Good-bye, мои голые братья и сестры!

На нудистском пляже в Дагомысе, что в нескольких километрах от Сочи, происходит убийство. Придя утром на своё обычное место, «отдыхающие» находят занесённый песком и мелкой галькой труп. На указательном пальце погибшего сверкает крупный изумруд…

Что же произошло ночью в этом спокойном местечке?

Действующие лица романа – томичи. Маргарита – главная героиня – создание уникальное. И вместе с тем – самое обыкновенное. Она любопытна, как и все женщины, в меру наблюдательна. К тому же она немного выдумщица.

Книга продолжает серию историй о приключениях томской библиотекарши.

Все события и персонажи этой книжки – плод фантазии автора.

Пора в отпуск!

Я иду около самой кромки воды, прислушиваюсь, как шуршат камни под ногами. Очень рано, солнце не успело подняться высоко, и поэтому моя тень такая длинная-длинная, с тонкой беззащитной шейкой. Мне очень нравится, как выглядит моя тень. Я собираю волосы в пучок, закалываю их на макушке, и шея становится ещё тоньше и беззащитнее.

Лёгкий встречный ветер приносит запах морской травы, выброшенной во время недавнего шторма. Было время, когда этот запах раздражал меня, теперь же наоборот – непонятно по какой причине – успокаивает. Иногда вечерами приходят люди, собирают эту траву в огромные мешки и куда-то уносят.

Я стараюсь идти так, чтобы не наступить на свою тень. Но мне не удаётся. Может быть, стоит остаться здесь и не тащиться на самый конец пляжа? Дождусь, когда солнце поднимется выше и немного переместится в сторону моря. И тогда моя тень, или, как говорят товарищи учёные, проекция моего тела на плоскость, не будет путаться у меня под ногами.

Физиологи считают, что человек воспринимает тень как продолжение своего тела, поэтому ощущает дискомфорт и тревогу, если кто-то на неё наступает. Не знаю, как все остальные, а я очень не люблю топтаться по собственной тени.

Но останавливаться здесь не хотелось: прежде чем нырнуть, придётся доставать из сумки купальник и натягивать его на потное тело. Лучше я дотопаю до того места, где все купаются нагишом и нисколько от этого не страдают, а ношение купальников вообще считается дурным тоном.

***

Если кто не знает, так я скажу: в Дагомысе замечательно длинный пляж, и места здесь хватает всем. Ясное дело, что в самом центре яблоку негде упасть. Но если сразу повернуть направо и шлепать по камням минут десять-пятнадцать, людей становится меньше и меньше. В свой самый первый приезд сюда я, как всегда, искала уединения; шла-шла и дошла до абсолютно безлюдного участка. Я не сразу поняла, что это уютное местечко застолбили за собой нудисты.

А когда поняла, то было уже поздно. Мне здесь очень понравилось и не захотелось возвращаться туда, где море кишмя кишит телами, где люди разговаривают матом, где любят слушать «Виагру» со «Сливками» и пить водку.

Пришлось остаться на этом пляже до конца сезона и подчиниться его неписаным правилам.

***

Так вот, я иду по щиколотку в воде и высматриваю кусочки влажных раковин в розовом перламутре. Когда они высыхают, то теряют всю свою прелесть. Я их собираю и складываю в карман, а вечером перед уходом с пляжа выбрасываю в море. Ну не тащить же их с собой на квартиру, на самом-то деле. К тому же я стараюсь не набивать дорожную сумку всякой ерундой, и очень радуюсь, если удаётся возвращаться из отпуска налегке.

Видимо, я сегодня вообще первая пришла на пляж: при моём приближении целые тучи чаек, которые обычно ночами хозяйничают на берегу, снимаются и куда-то улетают. Иногда, чтобы их поторопить, я машу руками, огромные птицы пугаются и с громкими криками поднимаются в небо.

Терпеть не могу птиц, ну просто органически не перевариваю. Я не выношу их присутствия рядом с собой. Самым страшным для меня испытанием было бы остаться с ними в закрытом помещении, а они бы метались у меня над головой. Хорошо, что мои враги этого не знают, а то они заперли бы меня в курятнике и запустили бы туда маленькую лисичку или, на худой конец, хорька.

Впрочем, у меня и врагов-то приличных нет.

Но в этот раз я выходила победительницей. Чайки улетали без боя, солнце поднималось всё выше, становилось теплее. Подобранные ракушки оттягивали карман. Я практически дошла до того места, где обычно устраивала себе лежбище.

***

Но тут вдруг я уперлась взглядом в нечто странное. Из песка торчало что-то непонятное, неопределенного цвета. До меня не сразу дошло, что это была человеческая рука.

Я несколько секунд, не двигаясь и не мигая, смотрела на неё, прежде чем испугаться по-настоящему. Если бы я продолжала изучать камни у себя под ногами и не подняла бы глаза, то шагов через пять наступила бы на эту руку. Слава богу, этого не произошло.

Я почувствовала, как у меня начала леденеть спина, а волосы на голове встали дыбом. Я резко повернулась назад, чтобы бежать. Но ноги вмиг стали ватными и не слушались.

И тут я проснулась…

Да, неслабый сон приснился с четверга на пятницу. А через неделю у меня начинается отпуск, и я лечу в Дагомыс.

Этот сон я помнила только в то утро, пока собиралась на работу. В конце концов я решила, что эта страшилка произошла где-то в другом месте, а не в Дагомысе. Этим себя и успокоила.

***

Чувствую, как самолёт отрывается от земли. Меня вдавливает в кресло. Только тут я вспоминаю, что опять забыла принять таблетку от укачивания. А сейчас уже поздно. Ну что ж, на этот случай у меня всегда есть леденцы.

А почему конфета называется «Взлётная»? Ни разу не встречала в продаже «Посадочной». Любому нормальному человеку хочется, чтобы за взлётом последовала посадка, тем более, когда летишь к морю!

Да и вообще, если по-хорошему, количество взлётов должно быть равно количеству посадок, не так ли?

В надежде, что так оно и будет, я поудобнее устраиваюсь в кресле, вынимаю из сумки очередной дамский детектив. Это самое приятное чтение в дороге, ни к чему не обязывает. Мне нравится проклеенный переплёт: такую книжку легко поделить на части и осчастливить своих попутчиков, если они в этом нуждаются. Что до меня, то читать современный детектив я могу хоть с начала, хоть с середины, да вообще с любого места.

После трех часов полёта я начинаю ёрзать, мне давно хочется вытянуть ноги, да некуда: эти самолеты строились для коротконожек. Наконец-то под крылом разноцветные прямоугольники полей сменяются горами. Я всматриваюсь в очертания Черноморского побережья. Вот самолёт снижается, делает круг над морем. Я намертво прилипаю к иллюминатору, вижу мост возле Мацесты, комплекс в Дагомысе.

«А это кто такие?» – у меня невольно вырывается возглас удивления. Я различаю на поверхности воды несколько десятков крупных толстеньких пловцов или пловчих, отсюда не разобрать. Но какие-то они уж очень большие, размером с лодку.

Несколько секунд я соображаю, кого же увидела? Что за морские чудища? Да и плавают они очень далеко от берега, вряд ли человек на такое способен.

Долго же я соображала, пока не поняла: это были дельфины. С большой высоты они удивительно похожи на людей, и мне от этого делается почему-то радостно. Похоже, я окончательно пришла в себя и готова отдыхать на полную катушку. А дела подождут!

На пляже

Лежу на животе и пытаюсь посчитать, который раз я отдыхаю в Дагомысе. Пальцев на одной руке уже не хватает. И я не одна такая: многие бывали здесь неоднократно, я их хорошо запомнила. И мне нравится это постоянство.

А сегодня слишком густо на пляже, даже на нашем дальнем, который только для голеньких, заметное оживление. Завсегдатаи уже здесь, естественно. Они все на своих законных местах. Никто другой эти места не смеет занимать. Ну, разве что только по незнанию, на первый раз прощается. Я-то за несколько лет уже выучила местные порядки.

Издалека поздоровавшись кивком головы с двумя-тремя нудистами, чьих имён я не знаю и знать не хочу, я сбросила одежду и быстренько нырнула в набежавшую волну. После первого заплыва я обычно долго-долго устраиваюсь, откидываю подальше от себя оставленные кем-то окурки, косточки от персиков и прочий мусор. Стряхнув с кожи солёные капли и не вытираясь, я нахлобучила шляпу и вытянулась на ещё не слишком нагретой гальке. Что ж, начнём новый день!

В нескольких метрах от меня расположился Валера – по моим догадкам – слегка не в себе мужичок. Он каждый день приносит с собой на пляж приёмник, лежит и слушает трансляции футбольных матчей. Я подозреваю, что он слушает не только трансляции, но и записи старых матчей. Иногда он всё же позволяет себе нырнуть в воду, проплыть метров двадцать, и – рысью назад, к приёмнику.

Если честно, то слегка не в себе большинство обитателей этого пляжа. Впрочем, я и себя не исключаю из этого большинства.

***

Вдруг Валера поднимается, подходит ко мне, шаркает ножкой.

– Нет ли у Вас с собой йоду? Я порезал ногу, – произносит он скороговоркой и подсовывает мне под нос свой кровящий палец.

– У меня из спиртосодержащего только духи, – отвечаю я и с готовностью достаю из косметички изящный маленький флакончик.

– Что Вы, что Вы, это, наверное, дорого, – пугается Валера и собирается было уходить.

– Да бросьте Вы, для того и таскаю. У меня и пластырь есть, – я протянула ему упаковку.

Я наблюдала, как он вытряхнул на марлю несколько душистых капель, приложил к ранке, зажмурился и закусил губу.

– Спасибо Вам большое, – пробормотал порезанный, отдал мне флакон и похромал к своей лежанке.

– Будьте здоровы, – ответила я, чувствуя, как в моей груди расцветает довольство собой. Как же, как же! Помогла человеку. Не каждый день начинается с подвига.

Валера устроился, как всегда: одним ухом лёг на приёмник, второе прикрыл панамкой и притих. Сегодня по причине ранения, наверное, вообще в воду не полезет.

***

Народ тем временем продолжал подтягиваться. Пришла, а точнее сказать, приплыла Наташа – очаровательнейшая барышня лет тридцати с ёжиком на голове в узеньких и голубых, как небо, шортах. Как это шикарно смотрится: голубая одежда на загорелом теле. Когда я снова буду молодой, стройной и красивой, непременно буду носить голубые шортики.

Мужчины – все до одного – повернули свои головы вслед Наташе. Я знаю, что она профессиональная танцовщица, поэтому и ходить, и стоять она большая мастерица. Поставив ножки в третью позицию, девушка обвела взглядом притихшую публику, со всеми раскланялась и стала медленно стаскивать с себя одёжку за одёжкой. Я отвернулась: мне неинтересно наблюдать за раздевающейся женщиной.

***

Этаким бодрячком прискакал «начальник пляжа». На самом деле, это я дала ему такое прозвище. Никакой он не начальник, а просто гиперактивный местный пенсионер.

Он считает себя ответственным за всё, что происходит на нудистском пляже: знакомится с новенькими, опекает молодых мамочек с детками, принесённым с собою маслом от солнца смазывает беленькие спинки незагорелых девушек. Ему-то масло совсем ни к чему, он чёрный, как головёшка. Совершенно бескорыстно дает советы, претендует на роль третейского судьи, независимо от желания окружающих. Начальник он и есть начальник.

