Кто такие общественные экологические организации, чего они хотят, под кого «копают» (порой в буквальном смысле), во имя чего (кого) они делают то, что делают, и есть ли в их общественной деятельности какой-то смысл… Обо всём этом рассказал Роман Пукалов, только что вернувшийся из экспедиции в рамках программы «Великие реки России».
Материал опубликован на портале "Частный корреспондент".
На сей раз «Зелёный патруль» обследовал источники химического и радиоактивного загрязнения по всему Красноярскому краю, в поймах рек Енисей, Ангара, Кана и многих других. Итог экспедиции ужасающий: например, в Красноярске и его окрестностях, неподалёку от промышленного предприятия «КрАЗ» («Русал Красноярск»), содержание нефтепродуктов в поверхностных водоёмах превышает нормативы в 10 раз, фторидов — в 236 раз. Температура воды в Енисее в районе сброса отходов одной из Красноярских ТЭЦ достигает 40 ˚С (при среднем показателе +10 ˚С). На наших глазах край превращается в огромную непригодную для жизни «зону» (памятуя фильм Тарковского «Сталкер»).
— Роман, вы приезжаете в то или иное место и берёте пробы почвы, воздуха, воды, подводных отложений, которые передаёте в лаборатории (в том числе столичные) для исследования. Как проверяется и проверяется ли достоверность взятых для анализа проб?
— Вопрос справедливый. Я вам так отвечу: в любом случае, даже если бы мы имели аккредитацию на отбор проб, наши анализы не имеют судебной силы. Это общественная проверка, неожиданный наскок. Есть специальный регламент проведения проверки государственными надзорными органами: приезжают инспекторы, привлекают представителей проверяемого предприятия, понятые ставят свои подписи и т.д. У нас всё по-другому. Мы приезжаем когда хотим и куда хотим. Лицензии на отбор проб у нас нет. Поэтому единственное, на что мы можем рассчитывать, — это привлечение внимания общества. Полученные нами данные — всего лишь повод для проведения неплановой государственной проверки надзорного органа — Росприроднадзора (по части воды), Ростехнадзора (по части воздуха), Роспотребнадзора (в отношении санитарных норм)…
За последние три года мы инициировали 200 неплановых проверок, в основном подтвердивших все данные наших расследований. То же самое будет и с Красноярском, вот увидите. Я почему так уверен? Потому что сам стоял в этих сизых облаках, сам отбирал эту вонючую воду, которая шибает аммиаком, словно нашатырь… Утверждаю ответственно: Красноярский край страшно загрязнён — наряду с Пермским, а также Свердловской и Челябинской областями. Это самые грязные регионы страны.
— Вина тут исключительно на руководителях предприятий?
— Они мне, кстати, сегодня звонили.
— Представители КрАЗа?
— Да, заместитель главного инженера звонил. Спрашивал, где отбирали пробы. Можно ли это повторить. Я говорю: конечно, можете. Назвал ему места отбора, назвал периоды, назвал время. «Наверно, вы отбирали в период выгрузки электролизёров?» — «Мы отбирали в разное время, в том числе и в период выгрузки электролизёров».
— Простите, электролизёры?..
— …Это электролизные ванны, в которых производят алюминий. Они требуют периодической загрузки и выгрузки. Раз в 5—6 дней происходит залповый выброс бензапирена и фтористых веществ в атмосферу, и с грунтовыми водами они попадают в Енисей.
— Куда же они обязаны девать отходы производства по закону?
— На хорошо оборудованный полигон, где нет промыва атмосферными осадками, с полной гидроизоляцией и контролем постоянного содержания веществ. Охраняемый полигон первого класса опасности, за колючей проволокой, чтоб, не дай бог, туда не проник какой-нибудь террорист.
— То есть руководство предприятия должно выделить деньги на постройку такого полигона?..
— Полигон у них есть, только он необорудованный, необвалованный (не окружённый земляными дамбами), постоянно горит… Туда свозят ТБО (твёрдые бытовые отходы), которые тут же поджигают — потому что там их складировать нельзя. Мы и этот факт зафиксировали. Так что обыкновенная российская практика отношения к окружающей среде проявилась в Красноярском крае самым ужасающим образом.
Мы будем подавать иск на генерального директора «Русала» — чтоб было возбуждено судебное преследование против руководства этого предприятия. Потому как травят народ безобразно! Живущие поблизости люди получают вместе с воздухом 290 ПДК (предельно допустимой концентрации) бензапирена. То есть людей без их ведома поместили в газовую камеру. У меня мужики возвращались с отбора проб — в горле першило, сопли текли, глаза резало. Подрыв здоровья реальный. И я приказом по экспедиции — каждому сотруднику внутрь 100 грамм водки.
— Водка лучше, чем молоко?
— Водка лучше выводит токсины из организма. Помню, в 1991 году я работал в Институте вулканологии в Петропавловке-Камчатском; директор института Геннадий Карпов подписал специальный приказ: всем, кто возвращается с центрального поля, в обязательном порядке выпить 37 грамм спирта. Я его однажды спрашиваю: «Геннадий Александрович, почему именно 37 грамм?» — «Ну, это как раз 100 грамм водки!»
— Фронтовые 100 грамм…
— Совершенно верно.
