Автор: Николай Соснов
- Опять это безобразие показывают! - проворчал Дашин дедушка, тыча пальцем в экран телевизора, где ведущий бодро докладывал о начале ежегодной патриотической акции «Георгиевская ленточка». Даша услышала его из кухни и улыбнулась, прикрывая салфетками выставленное на стол угощение. Сейчас дедушка и его однополчанин Петр Никитич досмотрят передачу и придут, чтобы по ежемесячному обычаю хряпнуть фронтовые сто грамм и закусить соленым огурчиком под бесконечный поток воспоминаний. Даром, что обоим под стольник, гусары еще хоть куда. А она уйдет к себе в комнату готовиться к завтрашнему семинару.
Дашин дедушка, Василий Васильевич, был старик неуживчивый, своенравный и вредный, большой спорщик и любитель настоять на своем. До пенсии трудился он электромонтажником на судоремонтном заводе, где терзал начальство, добиваясь правды, которую понимал по-своему. Не наушничал, анонимок в Москву не строчил, а на правах старшего мастера заходил к директору или парторгу и вываливал на них ушат дурно пахнущих новостей, сдобренных крепким словцом. И все по делу. За покрытым кумачовой скатертью столом собиралась на заседание очередная комиссия, приходившая после жарких дебатов к неутешительному выводу: опять Васильич кругом прав. Рушились тщательно спланированные карьеры, ложились в архив изъятые партбилеты.
Был Василий Васильевич для начальства хуже горькой редьки, но трогать его опасались. Профессией владел отменно, работал ударно, рационализаторские предложения вносил регулярно, на призывы партии и правительства отвечал то стахановскими рекордами, то пролетарскими инициативами. Ни в чем не отказывал, за все брался охотно. Из-за каждого заводского достижения выглядывала его сердитая насупленная физиономия. Она же сурово взирала со всех городских Досок Почета. В горкоме партии его обожали и всюду выдвигали: и на обмен опытом с братской Болгарией, и на прием делегации с Кубы, и в оргкомитет празднования 50-летия революции. Как такого потопишь?
Попробовал однажды молодой приезжий директор завода посетовать на Дашиного деда одному из старых партийных секретарей. Отставной капитан РККА бросил на юного капитана индустрии снисходительный взгляд и сказал:
- А он с молодости такой сварливый. Помню, на фронте мне жить не давал спокойно. Что мне, весь взвод от него на ушах стоял, да и роте тоже изрядно доставалось.
Директор открыл было рот, да и захлопнул тут же. Потом знающие люди растолковали ему, что Васильич войну прошел в добровольном стрелковом полку, который целиком укомплектовали городскими рабочими-коммунистами, давшими клятву вернуться на свои предприятия с победой. Уцелели немногие, но обещание свое они выполнили и остались после войны в родном городе. Так что у Дашиного деда в горкоме была, что называется, рука, и не одна.
К перестройке Василия Васильевича спровадили на пенсию, покровители его тоже оказались не у дел. Неугомонный старик устроился вести электротехнический кружок во дворце пионеров. С детьми Дашин дедушка обращался совсем иначе, чем со взрослыми, ласково и терпеливо, хотя и держал сорванцов на коротком поводке. Неистощимую свою энергию Василий Васильевич обратил на дрязги с соседями и исправление халатной работы городских служб. Скоро он напугал половину микрорайона, а вот с чинушами коса нашла на камень. Новое поколение бюрократии чихать хотело на претензии заслуженного ветерана, да и партия, которой он служил верой и правдой, приказала долго жить.
К тому же дедушка с годами не становился моложе, а, наоборот, терял здоровье. Теперь он не обивал пороги кабинетов, сидел дома и целыми днями брюзжал у телевизора. Время от времени в нем происходили вулканические выплески энергии. Тогда Даша или ее мама садились за письменный стол и под бессвязную диктовку старика сочиняли письмо в инстанции про обвалившийся у соседей карниз или слабый обогрев батарей центрального отопления. Через месяц приходили лаконичные отписки: учтено, принято к сведению, направлено. Иногда даже сообщали о принятых мерах, но чаще всего использовалась формулировка «отказано».