Вот он скоренько разделся, решительно вошёл в воду по колено и громко объявил, что температура морской воды сегодня 24 градуса.

Надо сказать, за те несколько лет, что я за ним наблюдаю, он ни разу не ошибся в своих ощущениях. Дело доходило до того, что я приносила с собой термометр и втихаря проверяла, прав ли он: показания прибора всегда соответствовали тому, что сообщал нам «начальник пляжа», постояв в воде 5 секунд. Так что теперь я верю ему безоговорочно.

Дождусь ли я, когда вода нагреется до 27 градусов? Очень хочется.

***

Меж тем, он вернулся на сушу, натянул на блестящую лысину фуражку с якорем, обернул вокруг бёдер белое махровое полотенце и «отправился с обходом».

Ко мне он почему-то подходит редко, да и то всё как-то формально, без души. Мимоходом так спросит: «У вас всё в порядке?», и даже ответ-то толком не выслушает. И идёт себе дальше, к тем, кого нужно оберегать и защищать.

Зато я за ним могу наблюдать и получаю от этого немалое удовольствие. Итак, каждый день перед заплывом он минут тридцать общается с подданными. А я так люблю подслушивать чужие разговоры!

– Добрый день, – слышу я за спиной его голос и догадываюсь, что он подошёл к раненому Валере. Тот отчитался, как положено, о перенесённых страданиях и даже упомянул обо мне. «Начальник пляжа» одобрительно хмыкнул в мою сторону. Я это, правда, не видела, а только почувствовала спиной его взгляд.

До вечера Валера практически всем рассказывал о моём участии в его судьбе. Приятно, однако, помогать благодарным людям.

***

Он двинулся дальше. Любопытство взяло вверх, и я улеглась так, чтобы мне было удобно следить за его перемещениями. Очень вовремя, между прочим. «Начальник пляжа» направил свои стопы к двум девицам, прибывшим в Дагомыс совсем недавно, судя по белизне их кожи. Одна из них была блондинка, вторая прятала остатки крашеных в чёрное волос под бейсболкой.

Ёлки-палки, у «начальника пляжа» даже походка стала другой: от Валеры он отошёл озабоченным отставным майором, к девушкам же подскочил юным гусаром.

– Я смотрю, вы уже акклиматизировались, девочки мои,– залился он соловьём, подходя к барышням с тылу. – Запомните мои слова: если вы в первые три дня не сгорите, то дней через семь будете шоколадные, как мулатки.

Девушки прощебетали ему в ответ что-то приятное.

«Зачем девчонкам это надо? – недоумевала я, глядя на то, как лысый дед уверенными движениями втирает в юную кожу средство от солнечных ожогов. – Неужели им не брезгливо от его прикосновений? Нисколько он не похож на доброго доктора Айболита, и глаза у него масляные».

Меж тем начальник пляжа ласково гладил узенькую спинку той, которая блондинка, и предлагал ей вместе с ним заплыть сегодня за буйки. А глядел на неё так, как будто обещал увезти из родительского дома, тайно обвенчаться в деревенской церквушке, а потом озолотить.

Девушка отговаривалась тем, что не умеет плавать.

Закончив с этой процедурой – тело-то у юной чаровницы было невеликое – дед хлопнул её напоследок по филейной части и с нескрываемым сожалением двинулся дальше.

Я знала, что он когда-то был тренером у подводников, поэтому не удивилась, услышав с другого конца пляжа, как он обещал девочке лет девяти, что за три дня научит её плавать. Девочка приехала на море с мамой, которая позволяла ей заходить в воду только по пояс, не глубже. Мама глядела на него недоверчиво, а девочка слушала, хлопала глазками и верила в то, что обязательно научится плавать и сможет, наконец, вырваться от мамы. Девочку звали Анжеликой.

***

Начальник пляжа отправился куда-то дальше, а я глядела на этих двух маленьких женщин с одинаковыми редкими серенькими мышиными волосками – тридцатилетнюю маму и её дочку. Они обе казались мне какими-то страшно одинокими и невезучими. Сегодня они выглядели более несчастными, чем обычно, потому что расстелили своё полотенце в Том Самом Страшном Месте, которое я видела во сне за неделю до отъезда и теперь обходила стороной: именно там – в моём сне с четверга на пятницу – из песка торчала человеческая рука.

Только мужчина отошёл от них на некоторое расстояние, старшая из женщин зашипела: видимо, начальник пляжа помешал ей выяснить отношения с дочкой до конца. Она что-то говорила про незаправленную постель, про немытую чашку, про злую хозяйку, от которой девочка получила сегодня выговор.

Девочка ковыряла ногой камушки, теребила себя за ухо и то и дело оглядывалась на море, куда её неудержимо тянуло. Но нужно было выслушать всё, что хочет сказать мама, а потом обязательно попросить прощение. И не скороговоркой, а с чувством и подобающим выражением на лице. Анжелика давно все это знала и играла по маминым правилам. Иначе мама разозлится и вообще в воду не пустит.

Четвёртый день на море

За три первых дня я уже успела загореть и цветом кожи сравняться с теми, кто собирается в обратную дорогу. У меня не осталось никаких сомнений, что все свои прошлые жизни я прожила в тёплых странах. А чем же тогда объяснить, что я очень быстро покрываюсь красивым ровным загаром и никогда не сгораю? Или то, что в жару у меня мозги работают быстрее, чем на морозе?

Может быть, когда-то я была ящерицей, очень похожей на ту, какую встретила утром на пути к морю. Она лежала на камне, увитом плющом, и вбирала в себя солнечное тепло. Ей было нереально хорошо и приятно. Ей было бы приятно ещё долго, если бы я не напугала её, чуть не наступив на хвост. Обругав себя вороной за то, что не смотрю под ноги, я потопала дальше.

***

Очередной порыв ветра сорвал с зонтиков полотенца, взбаламутил море и закатил на наш пляж чей-то жёлтый надувной круг. Этот круг нёсся с такой приличной скоростью, что я поспешила увернуться, дабы не получить по лбу. Следом за ним бежала женщина с растрепавшимися волосами: давно уже бежит, видно. За ней семенил всерьёз расстроенный мальчик лет шести и кричал: «Мама, скорей, скорей!»

Один из наших – из голеньких – подхватил круг и галантно подал его запыхавшейся мамочке. Та обрадовалась, потянулась за беглецом, но тут же в испуге отдёрнула руку: да-да, её взгляд упёрся в то место, где у мужчин обычно бывают трусы.

Женщина не может себя заставить поднять глаза и забрать этот злополучный надувной круг. Я лежу и наблюдаю, а что будет дальше? Нет бы посочувствовать людям, помочь выйти из сложной ситуации.

Иван Иванович – а это был он – крякнул от досады, положил круг на гальку, а сам отошёл от дамочки на безопасное расстояние. От греха подальше, как говорится. А вдруг её родимчик хватит!

Иван Иванович – нудист заслуженный, лет шестидесяти пяти, один из тех, кто отдыхает в Дагомысе каждое лето. Я помню его с первого приезда на Чёрное море. Да и вообще он человек замечательный.

Тут подбежал сын, и всё решилось само собой: мальчик схватил свой круг и понёсся обратно. Мамочка, не поднимая глаз, пробормотала слова благодарности и побежала за сыном.

***

Иван Иванович глядел им вслед и почёсывал левый бок. Потом вынул из сумки флакон с маслом «Для детей», густо намазал свое плотное загорелое тело, сбросил с ног сланцы и отправился к воде. Там бултыхалась одна из наших нудисток, Света. Она безуспешно пыталась оседлать резинового крокодила. Это была девушка лет сорока, с пережжёнными перекисью волосами.

Крокодил выскальзывал из-под Светиного тела и всё норовил уплыть в открытое море. Иван Иванович поспешил ей на помощь: вдвоём они кое-как усмирили рептилию. Иван Иванович тащил покорённого крокодила за морду, а Света гордо на нём восседала как индийский раджа на своём любимом слоне и смеялась, запрокидывая назад голову.

А я лежала на своей подстилочке и завидовала им обоим – и Ивану Ивановичу, и Свете. Ведь есть же на свете счастливые люди, которые так легко находят контакт и общаются без проблем. Да вообще-то люди здесь действительно хорошие. Есть чумные, есть слегка странные. Зато матом не разговаривают.

***

В трёх шагах от меня в этот момент нарисовались две новые барышни. Они, правда, старались вести себя, как завсегдатаи, но по их удивлённым взглядам легко было понять, что они оказались тут впервые. А меня-то вообще не проведешь: всех изучила, всех посчитала, всем нашла место в классификации, почти каждому присвоила прозвище. Эти барышни в мой гербарий ещё не попадали.

После первой же встречи я окрестила их «юные натуралистки».

– Ну и как тебе это зрелище – лежбище голых морских котиков и кошечек? – сдавленно проговорила первая из них.

– Да всё нормально. Привыкнем. Знаешь, что самое неприятное в голом мужчине?

– Ха-ха. Догадываюсь.

– А вот и не угадала. Самое противное – это большой живот. По правде говоря, на голом пляже толстых мужиков немного.

Я мысленно аплодировала барышням за точное наблюдение. Я и сама распределяла пляжных мужчин в своей коллекции по нескольким параметрам. Ой, девочки, мужчины, оказывается все такие разные! И такие интересные! Но об этом только при личной встрече в устной беседе. На бумаге нельзя. Об этом и говорить-то можно только шёпотом.

Да и вообще на нудистском пляже собрались разные люди: и молодые, и пенсионного возраста, и совсем уже, казалось, древние экземпляры: глядишь – по земле ползёт еле-еле, но только добирается до воды – превращается в дельфина. Много лет на пляже появляется дед, к которому я прилепила прозвище «паук», с головы до пят густо поросший седыми волосами. Он с трудом спускается с железнодорожной насыпи, ковыляет, хромая одновременно на обе ноги. А в море за ним не угнаться. Если этот дед приходил на пляж до обеда – то погода была целый день хорошая. Я давно это заметила и радовалась каждому его появлению.

Меж тем барышни продолжали свыкаться с обстановкой, оглядывались.

– Смотри, какая странная парочка, – проговорила одна, и обе они повернулись в сторону подошедшей пары, – просто Дон-Кихот и Санчо Панса.

Я наблюдала за этой парой уже не первый год и знала, что это муж с женой. Он был худым и высоким, а она – наоборот. Он обычно шёл впереди и нёс какой-нибудь арбуз или дыню, а она семенила за ним следом, обвешанная сумками, зонтами, фотоаппаратами. Первым делом, придя на пляж, они – не как взрослые серьёзные люди, а как малые дети – сначала бросаются в воду, наплаваются вдоволь, намажутся чем-то от солнца. А уж затем начинают устраиваться.

И так обстоятельно устраиваются! Устанавливают среди камней зонт, поверх зонта натягивают матерчатый полог. Получается что-то вроде палатки, надёжно защищает и от солнца, и от ветра. Дамочка тут же прячется под пологом, лишь иногда выглядывает, чтобы что-нибудь съесть или искупаться. А мужчина, которого «юные натуралистки» назвали Дон-Кихотом, весь день жарится снаружи. Часам к одиннадцати камни прогреваются, и эта парочка несколько минут бродит по пляжу босиком – массируют ступни, не иначе.

Плавают всегда вместе и, в основном, около берега.

Барышни между тем также продолжали наблюдать за этой странной парой и удивляться.

