Не вернулся домой в сорок пятом,
Не увидел детей и жены.
Ты на вечно остался солдатом
Той кровавой, жестокой войны
Без тебя твои выросли дети,
Постарела, согнулась жена.
Для неё ты один в целом свете,
И тебе она только верна.
Похоронке нисколько не веря,
Всё тебя незабвенного ждет
И глядит вечерами на двери:
Вдруг её долгожданный войдет.
И гадает: как двери откроет,
Как посмотрит, что скажет нам всем,
И забыв своё вечное горе,
В эти думы уходит совсем.
И спохватится: вдруг не узнает,
Вдруг стара, покажусь я ему,
И украдкою в зеркало глянет,
Расправляя морщины на лбу.
И портрету промолвит негромко:
"Тут ты, Ваня, совсем не похож.
Исказил тебя горе - фотограф,
Ну, а в жизни ты был так хорош!
А с портрета глядит отрешённо
Молодой - тридцати ещё нет –
Ретушером напрочь искажённый
Её муж, её Ванечка - свет.
Как с живым, не с портретом бездушным,
Говорит всё солдатка - вдова:
"Дети стали совсем непослушны,
Не справляюсь я с ними одна.
Вот уж старшенький в армии служит.
Скоро Шурке идти - через год.
Стали всем твои детушки нужны.
Что - то в будущем родненьких ждет?
А портрет всё молчит, на солдатку
Безучастно глядит со стены.
"Не похож", - и вздыхает украдкой, -
Ты уж, Ваня, меня извини.
Мне припомнить тебя все труднее,
Поразмылись родные черты.
Вот гляжу на портрет - и не верю:
Будто ты это, будто не ты.
Ну, да ладно, я будто с тобою,
Как с живым, наяву говорю,
Жду тебя, не дождусь, а порою
Закрадается страх в душу мою.
Может быть, ты и вправду в могиле
(Ты и думать об этом не смей!)
Буду ждать тебя, Ванечка, милый,
Только ты приходи поскорей.