- Терпеть не могу это непотребство, - не унимался Василий Васильевич.
- Вася, ну, что ты привязался к ленточке, - урезонивал его Петр Никитич. - Просто символ, который люди надевают в знак солидарности с праздником. Ради нас, ветеранов, надевают, из уважения к боевому прошлому.
Даша вздохнула. Ну, сейчас дедушка вскочит на любимого конька...
- Из уважения? - вскричал Василий Васильевич. - Не нужно мне такого уважения. Георгиевская ленточка не гвардейская. Боковая окантовка где? И какое право они имеют нацеплять орденскую ленту? Это что, игрушка?
- Спокойнее, Вася, у тебя же сердце!
- Да, Петр! Сердце у меня болит! За молодежь, которую дурят! Вот за Дашку, например.
Петр Никитич счел за лучшее промолчать.
- Она в День Победы у Вечного огня будет стоять, - похвастался дедушка. - В почетном карауле прямо во время парада.
- Да что ты! - изумился Петр Никитич. - Вот повезло!
- Только смотри, Дашка, обещай мне ленточки этой игрушечной никогда не носить, - попросил Василий Васильевич.
- Хорошо, дедушка, - механически ответила Даша, мысленно уже погрузившись в учебный процесс.
- Вот и славно! - поспешил подытожить неприятную тему Петр Никитич. - А что нам приготовила твоя раскрасавица, Вася, а?
И, воспользовавшись моментом, он увел Дашиного дедушку от телевизора на кухню пить водку и путешествовать в прошлое.
Ночью дедушке стало плохо. «Скорая» прикатила на удивление быстро, но оказалась бессильна. Василию Васильевичу пришел срок уходить.
Даша висела на шее у отца, содрогаясь в рыданиях, когда дедушку несли из квартиры в труповозку. Дальнейшее она видела сквозь пелену слез: панихиду, похороны, застывшее от горя лицо матери, полковое знамя над гробом, поминальный обед, горстку родни и друзей покойного. Петр Никитич присутствовал на всех этапах скорбного пути и произнес слово о дедушке вместе с согбенным старичком — тем самым, когда-то молодым, директором ныне несуществующего завода. Ветеран так разволновался, что сам в конце речи схватился за сердце. Снова завыли сирены медицинского автомобиля, но на сей раз врачам сопутствовала удача. Пациент пришел в себя и наотрез отказался от госпитализации.
На следующий после похорон день праздновали Победу. Даша собиралась сказать в институте, что не встанет в Вахту Памяти, но потом подумала, что дедушка очень хотел увидеть ее у Вечного огня и решила пойти. С вечера старательно выгладила студенческую форму — темно-синий пиджак с серебряными отвертками на погонах, черную юбку и белую блузку. Вычистила форменный берет с гербом института — золотой шестеренкой в красном лавровом венке. Отец, сам выпускник того же вуза, критически осмотрел ее наряд, сдул невидимую пылинку, одобрительно крякнул и пожалел, что не может идти с ней — кто-то должен оставаться дома с приболевшей от переживаний матерью.
Утро выдалось славное, ясное и теплое. Народ валом валил на площадь Ленина полюбоваться парадом гарнизона местной военной базы. Но перед тем людям предстояло выслушать речь губернатора с трибуны у Вечного огня. Чтобы угодить руководителю области, большому фанату Георгиевской ленточки, организаторы буквально утопили площадь в черно-оранжевом. Даша поразилась увиденному. Помимо лент тут были двухцветные флаги, шарфы, куртки, банданы, майки и черт знает сколько прикрепленных к фанерным щитам плакатов с символикой. Кое-где в черно-оранжевом море виднелись вкрапления государственных триколоров и совсем уж малые красные капли — копии знамени Победы. Под одним из них в группе ветеранов Даша заметила Петра Никитича. Друг деда не любил бренчать множеством медалей и на скромный потертый пиджак одел только главные свои награды — орден Славы и орден Красной Звезды.