– И что он с ней цацкается? Боже мой, по спинке гладит.

– Толстая такая. Где у него вообще глаза?

– Любит, поди.

– Я тебя умоляю. Какая любовь в 50 лет?

–Он-то ещё совсем мальчик. Стройный. Наверное, мало ест и много работает. А пиво не любит.

– А она классно загорела. Сколько дней надо валяться на пляже, чтоб стать такой бронзулеткой? У нас времени не хватит.

– Слушай, она похожа цветом загара и всем остальным на курочку-гриль. В ларьке килограмм курицы стоит 200 рублей, значит, она вытянет так тысяч на шестнадцать рубликов, не меньше!

Обе барышни залились звонким смехом. А мне стало обидно; эта пара мне нравилась, я к ним привыкла. А тут явились какие-то новенькие наглые девицы и обсмеяли хороших людей.

Я повернулась, чтобы рассмотреть их получше, и с удовлетворением отметила, что барышни – те ещё красотки, самые обыкновенные одинокие тетки, далеко не первой свежести. А как поснимали с себя шляпы да очки – вообще смотреть стало не на что. Две невыразительные мордочки с аккуратно нарисованными тонкими бровками – и всё.

***

Тут прогрохотал очередной поезд, в окошках мелькали удивлённые физиономии, пассажиры махали руками, свистели. Я давно уже не обращала никакого внимания на поезда, мне было совершенно наплевать, что кто-то видит меня голой. Пусть себе смотрят. Да и вообще, какая кому разница, как людям хочется загорать – в купальниках или без? Кто-то даже снимал нудистов на камеру.

«Настоящие дети, ей богу»,– проворчала я и отвернулась.

А новенькие барышни-натуралистки, когда камеру увидели, засмущались, полотенцами прикрылись и заверещали.

Непредвиденные обстоятельства

Вот я и дождалась. Температура воздуха – 29 градусов, а температура воды – 28. И это утром. А что будет к обеду? Солнце не успело ещё высоко подняться, греет тело по касательной, вода наипрозрачнейшая. Ну, разве это не счастье?

Я аккуратно обошла стороной То Самое Страшное Место, которой приснилось мне во сне ещё в Томске. Каждое утро первым делом, проходя мимо с опаской, я высматривала, не торчит ли в этом месте из песка что-нибудь страшное.

Но всё было спокойно. За те несколько дней, что я прожила здесь, ничего плохого не случилось. Правда, вчера я почувствовала чей-то тяжёлый взгляд, повертела головой в разные стороны, но так никого и не заметила. Это было утром, когда я только-только пришла на пляж, а потом и забыла.

Позже, зачитавшись, я опять вдруг вздрогнула от чего-то непонятного. Подняла глаза к железнодорожной насыпи и увидела, как наверху качнулся куст ежевики. А людей рядом не наблюдалось, и ветра не было. Я решила, что это опять какой-то полоумный фотографирует нудистов и прячется от страха быть пойманным и побитым. Меня это не сильно смущало. Конечно, не очень хотелось бы обнаружить себя потом в интернете.

Сегодня, правда, меня вдруг облаяла собака, которая обычно ластилась, в магазине какой-то дядька больно наступил на ногу и даже не оглянулся, а потом я обнаружила, что мой зонт обгадили птицы. Не зря я этих птичек не люблю! Всё это мелочь, конечно. А вдруг это какие-то знаки судьбы?

Я уже поплавала в своё удовольствие в полном одиночестве: не все нудисты ещё проснулись, и море принадлежит только мне. Обычно я плаваю около берега: захожу в воду по шею, глубже опасаюсь. Да мне и этого хватает. Просто когда народу много, все время кто-то попадается на пути, а моя маневренность оставляет желать лучшего. Так что оптимальный для меня вариант – это когда море свободно от «отдыхающих».

Надо оговориться, что «отдыхающие» – образ собирательный, так местные жители называют всех приезжих.

***

Лежу на животе, грызу яблоко. Ветерок лёгкий и теплый, море спокойное. Чего ещё желать?

– Вот и опять свиделись,– раздалось в нескольких шагах от меня. – Нынче я решил не ждать конца августа и приехал в самую жару.

«Какой-то знакомый голос», – подумала я и осмотрелась. Совсем недалеко от меня двое мужчин обменивались приветствиями, а я лихорадочно пыталась вспомнить, где же совсем недавно я слышала это раскатистое «р-р-р-р».

«Только этого не хватало!– молнией пронеслось у меня в голове. – Не было печали, так черти накачали».

Ошибки быть не могло. Я узнала этот голос. Надвинув шляпу на самые глаза, я осторожно оглянулась, всё ещё надеясь на какое-то чудо.

Да, все чудеса сегодня закончились! Как ни горько, мне пришлось это признать. Получается, что и собака, и тяжёлый дядька, отдавивший мне левую ногу, и гадкие птички предупреждали меня об огромной неприятности.

Метрах в пяти от меня, распростертой на морской гальке и абсолютно голой, если не считать шляпы, весело болтали два человека. Один из них был совершенно безвредный бродячий массажист Анатолий, а второй – Виктор Петрович Багиров, доцент из родного Технологического.

Вот это я влипла. Теперь что же, прости-прощай, нудистский пляж? Я злилась и перебирала в голове варианты отступления. Не могу же я перед читателем своей родной библиотеки предстать нагишом. Он много лет знает меня как серьезную даму Маргариту Николаевну, сотрудницу университетской библиотеки.

Как всё быстро переменилось: всего полчаса назад я считала себя счастливейшей из смертных. Вот она, бренность бытия. А, может быть, Багиров меня не узнает? Во-первых, от жаркого солнца я стала черна лицом; во-вторых, здесь я совершенно не пользуюсь косметикой. Наконец, в-третьих, он никогда раньше не видел меня голой. И, в-четвертых, я просто буду от него прятаться под шляпой и очками, это даже интересно.

Нет, всё же мне не хотелось бы маячить голышом перед человеком, с которым осенью предстоит встретиться в Томске. Пусть бы он приехал к концу моего отпуска, что ли? Я бы успела похудеть.

Нет, этот вариант мне тоже не подходит. Это невозможно ни при каких обстоятельствах. Или он, или я!

И вот тут я опять почувствовала, что на меня кто-то пристально смотрит.

Но это был не университетский доцент Багиров: они вместе с массажистом, продолжая болтать о чём-то своём, мальчиковом, – в их разговор я, честно говоря, по причине расстройства не вслушивалась, – отправились далее по берегу. Там, я знаю, бьют родники, а Анатолий любит купаться в прохладной воде.

Вот было бы счастье, если бы у моего земляка были те же пристрастия, что и у Анатолия. На моём горизонте мелькнул слабый лучик надежды. Но всё равно, с этого дня каждое утро мне придётся внимательно осматривать побережье, чтобы не столкнуться носом к носу со своим земляком.

Что привело его сюда? Улететь на другой конец страны, чтобы наткнуться на знакомого. И почему я не встречала его здесь в прежние годы? А может быть, я-то не встречала, а он меня узнавал и обходил стороной? Ну какой мне теперь отдых! Это сплошное наказание!

Я устроилась под своим зонтиком так, чтобы видеть тот конец пляжа, куда отправились мужчины. И чтобы при первой же опасности зарыть голову в песок, дабы не быть захваченной врасплох.

Откуда мне было знать, что женщин моего возраста и размера он не замечал вообще. Если они, конечно же, не обладали властью или иными полезными вещами. А на нудистском пляже разве поймешь, насколько влиятельной может быть та или иная дама, если на ней, кроме панамки, ничего нет?

Выходит, что я совершенно напрасно пряталась и, по наивности, столько сил прилагала, чтобы остаться неузнанной. Этот Багиров просто не остановил бы на мне свой взгляд. Обидно, однако. Даже не знаешь, что лучше.

***

Часа через полтора я ещё издалека заметила массажиста Анатолия и махнула ему рукой.

– Массаж желаете, сударыня? – спросил тот, расстилая свой матрасик на камнях. – Прошу, располагайтесь.

– Анатолий, разомните мне спинку, пожалуйста, что-то тянет в пояснице, – проговорила я, постелила поверх матрасика свое полотенце и улеглась на живот.

К слову сказать, я уже убедилась, что никакой пользы от Толиного массажа нет. Хотя и вреда тоже нет, да к тому же приятно. А двести рублей – небольшие деньги, если учесть, что я надеялась вытянуть из Анатолия кое-какую информацию касательно томского доцента, неожиданно и так некстати прибывшего в Дагомыс.

– Какой ровный у Вас загар,– намазывая мне на спину масло из персиковых косточек, проговорил Анатолий.

Я удивилась: «Неужели он запомнил, что я выбрала в прошлый раз именно персиковое масло из нескольких предложенных мне вариантов?» - совсем этого не ожидала.

– У Вас мышцы на спине стали рельефнее, – добавил массажист, проводя несложные манипуляции. – Вы, наверное, много плаваете?

– Я быстро устаю, – призналась я. – Когда плыву, то у меня почему-то поясница очень напрягается.

­– Так Вы просто не умеете правильно группироваться в воде, я Вас научу, – пообещал мне Анатолий.

Я решила, что пора переходить к задуманному. Может быть, Багиров поделился с ним своими планами.

– Неужели в холодной воде купаться приятнее? Вы каждый день уходите на родники, – сказала я и добавила, – там, наверное, самые смелые мужчины собираются. Сегодня какой-то новенький туда же отправился.

Анатолий на пару секунд задумался, даже перестал делать пассы руками по моей спине.

– Так это приехал знакомый откуда-то из Сибири, – он, наконец, сообразил, о ком я говорю.

– Он каждый год здесь бывает, и плавает, как рыба, – проговорил массажист и хохотнул. – Вообще-то он много врёт, говорит, что он, мол, учёный, профессор. Какой из него профессор? Как из меня академик!

– А почему Вы решили, что он врёт? – уж я-то знала точно, что Багиров только-только защитил докторскую, следовательно, профессором будет непременно и, судя по его умению обделывать свои делишки, очень скоро.

– Да он скользкий какой-то. – Анатолий помолчал немного и добавил, – немасштабный человек, понимаете? Я ведь тоже учился в свое время. Вот тогда были профессора! Меня с четвёртого курса выперли за аморальное поведение, я джинсами фарцевал.

Скажите, пожалуйста, какой наблюдательный. Я думала, что я одна плачу по старым временам. А вот поди ж ты! Да и вообще я, наверное, слыву ретроградом, потому что никогда не ругаю советское прошлое.

– Этот ненастоящий профессор на родниках остался? – спросила я уже напрямую, надеясь на положительный ответ.

– Да нет, он сразу же вернулся назад, только поглядел на дальние скалы да окунулся, – по голосу Анатолия я поняла, что он совсем не напрягается, массируя мне спину. – Этот профессор любит нежиться на обычном пляже, там девушек больше, чем у нудистов. А он девушек сильно любит.

Значит, Багиров прошёл мимо меня, а я и не заметила. Разведчица, ёлки-палки. С другой стороны, я могу не очень опасаться встретить его на нашем месте. Вот это приятно. Пусть он перелюбит всех девушек в красивых купальниках на Черноморском побережье, мне же спокойнее.

Однако червячок сомнения шевелился в моём мозгу: я прекрасно понимала, что не смогу быть такой же беззаботной, какой была до сегодняшнего дня.

