Алиса Гребенщикова стала гостьей программы "Мой герой" на канале "ТВ Центр". Дочь известного рокера рассказала в интервью Татьяне Устиновой о своем детстве, поступлении в институт и о двух отцах - родном и отчиме.
А вы такая послушная, тихая или вы огонь и ураган? Как все рыжеволосые.
- Я книжная девочка. Я очень любила читать, меня очень увлекал книжный мир. Это не мешало мне быть ураганом внутри, но внешне, возможно, это не очень сильно было видно. Потом у меня, начиная со второго класса, всегда было очень много кружков, я всегда была чем-то занята. Поэтому истории о детях, которые выходят погулять куда-то... Я никуда не выходила. Моя прогулка - до Дворца пионеров имени Жданова, который находился в Аничковом дворце, и обратно.
Я помню, что на прослушивание в кружок "Кукольный театр" готовил со мной программу мамин муж, мой второй папа - папа Дима. Я только-только пришла во второй класс, и я читала "Балаганчик" Блока. И поэтому меня сразу взяли. И я не понимала, что в этом удивительного, потому что очень хорошее стихотворение, всё понятно, почему люди удивляются?
А это вас папа Дима научил?
- Да, аккуратненько как-то. Хорошее стихотворение. "А что подготовить?" "Сейчас я тебе покажу хорошее стихотворение". Открыл - да, действительно, очень хорошее стихотворение.
А мама кем работала? Папа - Борис Гребенщиков. Мы знаем, он работал звездой.
- Он, скажем так, занимался музыкой всегда.
Да, сначала андеграундной, потом не андеграундной. А мама?
- Тут надо добавить, что есть ещё папа Дима, который меня воспитывал. Мне было четыре года, когда мама вышла замуж за папу Диму. И поэтому он очень много занимался моим воспитанием. И важный момент, что папа Дима - практикующий психотерапевт. Поэтому, возможно, я очень многого не замечала, и мне казалось, что что-то происходит само собой, сами собой попадали книжки, сами направлялись кружки, музыка. Неожиданно, когда мне подарили первый проигрыватель, свой собственный, когда мне было семь лет, также где-то рядом оказалась пластинка Окуджавы, тут же и "Лебединое озеро", и Высоцкий - всё было в открытом доступе, я могла слушать всё, что хотела. И это был как будто бы мой собственный выбор. Мне никто это не навязывал.
Мама инженер-экономист по образованию. У меня вообще у всех в моей семье техническое образование, все как-то связаны с математикой. Только я - нет. Возможно, это связано с тем, что у меня была очень хорошая учительница по литературе. Поэтому я уже ушла не в математику, а в литературу.
Я пошла учиться на факультет журналистики в Ленинградский университет. Поучилась там, и мне уже сказали: "А зачем вам здесь учиться? Писать вы умеете. Вам бы хорошее искусствоведческое образование получить, раз вы любите искусство". И меня мягко направили поступить на театроведческий факультет в театральный институт. И я начинала поступать на театроведческий факультет. И уже когда я поступала на театроведческий факультет, жена моего папы Бориса, Ирина, говорит: "Слушай, а ты не хочешь попробовать на актёрский?" Я говорю: "Здрасте, я и актёрский..." Мне кажется, это в совершенно разных сторонах. Но подумала: "Ладно, я попробую". И поступила.
"Почему актёрский факультет? Почему не режиссура?" спрашивали меня все мои родственники, потому что помнили о том, как я с совершенно юного возраста устраивала бесконечные спектакли на даче. Собирала компанию соседских детей, всем раздавала роли, писала сценарии с пяти- или шестилетнего возраста. Сейчас даже соседи по даче рассказывают мне, как мы даже на печке в соседском доме делали какие-то представления. Задёргивались шторки, раздвигались, и я уже начинала рассказывать какие-то сказки.
Вот эта вся жизнь папы Бориса - андеграунд, какие-то квартирники, музыканты, Виктор Цой, Александр Башлачёв... Он вас никак не накрыл, не задел? То есть вы не ходили с кольцом в носу и с синими волосами?