На месте Дашу встретил уполномоченный от института, ассистент гуманитарной кафедры Клочко. Тощего «ботаника» в огромных круглых очках прямо распирало от самодовольства. Еще бы! На оргкомитете он сумел добиться, чтобы его подопечные стояли Вахту Памяти во время речи губернатора и парада. Обскакал-таки Шеломова из инженерного универа. Это было очень важно для Клочко, ведь он претендовал на вакантное место в областном департаменте по делам молодежи. Вторым кандидатом комиссия определила Шеломова.
- Давайте, скорее, - поторопил он Дашу и ее напарницу, Наталку. - Губернатор уже идет на трибуну. Стойте! Смородина, где твоя лента?
- Нет ее, - ответила Даша. Она как-то и не подумала, что в карауле у Вечного огня надо крепить к форме Георгиевскую ленточку. На инструктаже декан по воспитательной работе об этом нюансе не упоминал.
- Забыла? Ничего, у меня этого добра полно. Держи. Помочь наколоть?
Даша протянула руку к черно-оранжевому банту и тут же отдернула ее, как ошпаренную. Она же обещала дедушке никогда не носить Георгиевскую ленточку. Вздорное желание сварливого старичка, но это же была самая последняя просьба дедушки. И она обещала!
- Не соответствует установленной форме студента, - отрезала Даша и зашагала к Вечному огню сменить школьников-кадетов. За ней поспешила Наталка.
Тут Клочко допустил ошибку. Ему бы промолчать и сделать вид, что так и надо. На общем черно-оранжевом фоне и в приподнятом праздничном настроении никто и не обратил бы внимания на девушку без ленточки. А и обратил бы, так списал на досадную оплошность и через минуту уже позабыл. Но Клочко хотел сделать все идеально! Он представил, как будет выглядеть институтская Вахта Памяти на фотографиях в Интернете, и, застонав от досады, бросился следом за студентками. Те уже сменили кадетов. Губернатор подошел к микрофону.
- Надень ленточку! - заговорил Клочко громким шепотом, склонившись к Дашиному уху. - Ты что творишь! Что за выходка в святой день!
- Не слышу вас, музыка мешает, говорите громче, - ответила Даша.
- Ленту надень, Смородина! - Клочко прибавил громкость и почти закричал на Дашу:
- Надень ленту или я тебя заменю!
- Громче, не слышу, - покачала головой Даша.
- Вон! Прочь с поста, мерзавка! - заорал Клочко, потерявший от Дашиной наглости самоконтроль. - Подожди сессии! Пожалеешь, что на свет родилась, я тебе обещаю!
В тот момент, когда Клочко завопил, саунд-мастер по команде режиссера отключил музыку, чтобы губернатор мог начать выступление. Слова институтского препода услышали многие. Глава области недоуменно воззрился на источник крика. Толпа зашушукалась, не понимая происходящего, но интуитивно предчувствуя назревающий скандал.
Клочко застыл, парализованный ужасом. Его гипнотизировал гневный взгляд губернатора. Стоявший неподалеку Шеломов плотоядно ухмыльнулся.
- Не ори, сейчас поправим дело, - подоспевший к месту конфликта Петр Никитич решительно отстранил Клочко и надел Даше на пиджак снятый с собственной груди орден Славы третьей степени. - Вот, теперь на ней гвардейская лента. Доволен? Проваливай, крысеныш!
Клочко моментально испарился. Даша запротестовала:
- Нельзя, это же фронтовая награда!
- А мы и находимся на фронте, еще не поняла? - Петр Никитич встал за Дашиной спиной и положил ей руки на плечи. Подошел другой ветеран и развернул над ее головой красное знамя рабочих добровольцев. Защелкали фотокамеры журналистов, застрекотали смартфоны блогеров, спеша запечатлеть невиданное зрелище.
Губернатор молчал, не зная послать ли за полицией или начать выступление, притворившись, что все идет по плану. Люди переговаривались, строя догадки и высказывая предположения, но почти никто не понял что же именно случилось и почему. А справа от Вечного огня стояли в почетном карауле два старых бойца и между ними девочка, испуганная, но не устрашенная, неуживчивая, своенравная и вредная, большая спорщица и любительница настоять на своем. Вся в деда. Плоть от плоти, кровь от крови его.
Нравится рассказ? Поблагодарите журнал и автора подарком.