Вера Евгеньевна Аренс. "Портрет Музы в садах Души"

.

Вера Аренс с мужем - В. Н. Гаккелем.

От автора.

Я запутываюсь.. Всегда запутываюсь. Мне так проще: запутаться. Легче. Чем принять в сердце. До горечи впитать. У меня не получается отпускать их Судьбы, относится к ним с равнодушием. Не думать о них. Не дописывать старательно строфы их жизней. Те строфы, которые не прочерчены, не проявлены, не прочтены… Не… не.. не… Не.

…Еще одна из моих героинь. Вера Аренс. Верочка. Вера Евгеньевна.

Русская поэтесса, переводчица, близкая знакомая Анны Андреевны Ахматовой и Николая Степановича Гумилева, адресат их стихотворных посвящений, писем, записок, тончайший свидетель традиций и причуд серебряного века, того, странного, грозового, летучего, кокаинового, дымного, холодного, остро игольчатого, как астры, еще какого то…
Говорят, что в нем было много игры, в Серебряном веке, и чувства были изменчивы, как луна…
Была тогда мода на пряные духи, морские прогулки до Гельсингфорса, изысканные наряды, свободные блузы, шарфы, дневники, в которых записывали самые странные откровения, дамские пистолеты, самоубийства, странные пары, театральные маски, короткие пьесы – скетчи и… Бог знает, на что еще!
Так вот, Верочка Аренс во все эти лунные круги и законы Серебряного века никак не вписывалась Родилась в семье морского
офицера, ее рождение отец приветствовал бокалом шампанского разбитом потом о борт корабля: как раз был в походе и обрадовался строкам скупой телеграммы из дому.....

Среди братьев и сестер Верочка слыла любимицей, кокетливой и смешливой, любящей проводить время за чтением и игрой в крокет, мяч, слова…

Да, да, она умела играть в слова, записывала их в тетрадь, переворачивала, додумывала, переставляла местами и однажды они сложились в стихи.

Вот такие:

…Клейкие весною ранние листочки.
Неба в белых тучах, ярка синева,
Крокусы, фиалки — первые цветочки,
Тонки виноградных листьев кружева.

Ветер мягкий, теплый, легкокрылый, нежный,
И душистый иней персиков в цвету.
Звоны с колоколен. Блеск вершины снежной,
И размахи крыльев чайки налету.
Широко раскинув жадные объятья,
Ждет посевов новых влажная земля.
Молча на дорогах высятся распятья,
Всюду розовеют шапки миндаля.,

Братец Левушка, серьезный, холодноватый студент - биолог, прячущий добрую усмешку в глазах и уголках губ, упорно распрямляющий вечерами волнистые кудри бриолином и горячим паром, раскритиковал их тотчас же и тогда она написала другие и отважно отослала Александру Блоку, с неожиданным предложением разобрать строфы и.. лично познакомиться. В ответ получила прохладно любезное, истинно – блоковское, ни о чем Не о том…

… И не о стихах. Вроде бы. В письме были легкие сетования на трудности каждого дня, на недовольство собою, и все письмо тоже вызвало у нее чувство легкого недоумения и сожаления – Зачем она его писала? Зачем он – отвечал?

Тем не менее, долго хранила его ответ и даже запомнила наизусть оттуда строки:

«…Кроме того, я привык теперь говорить с массой людей о «делах» и совершенно отвык говорить с кем-нибудь одним о «душе». Несмотря на все это, письмо было приятно. Да, вероятно, в нас с Вами есть сходное: я тоже не совсем русский, как и Вы, кажется; и другое.
Будем ждать, чтобы судьба нас познакомила».

Она  и так -тихо ждала.
*** …Но когда их представили друг другу была разочарована. Узкое, породистое, бледное лицо с огромными провалами глаз, потухшими, серыми, холодно – бесцветными, сухая ладонь, серая шляпа, прячущая высокий лоб, сухая ладонь с гибкими пальцами, нежаркая.
Оттого, ей все казалось, что и лоб его - прохладен и мечтала - коснуться.. Но не осмелилась. Он не разбирал никакие ее стихи, да она и так знала, что скажет, «это не Ваше именно, а чисто общее, женское, дамское, и надо любить очень стихи все – таки», чтобы это вот, женское, безлико – пейзажное, читать:

Расстилаются низко кустарники,
Липки розовой смолки стебли,
И цветы ярко-желтые арники
Распустились у самой земли.

