Когда погибает ребенок, у родителей обычно есть два выхода: с головой окунуться в работу (особенно если она напрямую связана с предотвращением подобных трагедий) или искать утешения в близких. И прежде всего друг в друге, но такой вариант с первым очень плохо совмещается. А это уже практически шаблон для драмы, и можно понять тех знатоков жанра, которым шаблоны осточертели, и образ Киры Найтли в "Искушении" в памяти застрял: им очередное повторение пройденного, пусть даже очень качественно вписанное в редкий для прокатного кино антураж послевоенной Германии, может быстро наскучить.
А вот поклонникам британской красотки фильм пропускать ни в коем случае не стоит: она еще, пожалуй, никогда не была столь откровенна в постельных сценах на контрасте с чопорностью леди и искренне вызывающей жалость разрухой в надежно скрытой от посторонних душе. Джейсон Кларк ее великолепно дополняет, хотя как муж, сурово скрывающий благие намерения от умоляющей о близости (не только телесной, но хоть бы и так) супруги, его персонаж достоин не только жалости, но порицания - отговорки типа "чтоб не сглазить" в подобной ситуации не особо-то работают. Вдобавок не вполне понятно, правда, как демонстрирующему столько редкой для покоренного Берлина человечности офицеру доверили такой ответственный (и, не сомневайтесь, опасный) пост.
Ну, и бывшие хозяева, милостью завоевателей обретя приют на мансарде родного особняка, поначалу способны вызвать отторжение - мало кто из целевой аудитории легко представит себя на месте невольных пособников нацистов. И все ж поступки их вполне логичны и образуют убедительную расстановку фигур в любовном "треугольнике с обременением". То, что искры страсти вспыхивают не только в смысле секса (чересчур внезапно для многих, однако не забывайте о поправке на дух эпохи - легший в основу роман Ридиана Брука во многом биографичен, и я охотно допускаю, что хронологически тут ничего важного не упущенного), но и в более низменных, добавляет интриги в кульминации. А вот финал, на мой взгляд, чересчур сентиментален - но таким он, наверное, и должен быть, чтобы большая часть зрителей ушла из зала с ощущением теплоты и нежности, а не, возможно, более соответствующих времени и месту отторжения и злорадства.