– Такое душное нынче лето, – продолжал меж тем Анатолий, поглаживая мою поясницу. – Я потому и бегаю на ключи купаться, там вода приятная – не выше двадцати градусов, освежает.

Он обошёл меня и опустился на колени с другой стороны.

– Если сентябрь будет прохладный, в Дагомыс съедутся пышнотелые дамы. Они жару вообще не переносят, поэтому приезжают лишь в прохладную погоду. Работы мне прибавится, денежек заработаю. Но это не главное: более благодарных и добрых клиенток я не встречал, – Анатолий рассуждал вслух сам с собою.

Он помолчал немного, поглаживая меня по спине, а я опять подумала, что никакого лечебного эффекта от этого массажа я не получу.

– Они мне письма всю зиму пишут, с Новым годом поздравляют, с днем Победы, – продолжал Анатолий. – Мы здесь встречаемся, как старые друзья. И ни одна из них на меня не претендует. Высокие отношения, одним словом. Они меня любят и жалеют, а я их, – Анатолий хохотнул и шлепнул напоследок меня по спине, давая понять, что праздник закончился.

***

Может быть, одиноким пышнотелым дамам и впрямь массаж на пользу идёт? Почувствовать прикосновение больших и тёплых мужских ладоней – уже счастье. Я всегда боялась одиночества, хотя никогда не была одинокой по-настоящему.

Я думала о том, что мне повезло в жизни, и наблюдала, как Анатолий сворачивает свой коврик.

– Да и я, вроде бы, тоже пышнотелая, а жару люблю, – проговорила я, чтобы просто не молчать.

– У Вас, сударыня, мания величия. Вы представляете себя гораздо монументальнее, чем есть на самом деле.

«Какие приятные слова умеют говорить мужчины. Так бы слушала и слушала. – Подумала я, заправляя волосы под шляпу. – Ему-то все равно, а мне – приятно».

«Как элементарно устроены все женщины, какие они падкие до комплиментов. Скажешь пару ласковых слов – и готово». – Анатолий не сомневался, что приобрёл ещё одну постоянную клиентку.

– Завтра опять помнёте мне спинку, и всё будет замечательно, – сказала я ему.

– Всенепременно! – пообещал массажист.

«Да она уже на крючке, это же яснее ясного», – удовлетворенно подумал он, направляя свои стопы к очередной даме бальзаковского возраста. Через несколько шагов он оглянулся, улыбнулся дружески и помахал на прощание рукой.

Днём раньше в домике на Фестивальной

Никодим ходил из угла в угол. Было жарко и душно, хотя окна открыты настежь. Поначалу Никодим по ночам окон не открывал, он боялся комаров. Но после с удивлением обнаружил, что комаров здесь нет.

Он даже обрадовался, насколько может радоваться человек, занятый очень серьёзным делом, которому недосуг отвлекаться на пустяшное: ну, нет комаров – и не надо.

Хотя море было в десяти минутах ходьбы, свежий ветер к домику на улочке Фестивальной не долетал: он плутал в узких переулках, натыкался на высокие заборы, смешивался с запахом текущих в канавах канализационных стоков.

Кстати, скажу по секрету: из старой части Дагомыса канализация течет прямиком в Чёрное море. И это самая настоящая правда.

***

За целый день Никодим в море так и не искупался. Сначала дело, а потом удовольствия. Ещё не время мечтать о том, как он будет рассекать грудью морскую воду, и как волна понесет его сильное тело дальше от берега.

Это будет потом, после.

За день он основательно изучил побережье, знал особенности каждой буны[1], каждого ручья. Шагами измерил все расстояния, пройдя все пляжи вдоль и поперёк, добрался по валунам и скалам до следующей железнодорожной станции в поселке Уч-Дере. Он должен быть готов к любому повороту событий.

Он обязан отомстить Упырю за Машеньку. Мужества и решимости ему хватит. Завтра Упырь будет здесь. Всё уже готово.

Он так серьёзно готовился к предстоящему, что не заметил заинтересованного взгляда пляжной красавицы Алёны. Та откровенно любовалась Никодимом и была не на шутку удивлена и даже раздосадована тем, что парень с отличным торсом и широкими плечами, выдававшими в нем пловца, не обратил на неё никакого внимания. Он проскочил сегодня мимо, обдав девушку горячей волной. Красивое должно тянуться к красивому, думалось Алёне. Но в последнее время она всё чаще замечала – к своему неудовольствию – на неё обращают внимание совсем другие мужчины. А вот такие молодые и стройные вечно думают о чем-то постороннем.

Всё было не так плохо, и напрасно Алёна переживала. Просто на глаза Никодиму в тот момент попалась совсем другая дама, и его как будто огнём обожгло: какое знакомое лицо, много раз виденное лицо. Никодим не помнил, где встречал эту женщину, но решил, что она может ему помешать. И хорошо бы подстраховаться.

***

– Кодик, Коденька, вставай, пора завтракать, – Никодим, прислонившись лбом к стеклу, за которым царила южная ночь, вспоминал звук маминого голоса, мамины интонации, запах берестяной маминой шкатулки с бусами и серёжками, мамину песцовую шапку, в которой любил баюкать котёнка.

– Я не выспался, мамочка, миленькая. Сегодня ведь воскресенье. – Никодим видел и себя, восьмилетку-второклассника: он прятался от ласковых маминых рук, но мама щекотала его и легонько стягивала одеяло.

Это была такая игра. Коденька – как называла сына мама – лишь делал вид, что не хочет вставать, а на самом деле он уже давно проснулся и ждал, когда она доварит кашу и зайдёт к нему в комнату. Никодим любил свою мать до безумия.

***

Он опять подошёл к распахнутому окну, взглянул на небо. Когда Кодя был маленький, мама любила рассказывать ему про звёздное небо: она усаживалась на лавочку возле дома, брала сына на руки и они путешествовали от звезды к звезде. От мамы он узнал легенду о созвездии Лебедя и поверил в то, что в образе Лебедя странствует по небу чья-то душа. После смерти матери он был уверен, что на этом созвездии теперь обитает чистая, святая и очень одинокая душа его мамы. И потому каждую ночь первым делом пытался найти на чёрном небе именно это созвездие. Он зиму не любил, потому что созвездие Лебедя видно только летом.

Из окошка он не увидел, что хотел, выскочил на улицу и успокоился лишь тогда, когда отыскал на небе знакомый крест. Значит, мама рядом, она ему поможет. А Машенька была очень похожа на маму.

Эльвирино горе

Я почувствовала какое-то шевеление воздуха, открыла глаза и прямо над собой увидела женскую головку в тюрбане, сооруженном из шёлкового платка. Я села и уставилась на незнакомку.

– Добрый день, Маргарита, – проговорила подошедшая дамочка знакомым голосом. – Как тесен мир, просто удивительно.

Это была Эльвира. Та самая необыкновенная Эльвира из Москвы, с которой в прошлом году мы вместе путешествовали по Латинской Америке. Счастливый случай позволил мне слетать на пару недель в Перу, где мы и встретились. Благодаря невероятному стечению обстоятельств я осталась жива и не погибла в перуанских джунглях. Вместе с Эльвирой мы побывали в серьёзной передряге, достаточно плотно общались, и я, в общем-то, знала, что от неё можно ожидать. Никогда не думала, что она опустится до отдыха на Чёрном море. К тому же она так неожиданно и эффектно ко мне подкатила.

– Вы знаете, Марго, я хочу расположиться рядышком, – проговорила она, – около Вас так спокойно. Мне мужчины проходу не дают, а к Вам никто не пристаёт.

Это прозвучало так естественно из её уст, что мне ничего не оставалось, как только молча проглотить и быть благодарной за оказанную честь. И выглядела красавица при этом очень удручённо, как будто только тяжкая необходимость заставляет её обратиться ко мне за помощью.

– Вот счастливое создание, – подумала я тогда. – Какое гармоничное сочетание красоты и глупости. Пусть бог никогда не отнимет у неё ни того, ни другого. А может быть, устами Эльвиры глаголет истина? И я просто боюсь признать, что совсем не интересую противоположный пол?

– Располагайтесь, дорогая, я постараюсь защитить Вас от надоедливых мужчин, – произнесла я не без иронии в голосе. – Со мной не забалуешь.

Боюсь, Эльвира иронии не уловила. Она медленно раздевалась, снимая с себя многочисленные шёлковые одежды, установила свой зонтик в просвет между камнями, зашелестела какой-то упаковкой. Наконец, завернулась в парео и улеглась колечком под зонтом, выставив солнышку лишь розовые пятки.

– Понимаете, мне доктора не разрешают загорать, – она начала оправдываться, заметив мое недоумение. – С меня взяли клятвенное обещание перед отъездом, что я буду избегать прямых солнечных лучей.

– Обидно, наверное,– предположила я, но, судя по её реакции, ошиблась в своих предположениях.

– Да нет, не на что обижаться. Я и Вам, Марго, не советовала бы прожигать кожу, – покусывая губы, сказала она нравоучительно. – Мы уже далеко не девочки.

– Да всё понятно. Но я целый год живу в холоде, и здесь, на юге, хочется всего и сразу, – выпалила я скороговоркой, прекрасно понимая, что она тысячу раз права, и что к здоровью нужно относиться серьёзнее.

Эльвира ничего мне не ответила, только плечами передёрнула. Она знала, о чём говорила.

– Эльвира, жизнь такая странная штука. Вот сегодня мы живы, разговариваем, спорим, а что будет с нами завтра – никто не знает.

На тот момент я и не знала, насколько была близка к истине.

***

По большому счёту, Эльвира права во всём. Она, конечно, часто говорит банальности, поэтому и не хочется их слушать. С другой стороны, всё новое и оригинальное, прежде чем стать банальностью, проходит долгую обкатку на практике, и признаётся миллионами людей за истину.

Поэтому мне не хотелось с ней спорить, да и вообще-то я не спорщица, никогда не верила в то, что в споре рождается истина. Лучше каждому оставаться при своем мнении. А сделаем так, как скажет начальник.

В этот момент я вдруг опять почувствовала затылком чей-то взгляд. Боясь оглянуться, чтобы не спугнуть того, кто за мной наблюдает, я решила попросить помощи Эльвиры.

– Я вижу дядьку с хвостом на затылке и с подзорной трубой, с ним тётушка в розовом купальнике. Правее – семья с двумя девочками, а дальше, за камнями, – какие-то пьяные в дым девицы, – Эльвира со всей серьёзностью отнеслась к моей просьбе и стала чрезвычайно подробно описывать, что творится за моей спиной.

Она сморщила носик, видимо, наличие неприличных девиц на пляже могло повредить её нравственности. Но потом отбросила предрассудки и продолжала.

– Там кто-то стоит на голове, или мне это кажется? – она даже сняла солнечные очки, чтобы получше рассмотреть.

– Это йог, он здесь упражняется. – Я каждый день наблюдаю, как он истязает своё тело, натирает кожу песком, катается по раскалённым камням, выворачивается буквально наизнанку, затем подолгу стоит на одной ноге, устремив взгляд вдаль, в одну точку. А потом падает и мигом засыпает. Или душой улетает куда-то, оставляя на песке свое бренное тело…

– Какой он худой, все рёбра наружу, – продолжала удивляться Эльвира. – А волосы хной красит,– и она рассмеялась, совсем забыв про то, что ей дано было задание найти человека, который уже несколько дней меня пугает своим вниманием.

Я уже нисколько не сомневалась в том, что за мной кто-то следит. Только вот кто это, и зачем ему нужно преследовать меня – оставалось загадкой.