Облака островками разбросаны
На небесном воздушном пути.
И холмы, зеленея откосами,
Так и тянут в ложбину уйти.

Вьется тихо тропинка зеленая,
Как распутанный шелка клубок.
Вот сверкнула река обнаженная,
Золотистый лаская песок.

Но забытого города пыльного
На мгновение встанет мираж,
Чтобы вспомнилось, как я, бессильная,
Поднималась на пятый этаж.
В. Аренс.«Прогулка».
…
Знала, знала точно , что так ей скажет, он и Анне, милой Аничке Горенко, не щадя ее, так же сказал о присланной ею поэме «У самого моря» - прелестной, чарующей по ритму, строфам, сюжету.. Вот как раз сюжет то Александру Александровичу и не понравился. « Не надо мертвых царевичей», сказал он… Анна сама ей то письмо показала.

Царевич…

…Это потом для себя Вера твердо решила, что «царевичем» станет для нее Коля Гумилев… Николай Степанович. Они семьею, с родными, познакомились в Царском Селе, и этот нескладный, долговязый, всегда тщательно одетый и причесанный студент – юрист, понравился ей тем, что умел увлекательно рассказывать, слушать внимательно и как то успокаивать одним своим присутствием. Шутил он при ней всегда - уместно, о серьезных вещах говорил серьезно, о морских путешествиях -пылко, мечтал о них неустанно! Если и дерзил, то изысканно и как то - отстраненно. Также увлекательны и изысканны были его письма к Вере. Одно из них она помнила и через много лет:

«…Мне очень интересно, какое стихотворение Вы предположили написанным для Вас.
Это - "Сады моей души". Вы были правы, думая, что я не соглашусь с Вашим взглядом на Уайльда. Что есть прекрасная жизнь, как не реализация вымыслов, созданных искусством? Разве не хорошо сотворить свою жизнь, как художник творит картину, как поэт создает поэму? Правда, материал очень неподатлив, но разве не из твердого мрамора высекаются самые дивные статуи?"
*** Она тогда и попыталась казаться древней статуей, окаменеть, когда поняла, что в Николая гибельно, бесповоротно влюбилась Лидуша, сестра, когда поняла, что он женится все таки, и не на Лиде, а на давней, беззаветной страсти своей - Анечке Горенко – невозмутимой сирене, с насмешливыми ямочками на щеках и высоким, мраморным лбом.
Анечка то принимала, то возвращала подарки Николая Степановича. Лида ушла из дому, поссорилась с родными, подалась в переводчицы, курсистки, вольнослушательницы, мятежницы... Мать примирилась с нею только в 1918 году. Отец и вовсе - умер, не простив дочери…

…Лида, Лида… Прелестный, горделивый ангел, с английской статью, тонкостью черт. Они, словно в зазеркалье, повторяли друг друга, прелестные сестры Аренс, походили и не походили друг на друга, передразнивали друг друга, вспыхивая и смеясь: Зоя, Лидия, Анна, Вера.. Зоя умрет в блокадном Ленинграде, Анна станет врачом и выйдя замуж за эксперта Эрмитажа, искусствоведа Николая Пунина, нечаянно приютит в своем доме его тайную возлюбленную – Анну Ахматову.. Опять Ахматову! Что тут поделать?! Зазеркалье любит вот такие странные шутки. Тешится ими. Вера умом понимала такую мучительную шутку Судьбы, а сердцем не могла Анне простить разрушенную семью сестры, отчаяние, слезы, сломленную гордость… Дружеский шарж на Н. С. Гумилева. Автор мне неизвестен. *** Верочка окончательно сблизилась с Анной Андреевной гораздо позже.. Когда уже не было Александра Блока, а расстрельная тень Коли Гумилева потерянно бродила по Петрограду, и уже давно не было в помине ни « Бродячей собаки», ни большей половины знакомых и друзей! …Да и она была тогда уже не Аренс, а Гаккель, и изнывала от ревности мужа Володеньки, который и на шаг боялся отпустить от себя прелестное, как ангел, создание, с серой грозою глаз и «флорентийской, жемужной, розоватостью щек и шеи». Кто сравнивал ее тогда с флорентийкой, и восторгался ею, было решительно все равно! Она не помнила и саму себя, изнывала от снов, от видений, в которых бросала на лед, в грязь, лужи гвоздику из его сюртучной петлицы, розу, ветку сирени..

