэций посоветовал его наследнику срочно возвращаться с войском в Тулузу, пока его братья не оставили его на бобах. Торисмунд, напомню, в том бою получил по голове, из-за чего, видимо, не сообразил до конца, кто и зачем ему это советует - и потому к совету прислушался. Когда же вестготы ушли, смогли беспрепятственно отступить и остатки войска Аттилы.
В следующем году Аттила попробовал поквитаться с римлянами и вторгся в Италию. Аэций на это применил гамбит, срабатывавший не единожды в римской истории, например, против кимвров при Марии, или против вестготов Алариха в относительно недавнем прошлом. Он принёс в жертву северную часть полуострова до реки По, тем самым утомляя противника и выигрывая время. И пока гунны разоряли территории современных Венеции, Ломбардии и Пьемонта, на помощь Аэцию подоспело византийское подкрепление. Среди гуннов же начались эпидемии. Продвижение вглубь Италии сделалось невозможным, и гунны убрались прочь.
Кстати, примерно столетие спустя очень похожим образом выкосило дизентерией армию франков, которые также вместо продвижения вглубь Италии принялись грабить окрестности. Вот и непонятно - там что, место проклятое, или просто какая-то специфика насчёт питьевой воды, пришлым неизвестная? Ничего на этот счёт не нашёл, буду не против, если кто сможет просветить в комментариях.
Тактика Аэция, как видим, оправдала себя - хоть это и было очевидно тяжёлое решение. Во всяком случае, критиковали его за него нещадно. Однако, Рим был спасён.
В следующем году Аттила умер, и вскоре грозила начаться бойня между его былыми соратниками за то, кому теперь считаться самым главным. Возможностей для дипломатических манёвров в стиле Аэция это, надо полагать, открыло бы массу. Но случилось иначе.
Жил-был в Риме такой человек, как Петроний Максим, сенатор и несколько раз консул, которому страсть как хотелось на престол. Устранить Валентиниана III как такового при этом большой проблемы не составляло - император был редкостной бестолочью, предпочитавшей проводить время в пьянстве, разврате и развлечениях, а никак не заниматься государственными делами. Но мешал Аэций, который абы кого на престол бы не пустил. Тем более, что его сын был помолвлен с императорской дочерью, так что впереди была явная перспектива стать дедом будущего императора (сыновей у Валентиниана не было). Потому Петроний решил с помощью одной своей проблемы решить другую. Он выложил императору все свои планы, только себя в них заменил на Аэция. А этот коронованный алкаш не нашёл ничего лучше, чем, ни в чём предварительно не разбираясь, прямо во время ближайшей аудиенции "разрубить гордиев узел" - вытащить меч и собственноручно зарубить своего лучшего полководца.
Затем Петроний присмотрел в составе императорской стражи пару бывших ветеранов армии Аэция, сильных, верных и отважных, но несколько туповатых, которым рассказал, кто именно зарубил их обожаемого командира. Бойцы жутко обозлились и при удобном случае расправились с Валентинианом.
После этого Петроний взошёл на столь вожделеемый им престол - но удержаться на нём смог всего лишь 78 дней, по прошествию которых был без всякого заговора растерзан толпой жутко злых на него граждан - ибо такими уж были его управленческие таланты.
Не сказать при этом, что Аэций был последним шансом империи на спасение, и что после его смерти всё пошло под откос. Были и после него люди, кстати, его бывшие офицеры и ученики, которые честно пытались всё наладить - и не без некоторых успехов. Однако, того, чего смог добиться Аэций, не сумел уже никто.
Понравилось?
Тогда ставьте палец вверх и подписывайтесь на мой канал!
Вам - нетрудно, а мне приятно ♫