— Роман, а если посмотреть на проблему чуть шире? Мне кажется, вопрос экологии — это отношение человека к СВОЕЙ территории. В собственной квартире он регулярно наводит порядок. А всё, что за пределами, — ничьё. Тут можно мусорить мимо урны (ведь есть специально нанятые люди, чтоб подбирать за ним его мусор), можно поджигать лес или оставлять в нём бутылки. Это у нас генофонд такой… подпорченный или просто уровень культуры?
— Думаю, всё-таки второе. Мы, конечно, сильно отстаём от Европы. Там экологическое образование началось в 50-е годы прошлого века. У нас же министерство охраны природы появилось только в 1988 году. Такие вещи нужно прививать в 4—5-летнем возрасте. Сейчас мы разрабатываем наглядное пособие для учителей начальной школы, где вопросы экологии и охраны окружающей среды рассмотрены на уровне батареек и пластиковых бутылок…
— Европейцы даже бытовой мусор разделяют по типу и степени опасности. Это для нас вообще неслыханный уровень…
— Была такая практика в Москве, она, к сожалению, провалилась. В четырёх префектурах стояли контейнеры для разных типов мусора. Я сам в 2004 году оборудовал специальный пункт по сбору мусора с дифференцированным подходом: бумага — в один контейнер, железо — в другой, алюминий — в третий, опасные отходы (вроде ртутных градусников) — тоже отдельно… Менталитет не тот! Это не российский путь. На нынешнем этапе развития нашего общества можно говорить лишь о мусороперерабатывающих заводах, где — за приличное вознаграждение — будут стоять на конвейере бомжи (или гастарбайтеры) и разбирать этот мусор перед отправкой на вторичную переработку.
Сегодня в России перерабатывается меньше 10% бытовых отходов. Я не беру железо и алюминий — этот кластер осваивается достаточно активно; но если говорить о бумаге и пластике… Самый опасный мусор — пластиковые бутылки и пакеты, которые и за 100 лет не разложатся на полигоне.
— Скажите, а каких-нибудь ультрасовременных способов утилизации отходов не существует? Хотя бы в проекте. Скажем, загружаешь в контейнер мусор, нажимаешь на кнопочку, поднимаешь крышечку — контейнер пуст...
— Бомжи на конвейере. Пока только так. После сортировки — промывочная ванна, потому что большинство пластиковых бутылок попадёт на свалки в сильно загрязнённом виде. Потом — вы будете смеяться! — от них нужно отделять колечки, которые на горлышке, потому что они из другого материала. Сама бутылка — ПЭТ (то есть обычный полиэтилен), а колечки и крышки, которые на них накручиваются, — это поливинилхлоридные вещества. Они не подлежат вторичной переработке, поэтому их необходимо сжигать.
— Но ведь это дым, копоть — опять-таки вред для атмосферы?
— Высокотемпературное сжигание приемлемо: 1100 ˚С. При такой температуре от материи не остаётся ничего. Если температура меньше, то образуются хлорорганические вещества, действие которых на организм человека можно наблюдать на примере бывшего президента Украины Виктора Ющенко. Я не знаю, где он отравился диоксином (и было ли это отравлением), но выглядит он теперь так, будто получил изрядную дозу этих веществ.
— Вы по образованию химик?
— Нет. Я заканчивал географический факультет Московского университета, кафедру биогеографии; мой непосредственный учитель — Николай Николаевич Дроздов, которого все знают по передаче «В мире животных». Но я эколог до мозга костей. И Гринпис в России создавали мы, выпускники геофака.
— Вы, что называется, из идейных?
— Ну, скажем, «мерседеса» у меня нет. Правда, есть старенькая тойота.
— Кто вас поддерживает?
— Вначале это была общественная организация «Лига здоровья нации», которая выделила нам грант на экспедицию «Великие реки России». Потом мы достучались до лотереи «Природа», билеты которой продаются во всех сберкассах. Часть средств они обязаны отчислять на заявленные нужды, то есть на охрану окружающей среды. Этих денег нам хватает на командировки и проведение анализов. Так что не шикуем, нет.
— С результатами анализов по Красноярску как поступите?
— Губернатору края Льву Кузнецову на стол — раз. Министру природных ресурсов и экологии Юрию Трутневу на стол — два. Руководителю Росприроднадзора Владимиру Кириллову на стол — три. А также в Ростехнадзор и Росприроднадзор Красноярского края. Дальше — посмотрим.
— Хоть в Москве-то с экологией получше?
— Конечно, чем дальше от Москвы, тем больший бардак. Здесь хоть какое-то шевеление… Я не раз звонил по 02: «Тут вот нефтяная плёнка растекается по реке; немедленно пришлите инспекторов, возьмите воду на анализ…» — реакция была: генералы приезжали. Стоят возле этого нефтяного пятна, изучают. Ни одного инженера — одни генералы. Потом меня к себе призывают: «Роман Александрович, вы что-то хотели?» — «Блин, найдите источник загрязнения! Вы же видите, что это Бережковская ТЭЦ». Нам-то известно, что эта ТЭЦ от других юридических лиц принимает мазутосодержащие отходы и периодически скидывает их в Москву-реку. «Ребята, вот труба, из которой льётся грязь, вон — ТЭЦ, от которой проведена труба... Где источник загрязнения?» — «Ну, это ещё нужно определи-и-ить…» (смеётся).
Беседовал Санджар Янышев, "Частный корреспондент".