– А на насыпи стоит парень и смотрит на нас очень пристально, – Эльвира вытянула шею, – Марго, он конкретно на нас смотрит.

И тут она стушевалась, захлопала себя руками по бокам и отвернулась.

– Он делает неприличные жесты, наглец, – проговорила Эльвира и покраснела. – Я больше не хочу на него глядеть.

***

Я пока не могла решить для себя, стоит ли радоваться этой встрече. В общем-то, я очень удивилась, увидев Эльвиру. И что ей делать на нашем пляже, если она настолько боится солнца, что не снимает с себя одежды, даже когда лежит под зонтиком?

– Мы отдыхаем с мужем. Он у меня большой человек, без трёх минут министр, купается и загорает на отельном пляже. Там у него много приятелей, а у этих приятелей жёны такие из себя… Если долго смотреть – плакать хочется. Мне с ними неинтересно.

Оказалось, что она несколько дней наблюдала за нашим пляжем и за мной со стороны, но не решалась подойти. Просто свыкалась с мыслью, что здесь загорают вполне нормальные люди.

До чего же я, оказывается, невнимательная и бестолковая!– Я была злая сама на себя. – Уж если я Эльвиру не заметила, пиши – пропало.

Как Эльвира впервые попала на нудистский пляж

Эльвира изо всех сил старалась не хромать, хотя ногу было очень больно. Надо же так удариться о садовую скамейку! Голову свернула, рассматривая этого перца старого, вот и попала в переплет. Почему его лицо показалось таким знакомым?

Эльвира прожила на свете достаточно, чтобы многого и многих не помнить. Памятью, может быть, судьба ее не обделила, а вот наблюдательностью точно обидела: дамочка слишком переживала по поводу того, как она выглядит со стороны, как лежат локоны в прическе, не перевёрнут ли поясок платья, что обращать внимание на других людей сил уже не оставалось. Да, в общем-то, в этом не было большой необходимости: она сама была женщиной яркой, кому надо – тот сам запомнит.

Но этот седой павиан со слезящимися глазами как-то слишком нагло на неё пялился, поэтому Эльвира и переживала.

Продолжая размышлять о том, что случилось, она шла по пляжу, прошла мимо ларька, в котором торговали чебуреками и минералкой, обошла сторонкой полупьяную компанию из молодняка, манерно поднимая краешек длинной крепдешиновой юбки, чтобы не наступить на него. В этой юбке было страшно неудобно передвигаться по пляжной гальке, но Эльвира не привыкла пасовать перед трудностями.

***

Она уже смирилась с тем, что лето было окончательно испорчено: обстоятельства не позволили мужу выехать за границу. Кресло под министром, заместителем которого был её Мирон Сергеевич, всерьёз качалось – не без участия самого Мирона. Мужу нужно было находиться как можно ближе, чтобы в нужный момент, в один прыжок, оказаться рядом, подхватить выпавший из рук прежнего начальника портфель и разместить свой обширный зад в ещё не остывшем от прежнего владельца кресле. Мирон Сергеевич мечтал стать федеральным министром. Он и сам не знал толком, зачем ему это надо. Но всё равно очень хотелось.

Так что он сам не полетел на Мальдивы, и жену не пустил – для верности. И вот теперь Эльвира страшно страдала от неотёсанных соседей по гостинице, от крикливых детей, от навязчивого русского сервиса и вообще от всего, что окружало. А когда-то, в старые добрые времена, она любила отдыхать в Дагомысе. Но тогда, как известно, и трава была зеленее, и вода – мокрее, и морковка – слаще.

«Какой славный мальчик, – заметила про себя Эльвира, разглядывая сквозь тёмные очки шедшего навстречу длинноногого красавца. – А он на меня очень даже посмотрел».

Эльвира улыбнулась, выпрямила спинку и подняла повыше краешек юбки. Настроение у неё мигом улучшилось, она забыла и про старого павиана, и про больную ногу. Дама совсем заблудилась во времени: своих детей у неё не было, и она как-то не понимала, что парень в лучшем случае годится ей в сыновья, а в худшем – во внуки. Но поделать с собой ничего не могла.

Про свой возраст она не врала только врачам, а всех остальных обычно обманывала, так что и сама иногда забывала, сколько же ей лет на самом деле.

Она тихо радовалась, что на неё посмотрел молодой человек, да не просто скользнул взглядом, а посмотрел с вожделением. День удался. Мурлыча что-то себе под нос, Эльвира зашла куда-то слишком далеко от центрального пляжа.

– Что это значит? – Эльвира чуть не свалилась, запнувшись о камень. Она почувствовала, как по спине пробежала дрожь, а в висках застучало.

***

В трёх шагах от неё лежал на спине абсолютно голый мужчина и почёсывал свой живот. Эльвира попыталась отвести глаза в сторону, но не смогла. Она сделала шаг назад, собираясь развернуться и бежать от этого наглеца прочь, но увидела ещё троих раздетых людей пенсионного возраста – двух старичков и одну даму. Они играли в карты и громко смеялись.

Эльвира опустилась без сил там, где стояла.

– Как Галина Васильевна раздаёт, так у меня нету ни хрена. Козырька бы! Пора делать разборки,– кипятился тот пенсионер, который помоложе, с блестящей лысиной и загорелым гладким телом. – Он делал вид, что хочет заглянуть в карты своих партнёров.

Это был уже упомянутый однажды Иван Иванович. Однажды мне удалось подслушать его разговор с приятелями. Так вот, он рассказывал, что нынче приехал в Дагомыс двадцатый раз, и всё из-за пляжа. На всём побережье, мол, такого раздолья для нудистов больше не найти.

Та, которую называли Галиной Васильевной, седая, с короткой стильной стрижкой, кокетливо улыбнулась, а потом засмеялась, откидываясь назад, сотрясаясь всем своим рыхлым белым телом. Она прижимала карты к груди и картинно отмахивалась от недовольного игрока и его претензий. Наконец, просмеявшись, она выложила перед партнёрами всех своих королей и поднялась на ноги.

– Пора плавать, жарко. А Вы, Иван Иванович, карты на камушек положите и сядьте на них, чтоб в следующий раз повезло с козырями, – сказала она, обращаясь к загорелому.

– Ты, мать, далеко не заплывай, – проговорил второй мужчина, худой, как высохшая на солнце мелкая рыбешка. – А то я тебя даже не вижу, мне это не нравится.

– Не бухти, Толя, я только за горочку сплаваю и вернусь, – Галина Васильевна снова засмеялась, натянула поглубже на голову панамку и направилась к воде. Зайдя по пояс, она сняла с ног тапочки и кинула их сухому старичку, судя по всему – своему мужу, который ловко поймал тапки и отнёс подальше от берега, чтобы волной не унесло.

– Чай не девочка, часами в море мокнуть, – продолжал тот ворчать, усаживаясь на теплый плоский камень.

– Да ладно тебе, я ещё совсем свежая женщина, – проворковала напоследок Галина Васильевна и поплыла, красиво взмахивая руками.

Эльвира глядела на этих странных людей, слушала их разговоры и не могла понять, что всё это значит. Судя по всему, самые нормальные люди. Но зачем они голые? Неужели это и есть нудистский пляж? Зачем тут собрались голые старики и старухи?

Честно говоря, ей всегда хотелось побывать на нудистском пляже, хоть одним глазком посмотреть, что это такое. Но муж – человек строгих правил – сам туда не ходил и её не пускал. Эльвире всегда казалось, что нудисты обязательно должны быть молодыми, стройными и играть в волейбол, а не в карты. А тут просто полный бардак и безвкусица.

– Пойду-ка я тоже сплаваю, – вывел из задумчивости Эльвиру голос человека. – Анатолий Павлович, загорай один, я догоню твою смелую жёнушку и верну ее на берег. А ты пока тренируйся, мышцы качай.

– Будь добр, Иван Иванович, останови её. Только утром сегодня на сердце жаловалась, – проговорил сухой старичок.

Иван Иванович мелкими шажками направился к морю. Нырнул, и, сделав несколько сильных взмахов, догнал плывущую неспешно женщину. Анатолий Петрович глянул им вслед, потом завалился на спину и закрыл глаза.

«Куда меня занесло, – подумала Эльвира: к тому времени она потихоньку пришла в себя и осмотрелась. – Надо делать ноги отсюда. Не дай бог, кто-нибудь из отеля увидит, сраму не оберёшься».

В этот самый момент она и увидела Маргариту и удивилась ещё больше: всего полгода назад они вместе путешествовали по Латинской Америке и попали там в серьёзный переплет.

Эльвира вскочила с камней и трусцой побежала обратно, к обыкновенным людям, несмотря на ноющую боль в ноге. Спустя несколько дней она осмелела и всё же подошла к Маргарите.

Когда сны сбываются

Какое хорошее настроение у меня с утра! Вчера вместе с Эльвирой и её замечательным мужем я была на концерте Петра Налича. Мне так нравятся его песенки – совершенно дурацкие по содержанию и классные по исполнению. Сначала я удивлялась тому, как вообще на нашу российскую сцену выпустили человека с талантом и голосом? Если бы я совсем не знала русского языка, считала бы его песни шедеврами.

И я летела к морю, пританцовывала и мурлыкала себе под нос:

«Поступили жестоко,

Обломали крылья

И оставили плакать

На стиральной машине

В ванной»…

Ну, не чудо ли?

А потом был душевный ужин в ресторане, Эльвирин муж оказался приятным собеседником. Говорил он, правда, в основном о себе, но с юмором. Щёки совсем не надувал, как можно было бы предположить.

Я даже подумала, что из него получится совсем неплохой министр. Впрочем, я никогда не видела живых министров и не знала, какими качествами они должны обладать.

***

Подходя к обычному месту дислокации нудистского актива, я увидела нескольких «голых чаек», сбившихся у кромки моря в стаю и что-то оживлённо обсуждающих. «Голыми чайками» я называла про себя ту часть нудистского сообщества, которая предпочитала держаться кучкой. Обычно они рассуждали о великой миссии России, рассказывали друг другу о встречах с неземным разумом, щёлкали семечки, играли в подкидного дурачка. Одним словом, активно общались. Меня в свою компанию не приглашали. Я себя успокаивала тем, что мне этого не особо и хочется. Я и так про них всё знаю.

Что за гомон с утра пораньше? Я подошла ближе, но так ничего и не поняла. Стая «голых чаек» сбилась так плотно, спина к спине, что ничего невозможно было разглядеть. Пока я не додумалась присесть на корточки.

И вот тут – как будто сквозь забор из загорелых ног, бритых и волосатых, толстеньких и стройных – увидела лежащего наполовину в воде человека с неестественно вытянутой рукой. Человек был одетым, в рубашке и брюках. Лица я не увидела, а только слипшиеся мокрые черные волосы.

Меня затрясло. Человек был мёртв. Пятничный сон, никак, сбылся. Борясь со страхом, я все же заставила себя протолкнуться сквозь голые спины.

На правом боку, уткнувшись подбородком в прибрежную гальку и вытянув к небу левую руку, лежал Багиров; на указательном пальце - массивный перстень с изумрудом.

***

Спустя несколько минут с железнодорожной насыпи вниз к морю спустились трое – молодой парень в форме лейтенанта милиции, человек постарше в джинсах и полосатой футболке и дама в медицинском халате. Тот, который был в гражданском, оттеснил народ от распростёртого на камнях тела. Затем проверил карманы брюк утопленника, из заднего, застёгнутого на пуговицу, достал размокший паспорт.