А он все смеялся, смеялся ей вслед, и она, казалось, отчетливо слышала смех и голоса из прошлого, и просыпалась, и опять мучительно, бредово, засыпала. Стараясь не смущать ночь рыданиями.
Когда то, в счастливые свои дни, она написала строки, странные, жгучие, о трепетной розе, но это было так больно и живо, словно о ее собственном, страдающем, окровавленном, истерзанном, любящем сердце, рваные раны которого она тщательно скрывала под прелестной и молчаливой тихостью неизменной улыбки:

ОсЫпалась роза красная, Как кровь ее лепестки. Свою тоску напрасно я Вложила в эти листки. Получишь письмо несмелое, Небрежно его прочтешь И сердце осиротелое, Как синий конверт, разорвешь… *** Портрет В. Е. Аренс. Автор З. Серебрякова.

В этих стихах, как в капле воды, отразилось все изящество и тонкая прелесть ее поэтической строфы, «почти японской» в начертании, хрупкой, как мартовский снег, тонкой, бестелесной.
Или, напротив, очень телесной, осязаемой и теплой, словно всегда пульсировала под кожей кровь, билась напряженно сила сердца.

Вера Евгеньевна позднее, становясь старше, при всех ударах судьбы, жизненных разломах и поворотах, вспоминала дарственную надпись на маленьком альбоме для стихов, сделанную ее отцом: «Мысли походят на трепетных / птиц; если их не изловят тотчас же, / то быть может и никогда их не поймать.» / Briote. / 29 сентября (11 октября) 1919 г. / Петроград.». Ей думалось иногда, что на черных птиц мысли походили все же больше.. Что только не пришлось испытать: голод, болезни, разлуку с близкими, блокаду. В начале тридцатых годов был арестован ее брат Лев, его приговорили к пяти годам лагерей, его жену – к ссылке в Астрахань.. Племянника Евгения пришлось воспитывать Верочке.

Жили мучительно и трудно. Делились последним кусочком хлеба, смешанным с клеем и какими то, явно не сосновыми, опилками, старались уберечь от огня буржуйки книги с золотыми обрезами корешков, рукописные альбомы со стихами.. Иногда от голода совсем не было сил, но в ослабевшей памяти то и дело всплывали строки:
Глаза, как отблеск чистой серой стали,

Изящный лоб, белей восточных лилий,

Уста, что никого не целовали

И никогда ни с кем не говорили.
Н. С. Гумилев. «Сады души».

Она отнюдь  не была кокеткой, но верила, когда нибудь эти строки выбьют на ее могиле эпитафией. Она писала и в блокадном дневнике о жажде Жизни и Красоты, ибо только их Власть поистине - бессмертна. Вера Аренс в юности. Фрагмент фото.

Но я не знаю, случилось ли так, как она мечтала… Ее архив оглушенно молчит в РГАЛИ, рукописный альбом с рассыпанными страницами стихотворений продавался с аукциона. Имя Веры Аренс теперь известно лишь высоким любителям и ценителям искусства… Филологам и переводчикам.
Или нет, и я все таки - ошибаюсь? Запутываюсь? Я всегда - запутываюсь….. Ведь чарующий портрет Веры Евгеньевны Аренс - Гаккель в облике Музы знают абсолютно все…И школьники и умудренные  филологи...

Анна Ахматова обессмертила еще одну, негромкую, прелестную тень Серебряного Века, подарив ей и только ей, навсегда, 4 сентября 1933 года, эти вот строки: Анна Ахматова на "Гумилевской скамье". Фото Н. Пунина.

Когда я ночью жду ее прихода,

Жизнь, кажется, висит на волоске.

Что почести, что юность, что свобода

Пред милой гостьей с дудочкой в руке.

И вот вошла. Откинув покрывало,

Внимательно взглянула на меня.

Ей говорю: "Ты ль Данту диктовала

Страницы Ада?" Отвечает: "Я".

И именно с этого то момента и началось ликующее бессмертие Веры Аренс. Независимо от капризов и произвола нашей с вами воли и памяти…

_______________________________

Подписывайтесь на мой канал, чтобы читать новые статьи и эссе...

Помогите мне спасти жизнь Кирилла Кононенко. Парню 23 года. Он нуждается в операции пересадке костного мозга... О нем на моем канале и в группе ВК.