- В тот момент, когда я уже начала себя помнить, я уже прекрасно знала, что такое рок-музыка, и уже побывала на огромном количестве рок-концертов, ещё будучи в бессознательном состоянии. Да, и, конечно, когда я стала постарше, когда я была в подростковом возрасте, естественно, меня это очень сильно интересовало.
Конечно, мы ходили с моими подружками, наверное, на все крупные события, которые происходили в Ленинграде в тот момент. Внешне это тоже выражалось. Конечно, я тоже ходила в косухах. Я единственная в школе в 95-м году проколола нос. Я как раз была с папой в Лондоне. На каждом углу были объявления: "Прокалываем уши и носы". Ухо у меня уже было проколото. И на какой-то четвёртый день я поняла, что не могу больше это всё видеть и не проткнуть нос. При этом каждый день я говорила: "Пап, может, нос проколоть?" Он говорил: "Ты что, а сопли будут - что ты будешь делать?" "Да, сопли, действительно". На следующий день опять я встречала 67 объявлений: "Прокалываем уши и носы", и к вечеру опять говорила: "Может быть, всё-таки нос? Бог с ними, с соплями".
Ну, сопли, да, сопли. Потом я проколола-таки нос. И волосы я тоже красила, но чуть пораньше, правда. Зелёнкой как-то я себе выкрашивала волосы в зелёный цвет.
Надо сказать, что у нас была такая школа, что на все эти мои попытки самовыражения мне никто ничего не говорил. То я в косу какой-то колокольчик вплету, то ещё что-то. Это никого не волновало, никто не делал мне замечаний. Хочешь так выглядеть - пожалуйста. Но когда я поступала в театральный институт, пришла поступать с проколотым носом, это, конечно, очень сильно удивило всех.
И мне все говорили: "Аккуратно сними серёжку из носа. Сними, тебя не возьмут, это невозможно. У нас нет ни одного студента во всём институте, во всём ЛГИТМиКе, у кого был бы проколот нос". А у меня ещё были очень короткие волосы, асимметричная стрижка была, они были рыжевато-красноватого цвета, полыхали. И ещё вот эта серёжка в носу. При этом я была так не похожа на всех девочек, которые поступали. Меня взяли, как экзотического зверька. Взяли, ну и, собственно, не пожалели. Но надо сказать, что я решила, что я буду актрисой... Захотела, не решила, а захотела стать актрисой, только когда уже училась на третьем курсе. До этого мне просто нравилось проводить время в институте. Всё равно мне казалось, что я окончу институт и продолжу писать или уйду на телевидение работать. Но нет.
Алис, а мама вы какая? Строгая?
- Я последовательная мама, скажем так. Весёлая мама, это важно. И, наверное, нигде, как в семье, не проявляется так моё чувство юмора. И мой сын Алёша, конечно, меня очень любит за то, что я лёгкая...
В семье я лёгкая, хотя довольно строгая, конечно. Папа Боря мне говорит, что во мне очень много земного. Во мне действительно земного больше, чем во всех остальных членах моей семьи. По всем сторонам: и по стороне мамы, и по стороне папы. Я очень земная, я приземлённая. Прекрасно считаю деньги, единственная из всех в семье. Но несмотря на эту свою приземлённость и это крепкое стояние на ногах, в семье я могу быть лёгкой, весёлой, но последовательной: если кто-то не сделал задание по английскому языку, то кто-то огребёт.
У них же электронные дневники, поэтому к моменту выхода сына из школы я уже знаю, что там было сегодня. И я говорю: "Алёш..." Он идёт такой весёлый из школы: "О, мам, привет". Я говорю: "Алёш, ну как дела?" А я уже знаю, как дела. "За домашнее задание двоечка?" "Нет, за диктант по английскому". Я говорю: "Угу, так, а за домашнее задание что?" "А, тоже двойка". "Так". И потом выясняется, что ещё что-то, ещё какие-то две двойки были. Я говорю: "Алёш, прости, а чему ты так радуешься? У тебя четыре двойки за один день. Чему ты радуешься так?" Он говорит: "Ну как? Две двойки - это уже четвёрочка. А четыре двойки - это восьмёрочка. А восьмёрочка - это что? Это пятёрочка с тремя минусами". Ну, мне остаётся только смеяться над этим.