– Кто знает этого человека? Он из Томска, – спросил следователь, оглядев по очереди всех любопытствующих.

«Голые чайки», пятясь и прикрывая срамные места тем, чем получалось, отвечали, что ничего не знают. И выразительно глядели на меня.

Господи, я ведь почти ни с кем не болтаю. Только в первый день сказала кому-то, что я – томичка. И получается, что этого было достаточно.

Следователь посмотрел на меня очень радостно и подошел ближе.

– Вы знаете этого человека? – спросил он, как мне показалось, излишне игриво.

– Да. Это преподаватель Томского технологического университета, – я не разделяла его весёлости и старалась не смотреть на мёртвое тело. – Это так страшно.

– Что там у него? – следователь обратился с вопросом к судебному медику.

Врач опустилась на корточки возле тела. Натянула на руки перчатки, потрогала лицо и шею.

– Асфиксия. Его сначала задушили, а потом утопили. Смерть наступила вчера вечером, часов двенадцать назад.

– Где Вы были вчера после семи часов вечера? – у следователя в глазах загорелся огонь.

«Ну, я тебя сейчас обломаю», – решила я про себя.

А вслух сказала, что вчера вечером – с шести до одиннадцати – я была на девятом этаже комплекса «Дагомыс»: сначала – концерт, а позже – ужин с приятелями в ресторане. А потом на такси добралась до квартиры, где остановилась. Вот так.

– Алиби, значит? – огонь в глазах собеседника немного стух.

– Так уж получилось, – сказала я, разведя руками. – Но я, наверное, могу Вам помочь, если не будете считать меня подозреваемой.

– Ваше алиби мы, конечно, проверим, – с нескрываемым неудовольствием произнёс товарищ в штатском.

– Я буду Вас ждать сегодня ровно в 14 часов вот по этому адресу, – он написал на бумажке какую-то каракульку и отдал мне. – Вы обещали помочь.

«Голые чайки» потеряли интерес к происходящему и разбрелись по своим лежакам, кое-кто вообще ушёл от греха подальше. Я устроилась на своём обычном месте. В море лезть не хотелось, идти было некуда.

Последняя встреча с Багировым в Томске

Я прекрасно помнила, когда видела Багирова в Томске в последний раз, этот случай стоил того, чтобы запомнить. Да, это случилось за несколько дней до отъезда.

Перед отпуском, как всегда бывает, навалилась куча неотложных дел. Я злилась на себя, ругалась с домашними, язвила коллегам и с трудом сдерживала себя, чтобы не нагрубить читателям, которые ни с того, ни с сего вдруг зачастили в мой отдел.

В один из последних рабочих дней я всё-таки сорвалась: разбираю старые бумаги, тороплюсь, глотаю пыль. Время – к закрытию. Кто-то из коллег уже гремит ключами.

– Маргарита Николаевна, будьте добры, помогите найти справочник. Я вчера положил его на верхнюю полку, а сегодня не найду, – неожиданно услышала я под ухом.

– Господи, за что? За какие грехи я вынуждена выслушивать такое? Бедные мои уши,– я сдавила голову руками.

Кто-то, кого я не видела, говорил приятным мужским голосом. Но этот невидимый мною мужчина в слове «положил» сделал ударным второй слог.

– Да что же это творится, молодой человек!– мне захотелось метнуть чем-нибудь тяжёлым в его сторону, но я оглянулась и осеклась. За спиной стоял не мальчик, но муж – преподаватель, доцент Виктор Петрович Багиров. Совсем недавно он передал в фонды библиотеки свою докторскую диссертацию, поэтому я хорошо его помнила.

Он немного удивлённо взглянул на меня, но удивление это не помешало ему вести себя так, как обычно: этот мужчина был абсолютно уверен в собственной неотразимости и всячески это демонстрировал.

– Я подошёл неожиданно и напугал Вас, простите великодушно, – сказал Багиров и улыбнулся в свои великолепные надушенные усы. Бедный, так и не понял, что с сегодняшнего дня он в моих глазах выглядит ущербным. Увы. Даже усатому мужчине, к моему величайшему сожалению, я не смогу простить такой прокол.

– Извините, я приняла Вас за студента, – я что-то ещё сказала в свое оправдание, всё-таки позволила себе резкость. – Сегодня меня целый день донимает какой-то бестолковый первокурсник.

Это было почти правдой. Именно сегодня приходил мальчик, каким-то чудом окончивший первый курс: ему пришлось объяснять, как заполнять требования на книги. Как ему удалось проучиться в университете целый год, ни разу не заглянув в библиотеку?

– Какую книжку Вы ищете? – спросила я доцента Багирова, не давая ему время на то, чтобы опомниться.

Он назвал автора, я автоматом сняла книгу с полки и протянула.

– Только поторопитесь, библиотеку уже закрывают, – скороговоркой сказала я, сгребла свои бумаги и двинула на выход.

«Ваше счастье, уважаемый доцент Багиров, что я пока ещё могу держать себя в руках, – думала я, закрывая и опечатывая кабинет. – Какая, однако, я злая сегодня».

***

Что-то бормоча себе под нос, я сбежала с библиотечного крыльца и понеслась в сторону Буфф-сада. Несколько раз усилием воли пыталась заставить себя передвигаться медленнее, но у меня так ничего и не получилось. Бежала бы до самого дома, если бы на перекрёстке меня чуть не переехала машина.

Это отрезвило. Последняя дурь из головы вылетела, когда до меня дошел смысл слов, сказанных водителем. Видать, русский человек: так припечатал, что мозгам свежо стало.

Да, пора в отпуск. Просто уже устала до неприличия. Моих дамских сил не хватает, чтобы себя контролировать.

И дальше я пошла гульбарным шагом, успевая разглядывать окружающих, чувствуя запах прогретого за день асфальта и городской пыли.

Я, конечно же, расстраиваюсь, когда слышу неграмотную речь. Но не до такой же степени, чтобы бросаться под колёса. Всё-таки он чертовски хорош, этот доцент. Да и вообще мне нравятся усатые мужчины. Тем обиднее было разочарование.

А в жизни вообще-то страшные бывают случаи. Вот, например, знаю я одного декана-технаря, который и говорит неправильно, и пишет с ошибками. В таком случае спасение может явиться только в образе грамотной и смелой секретарши. Смелость барышне нужна для того, чтобы не робеть перед начальником, правя его каракули.

И что-то мне подсказывает, что за такими, ёшкин кот, доцентами, профессорами и деканами будущее нашей несчастной национальной науки и нашего не менее несчастного российского образования.

***

В конце июля в Томск, наконец-то, пришло тепло. Редкие прохожие никуда не торопились. Я уже давно заметила, что Томск летом становился безлюдным городом, он совсем перестал быть похожим сам на себя: в прежние годы, как только уезжали на каникулы студенты, их места тут же занимали абитуриенты с мамами, папами, дедушками и бабушками. Несколько лет назад, когда еще не было никакого ЕГЭ, в июле-августе бывшие студенты приезжали в город своей юности, привозили с собой детей-внуков для поступления в томские университеты. Отправляли молодёжь на экзамен, а сами бродили по знакомым переулкам и скверам, возвращаясь мыслями в то время, когда всё только начиналось.

Куда ни кинь, от ЕГЭ один вред.

***

Свернув на Красноармейскую, я заметила кучку чиновников рядом с подлежащим реставрации домом. Их легко узнать: сами они всегда в серых пиджаках и полосатых галстуках, а рядом обязательно роятся журналисты с камерами и микрофонами. Это, видимо, стимулирует чиновников к более производительному труду.

Такие смешные пошли журналисты: ждут каких-то откровений от людей в серых костюмах?

Среди чиновников были и те, кого губернатор послал к чёрту во время последнего разбора полётов. Видимо, не долетели до места назначения, с пути сбились. Или губернатор остыл и решил вернуть их в насиженные кабинеты: кому-то ведь надо работать, новых быстро не наберёшь. А если и наберёшь – вдруг ещё смешнее получится, чем было.

Тому, кто забыл, напомню: совсем недавно глава Томской областной администрации во время рассмотрения вопроса о сохранении памятников деревянного зодчества так осерчал на своих нерадивых подчинённых, что забыл про политес и отправил их к чёрту. Вслух! При всём честном народе! От души так резанул ладонью по столу, вышел и дверью хлопнул. Подчинённые затихли, напряглись и перестали шелестеть бумажками. Весь город прилип к голубым экранам и не дышал. Было слышно, как по залу летает шальная муха.

А вот что было дальше, народу не показали.

Теперь эти самые посланные, но не улетевшие, топтались около одного из домов с остатками деревянных кружев и выразительно тыкали пальцами в небо. За этим с огромным вниманием наблюдали журналисты. Чем не информационный повод! Вечером об этом подробно расскажут по всем новостным каналам.

Непросто быть свидетелем

Я уже полчаса парилась в кабинете следователя, отвечая на кучу, как мне казалось, бестолковых вопросов. Слава богу, у меня было железное алиби. А иначе могла стать подозреваемой номер один, потому что была знакома с погибшим.

На великое-великое счастье накануне Эльвира пригласила меня на концерт Петра Налича, которого я очень уважала за детскую непосредственность и явный талант. Музыканты выступали в ресторане шикарной гостиницы, где проживала Эльвира со своим влиятельным мужем. И я была благодарна своей знакомой и за удовольствие от концерта, и за обеспечение алиби.

А следователь всё искал в моих показаниях нестыковки и проколы. Ему жаль было расставаться с такой замечательной подозреваемой. Прощаясь, он дал понять, что эта встреча не последняя.

***

Искупаться сегодня так и не удалось. Разговор со следователем, хоть и был коротким, отжал меня до последней капли. Не хотелось плавать в том месте, где только сегодня утром вынули из воды утопленника. Я брела медленно под платанами, смотрела под ноги. Меня обтекала весёлая толпа, а я всё думала о том, как непредсказуема жизнь человеческая. Наверняка вчера в это же время Багиров мечтал о чём-то хорошем, строил планы и не предполагал, что конец его так близок.

Потом я подумала, что я тоже всего лишь человек, и со мной в любой момент может случиться, что угодно.

***

– Маргарита Николаевна, пойдёмте есть арбуз, – это первое, что я услышала, вернувшись вечером на квартиру.

– Спасибо, спасибо, только душ приму, – пробормотала я и поспешила в ванную, заметив, что там никого нет. В большой семье клювом не щёлкают.

– Мы Вас ждём, – напомнила мне хозяйка Мария Петровна, когда я попыталась проскользнуть мимо кухни в свою комнату. – Я сегодня купила огромный арбуз, еле дотащила, думала, катить придётся. А тут, наудачу, Ибрагим Семёнович. Он так хорошо мне помог, храни его, Господи.

Ибрагим Семёнович приходился хозяйке то ли дядькой, то ли племянником – в тонкости я не вникала. Это был маленький щуплый мужчинка лет шестидесяти с небольшим, он приехал из Мурманска на пару недель. Мне легче было представить, как хозяйка – женщина крупная и сильная – в одной руке несёт арбуз, а в другой – Ибрагима Семёновича. Но я про это промолчала, улыбнулась племяннику и уселась на предложенную табуретку.

– Кушайте, Маргарита, кушайте, – расплылся в улыбке племянник и протянул мне огромный ломоть. – Арбуз нельзя оставлять на ночь, он проквасится.

– И правда, хороший арбуз достался, – похвалила я хозяйку за удачный выбор, а Ибрагима Семёновича за помощь, – сколько же в нём килограммов?

– Так семнадцать,– с готовностью ответила Мария Петровна. – Надо обязательно съесть за вечер.

– А потом всю ночь в туалет будем бегать!– обрадовался племянник, сплёвывая мелкие чёрные косточки в подставленный тазик. – Эх, красота.

– Придется в очередь становиться, - ответила я. Меня такая перспектива совсем не радовала. Не нравится мне шарахаться в темноте незнакомой квартире.

– Да и вообще, когда такая жара стоит, как сегодня, целый день надо сидеть в море и есть арбуз, – заявил Ибрагим и даже поднял вверх указательный палец, чтобы я отнеслась с должным вниманием к его словам.

***

– А что это на вашем пляже сегодня случилось? Человека зарезали? – резко сменил тему разговора племянник и серьёзно глянул мне в глаза.

Всё понятно. Моим хозяевам очень хотелось узнать подробности происшествия, и они обманным путём заманили меня на кухню. Я была готова к такому разговору, к чему лукавить. Но вот только никак не предполагала, что им известно про то, что я люблю купаться на нудистском пляже. Но они оказались очень осведомлёнными людьми, и требовали от меня полного отчёта, как у очевидца.

– Его не зарезали, а задушили. А потом столкнули в воду. – Я отвечала односложно, стараясь не вспоминать подробности. – У него на шее след от верёвки.

– А кто он такой, местный или «отдыхающий»? – спросил племянник, отложив арбуз и утирая губы полотенцем.

– Кто знает? Просто человек, мужчина лет сорока, высокий, черноволосый. – Я всегда знала, что у дурных вестей длинные ноги, и в том, что криминальная новость разлетится по всему поселку, не было ничего удивительного.

– Он был голый? – поинтересовалась Мария Петровна.

– Он был в рубашке и брюках, – успокоила её я и добавила, – а на пальце у него золотой перстень.

– Это хорошо, что есть перстень, сказала хозяйка, – по перстню его быстрее опознают.

– Наверное, – согласилась я с ней. – Я вообще-то старалась не глядеть на него. Страшно.

Я терпеливо ответила на все вопросы своих собеседников. Тайной для них осталось только то, что я знала погибшего раньше. Вот про это я им не сказала, а то разговорам вообще не было бы конца.

***

Я хочу помочь следствию, но чем? Я заметила Багирова всего лишь раз, в день приезда, и встреч с ним не искала. За что он поплатился жизнью? Он ведь не просто утонул в море, его задушили. Я старалась не всматриваться в лицо утопленника, но полоску на шее всё же разглядела. Жуткое зрелище. Когда-то я уже видела нечто подобное, это не забывается.

Я отвечала на вопросы, а сама думала о своей несчастной судьбе: почему я сегодня пошла на пляж, а не поехала на экскурсию к водопадам, например? Это происшествие прошло бы мимо меня. Но тут же устыдилась собственных мыслей: это у меня-то несчастная судьба? У Багирова всё гораздо хуже.

Но ведь и мне самой было иногда как-то неспокойно на берегу. Я чувствовала чей-то пристальный взгляд, но, оглянувшись, никого не видела. Иногда мне казалось, что за мной следят. Что это значит?

Вечером предыдущего дня в домике на Фестивальной

«Целый мир на моей стороне. Всё случилось именно так, как я хотел. Мерзкий Упырь умер». – Никодим в радостном возбуждении бегал из угла в угол, не находя себе места.

За окном принимался дождь, Никодим слышал, как падают на подоконник крупные капли. Это казалось ему хорошим знаком. Значит, он всё сделал правильно.

«Машенька, ты была бы довольна. Он виноват. Ты плакала, а мне было больно». – Никодим вдруг почувствовал на губах солёный вкус её слёз и резко остановился, упёршись лбом в стену с дешёвенькими наскоро поклеенными обоями.

«Дурак ты, Кодя, как был дураком, так и остался. Я его любила». – Никодиму показалось, что эти слова донеслись с улицы, он даже подошел к окну и высунул наружу голову.

Дождинки стучали по макушке, стекали за воротник, а он всё всматривался в сплошную темень, вслушивался в шорохи. Но Машенька больше не произнесла ни единого слова. Он подождал у окна ещё минутку, стянул через голову рубашку, вытер волосы и повалился на кровать.

«Я никому не позволю тебя тревожить, нарушать твой покой», – Никодим беззвучно шевелил губами и улыбался.

Но вдруг на лицо его набежала тень. Он вспомнил то, о чём не имел права забывать.

«Придется задержаться, тут новые обстоятельства открылись, – он тяжело поднялся, достал из сумки литровый пакет кефира и, не отрываясь, выпил его. – Подожди два-три дня. Дольше ждали. Может быть, я и быстрее управлюсь».

***

А как всё хорошо начиналось! Электрошокер сработал, как и обещалось в инструкции. Мерзкий Упырь потерял сознание. Никодим внимательно наблюдал, как побледнело его лицо, а на лбу выступили капли пота. Никодим зачем-то потрогал влажный лоб и с омерзением отдёрнул руку: его поразило, что у ещё живого человека может быть такое холодное лицо. Мерзкий Упырь почти не дышал, вернее, Никодим не чувствовал и не слышал дыхания.

Спустя какое-то время Никодим заметил, что сомкнутые веки начали слегка подрагивать. Он лихорадочно соображал, как поступить: может быть, растереть человеку щёки и уши, обрызгать его холодной водой или помассировать затылочные бугры?

Обморок после удара током должен пройти за две-три минуты, а то и раньше. В пособиях по доврачебной помощи советуют просто пощёлкать по носу – это тоже помогает скорее вернуться из обморочного состояния.

Но к чему эти пустые глупые мысли? Ведь Никодим уже давно всё решил.

И он достал из сумки длинный оранжевый шёлковый шнурок от кроссовок, набросил на шею человека, который начал приходить в себя, перекрутил концы пару раз и со всей силы потянул за них в разные стороны.

***

И вот тут-то и прибежала эта наглая обезьяна и уставилась на Никодима. Обезьяний хозяин – фотограф в это время медленно брёл вдоль бетонной стены далеко от буны, не поднимая глаз; его почти не видно было в наступивших сумерках, а мартышку отпустил бегать по пустынному пляжу.

Мартышка бочком подошла ближе, потрогала волосы мертвеца и оскалилась. Потом отскочила, заверещала и побежала прочь, навстречу своему хозяину.

Никодима поразили круглые мартышкины глаза. Какой цепкий взгляд у этой твари!

«Ведь всё расскажет хозяину, – подумал со злостью Никодим Павлов. Но потом как-то забыл об этом, торопился поскорее уйти с пляжа, и вспомнил только через сутки. – Да ещё эта библиотекарша. Ладно, разберёмся».

Никодим решил, что на эти дела потребуется два-три дня.

Убить – это просто

Да, всё получилось гораздо проще, чем предполагал Никодим. Он пришёл на берег в тот закатный час, когда почти все «отдыхающие» собрали свои подстилки и двинулись на ужин. Никодим почему-то был уверен, что застанет Багирова на пляже. Так и случилось. Никодим остановился поодаль и некоторое время наблюдал за доцентом.

Солнце подкатило совсем близко к Мысу, ещё несколько минут – и оно начнёт медленно заползать за Мыс, окрашивая в багровый цвет всё, что попадётся на пути.

Виктор Петрович бросал в море блинчики. Он накинул на плечи рубашку: жалко было терять тепло, накопленное телом за день. Он бросал в воду плоские камушки и ни о чем не думал. Редко у Багирова бывали в жизни такие моменты. Мысли его скакали с предмета на предмет, не затормаживая. «Что вижу – то и пою», – так, кажется, можно обозначить это состояние.

Первые двое суток отпуска, такого необходимого после всех треволнений по поводу защиты диссертации и проблем с этой наглой пятикурсницей, прошли славненько, и уже это было хорошо.

Багиров любил женщин. Тем сильнее любил, чем больше пользы извлекал из этой связи или просто флирта в плане карьеры. Если перспективы были очень заманчивы, бывало, он и голову терял на какое-то время. Но зачем ему нужна студентка из Кемерова?

Наглая девица прилипла к нему, как банный лист к энному месту. А потом начала его шантажировать, распустила сплетни по Университету. И вдруг вообще перестала попадаться ему на глаза. Оказалось, что девушка пропала, её нигде не могут найти. По этому поводу возбудили уголовное дело. Несколько раз вызывали на допрос и Багирова, подозревали в том, что он имеет к этому отношение. Большое спасибо коллегам: постарались, всё передали ментам в лучшем виде, может, и приврали чего лишнего.

Багиров нащупал рукой очередной камушек, метнул его и сам поразился собственной ловкости, даже присвистнул от радости.

***

В Дагомысе он бывал регулярно, и недели, проведённой здесь, ему хватало, чтобы набраться сил и продержаться следующий год молодцом. А вообще-то он совсем не умел отдыхать: у Багирова начиналась ломка, если он больше двух дней не появлялся в университете, не видел коллег, не слышал последних новостей и сплетен. Ему всегда казалось, что как только его долго не будет на рабочем месте, все его недруги объединятся, а начальники примут нежелательное для него решение. И он вернётся к шапочному разбору. Ни за что! Он всегда должен держать руку на пульсе. И все свои силы – сколько у него их было – он оставлял в университете. Всё остальное, что требовалось от него, будь то женитьба или развод, или общение с сыном, делалось наспех, в перерывах между интригами.

Так уж сложилось, что Багирова не любили на факультете. Блестящая защита докторской вряд ли будет способствовать росту его авторитета среди коллег. Своего учителя и наставника профессора Ивана Ильича Муромова он слегка презирал за неумение и нежелание приспосабливаться к современным условиям, считал его чуть ли не блаженным. Учениками не обзавелся, внутренний страх не позволял ему делиться с кем бы то ни было своими знаниями и наработками. А вдруг среди молодых прорежется талант и переплюнет его, Багирова, и перешагнет через него, как сделал в свое время сам Багиров? Старая, как мир, история.

Когда-то он встретил у Белинского мысль и запомнил ее навсегда: «Только золотая посредственность пользуется завидною привилегией — никого не раздражать и не иметь врагов и противников». Он решил, что Виссарион Григорьевич говорил о нём, этим себя и успокаивал. А что оставалось делать?

***

Он посмотрел на заходящее солнце, стараясь не щурить глаза. Давным-давно, в студенчестве, судьба свела его на практике в Хакасии с молодым японцем. Тот в конце каждого дня, невероятно устававший от тяжёлой физической работы – студенты закладывали какие-то бесконечные шурфы, и от плотного общения с русскими, уходил прочь, усаживался лицом на закат и в течение полутора часов не двигался и не реагировал ни на что. Каташи – так звали японца – глядел, не мигая, на огненный шар и шевелил губами, ничего не замечая вокруг себя. И возвращался в лагерь счастливый и умиротворённый.

Как-то он с пафосом объяснил, что на русский его имя – Каташи – переводится как "твёрдость". И совершенно напрасно это сделал: к нему тут же приклеили прозвище «каша – малаша».

Багиров глядел на солнце и слушал, как шуршит галька, скатываясь вслед за морской волной. Казалось, что весь мир состоит из яркого-яркого света и шороха растревоженных камушков. И ещё из брызг, иногда долетавших до него. Он был не в состоянии строить планы на будущее. Все задачи, которые были им когда-то сформулированы, уже решены.

Что делать дальше, Багиров должен придумать в ближайшие дни, может быть, уже завтра.

Он вспомнил, как бегал по этим бунам, когда родители впервые привезли его сюда в десять лет. Произведя несложные вычисления, он с удивлением обнаружил, что послезавтра ему исполнится сорок три года.

***

– Виктор Петрович, добрый вечер,– как сквозь толстый слой ваты пробился звук кем-то произнесённых слов.

Багиров с трудом оторвался от солнца, повернул голову в сторону говорящего и ничего не увидел. В глазах по-прежнему стояло огромное ярко-жёлтое солнечное пятно. Он зажмурился, потёр лоб и глаза пальцами.

– Виктор Петрович, Вы меня не узнаёте?

– Я ничего не вижу. Как Вы тут оказались? – Багиров узнал по голосу бывшего своего студента, а теперь – аспиранта.

Аспирант опустился на тёплую буну, аккуратно положил рядом сумку.

Багиров был раздосадован. Он никак не ожидал встретить тут кого бы то ни было, а уж тем более этого малахольного аспиранта Павлова. Надо его отшить побыстрее, пока не начал рассуждать о красоте фракталов.

Именно сейчас необходимо побыть в одиночестве, чтобы принять правильное решение: что делать дальше, чью сторону принять, кого сделать своим союзником?

Защита докторской прошла успешно, но теперь-то и начнётся самое неприятное: все места заняты, и для молодого профессора кресла свободного нет. В Дагомыс Багиров приехал, чтобы побыть одному и хорошенько обдумать, через кого действовать, дабы не ошибиться. Через молодую жену декана или свояченицу Трофимова? Обе дамы не прочь принять участие в его судьбе, но вот от кого будет больше толку?

А тут так некстати этот аспирант Павлов.

***

Аспирант молчал. Он достал из сумки небольшой предмет, похожий на мобильный телефон, покрутил его в руках. Багиров краем глаза наблюдал за этими манипуляциями и ждал, чем кончится молчанка. Павлов не был простым человеком, временами его голову посещали гениальные мысли. А вообще-то он вёл себя слишком странно; по факультету ходили упорные разговоры, что у парня душевное нездоровье. Да это и неудивительно, гениальность и сумасшествие всегда где-то рядышком.

– Виктор Петрович, – заговорил, наконец, Павлов, пытаясь заглянуть в глаза Багирову, – расскажите мне про Потоцкую. Расскажите всё, как было, пожалуйста.

«Вот ещё новости,– подумал Багиров: он не ожидал такого поворота событий и поперхнулся слюной, закашлялся. – Не хватало отчитываться перед этим сумасшедшим».

– Я знать не знаю, что с ней случилось, куда она делась, – Багиров старался говорить спокойно, только ему это плохо удавалось. – Меня полтора месяца мучили допросами и отстали, наконец, потому что убедились в моей невиновности. Я не знаю, куда делась Мария Потоцкая.

– Но что Вы думаете по этому поводу?– медленно произнёс, напирая на каждое слово, аспирант: было понятно, что он теряет контроль над собой.

Павлов не отводил своего взгляда от Багирова, буквально дырки высверливал, придвинул свое лицо на неприличное расстояние. Солнце почти закатилось за Мыс, остался тонкий краешек. Через несколько секунд станет темно, как бывает в южных широтах.

«Пора кончать с этим разговором, – подумал Багиров, пытаясь встать с уже остывающего камня. - Парень был влюблен в девчонку, крыша поехала. Нет, ну она-то какая мерзавка, в самом деле. Разнесла по факультету, что забеременела от него, от Багирова. Чушь полная, но некоторые из коллег с такой радостью встретили эту новость! И этот дурень всерьёз поверил и теперь – какая наглость – требует отчёта».

Багиров отметил про себя, что никогда доселе не употреблял этого слова – «мерзавка». А слово-то интересное, сочное. Он начал натягивать брюки.

­«Завтра куплю шорты, в брюках тут точно сваришься, – подумал доцент, – пора уходить».

– Я знаю, что Вы виноваты. И всё уже давно решено, – очень медленно, обкатывая каждое слово, произнес Павлов, улыбнулся Багирову одними губами, вернее - ощерился, и поднес к его шее предмет, который Багиров вначале было принял за телефон.

Фотограф и его обезьянка

– Молодой человек, – услышала я чей-то визг, – оставьте сумку в камере хранения. Нельзя. Вы бы с рюкзаком зашли!

Я оглянулась и увидела продавщицу с растёкшейся розовой помадой, крепко вцепившуюся в лямку перекинутой через плечо большой холщовой сумки.

Парень стоял ко мне спиной: худенькие плечи, крест-накрест ремни от фотоаппаратов, кепка на практически лысой голове.

– У меня в сумке обезьяна, я не могу затолкать её в ячейку, – высоким голосом проговорил фотограф: я тут же нарекла его про себя «лысым фотографом». – Обезьяна боится полной темноты, да и вообще это негуманно.

Тут я заметила, что в сумке действительно что-то шевелится, через секунду наружу вылезла маленькая коричневая лапка. Я подошла на шаг ближе и заглянула в сумку: на меня смотрели круглые блестящие глаза. Девушка с розовыми губами тоже поглядела в сумку.

– Эта обезьяна что-нибудь утащит и съест, – продавщица была тверда в своем намерении не допустить «лысого фотографа» и его обезьяну к ломящимся от снеди полкам.

– Ну и ладно, – буркнул парень и двинулся к выходу из супермаркета. Обезьяна высунулась по плечи из сумки и грызла яблоко, сдирая с него кожуру своими тоненькими пальчиками и бросая мусор под себя, в сумку, а не на блестящий магазинный пол, как хотелось бы мне в тот момент.

***

Я передумала покупать в этом магазине традиционную бутылку минералки и вышла вслед за фотографом на улицу. Он быстро перебежал проезжую часть, увернувшись от двигавшегося на неприличной для курортного городка скорости автомобиля, и зашагал к морю. Я шла по противоположной стороне Армавирской немного сзади и рассматривала его: длинная шея, мешковатая майка с сочинской олимпийской снежинкой, серые шорты, белые кроссовки с красными шнурками, тяжеленные фотоаппараты.

Фотограф снял с головы кепку, сунул её в сумку, почесал всей пятерней голову. А потом он сделал рукой жест, который от него никак нельзя было ожидать. Этот жест был очень привычным для меня. Он как будто взъерошил несуществующую слежавшуюся шевелюру. Наверное, он остригся совсем недавно и не привык к полному отсутствию волос на голове.

Из сумки выставилась чёрная, не крупнее кошки, обезьяна, одним махом вскарабкалась на плечи парню и села, свесив ножки тому на грудь и прижавшись к затылку всем своим маленьким тельцем. При этом животное внимательно всматривалось в лица встречных прохожих, даже оборачивалось кое-кому вслед.

На пути попался очередной ларёк с поделками из можжевельника, пришлось тормознуть: я не могу пройти мимо, чтобы не подержать в руках незамысловатые сувениры из чудно пахнущей древесины. И я благополучно забыла и про фотографа, и про его обезьянку, и даже про Багирова.

Из жизни «отдыхающих»

Как обычно, я проснулась раньше прочих «отдыхающих», чтобы без задержек преодолеть маршрут «туалет – ванна – кухня», и, нахлобучивая на ходу свою огромную шляпу, скатилась с четвёртого этажа в утреннюю прохладу. Во дворе девятиэтажки, как всегда по утрам, бродила знакомая пятнистая корова и щипала топтанную-перетоптанную траву.

Я не перестаю этому удивляться. Коровы совершенно свободно пасутся на городских газонах, в жаркие часы лежат в тени огромных старых платанов. Ну, это ещё куда ни шло! Я несколько раз видела такое, от чего хотелось зажмуриться и бежать куда подальше: предоставленные самим себе молочные бурёнки питаются отходами из мусорных контейнеров. Они достают из бака завязанные мешки, заправским движением вытряхивают содержимое на землю и съедают то, что посчитают нужным. А ведь кто-то потом пьёт это молочко.

Я пересекла двор, чуть не наступила в коровью лепёшку и чертыхнулась. Корова что-то промычала мне вслед. Я ей не ответила и побежала по переходу, пока пешеходам горел зелёный. Далее по тенистой Ленинградской улице, ёжась от утреннего холодка, быстро-быстро зашагала вниз. Как обычно, постояла немного на подвесном мосту через речку с мутной водой, покормила хлебом патологически голодных рыбок.

Сразу за мостом мне пришлось встраиваться в колонну «отдыхающих», жаждущих окунуть свои тела в прохладные морские воды. На этом участке всегда было людно, шумно и противно: как бы я ни старалась проскочить этот участок дороги пораньше, у меня это почти никогда не получалось. Плотным потоком по направлению к морю по узенькой улочке двигались и люди, и машины.

Причём пешком было гораздо быстрее: я оставила позади полдюжины выпускавших смрад из выхлопных труб автомобилей. Затем догнала шоколадного цвета семёрку, глянула в салон и увидела вчерашнего знакомца: фотограф одной рукой прижимал к уху телефонную трубку и говорил что-то резкое, рублеными фразами, а другой рукой копался в сумке. За руль держалась обезьяна. Она сидела на коленях у парня, вертела головой и чувствовала себя вполне уверенно в качестве водителя.

Я прибавила ходу, обогнала нескольких обгоревших докрасна очень весёлых «новеньких» с пузырящейся на плечах кожей. Куда их несёт? С такими ожогами надо сидеть в тенёчке и мазаться сметаной, а не валяться на солнцепёке. В том, что день будет жаркий, у меня никаких сомнений не было.

Я нырнула в туннель: над головой грохотала утренняя девятичасовая электричка, сильно пахло креозотом. А через несколько шагов – море. Покуда хватает глаз – везде море.

На горе Большой Ахун стоит высокая-высокая башня. Если подняться на эту башню в хорошую ясную погоду, то, говорят, можно увидеть Турцию. Поднималась три раза, Турцию не видела, зато видела море – без конца и без края.

Аполлон и его мамка

Вообще-то сегодня день обещал быть хорошим: придя утром на пляж, я увидела плывущего деда – «паука». Всегда можно себя развлечь, наблюдая за «отдыхающими». Попадаются очень интересные экземпляры.

На пляже появилась новенькая. Какая-то случайная дама, сразу видно. Лет сорока с небольшим; нельзя сказать, что красивая, скорее – суперухоженная. Таких женщин совсем немного в нормальной жизни, и каждой из них я бы поставила памятник, хотя бы из гипса. Маленький носик, острый подбородок, широкие скулы, волосы, бедра и прочее – такое славное, подогнанное под стандарт, молодое. Всё портили глаза: сухие, колючие, без огня, даже без малейшей искорки. Правда, под тёмными очками этого не видно. Если же она снимала очки, становилось понятно, что все эти достоинства ей не принадлежат. Как будто и чудный вздёрнутый носик, и румяные скулы и прочие прелести она взяла на время у своей младшей сестры или племянницы.

Она устроилась подальше от нудистского актива, буквально в двух шагах от воды. Было понятно, что общаться ей ни с кем не хочется. Сразу же нырнула, проплыла метров сто от берега, вернулась. Попрыгала на одной ноге, вытряхивая воду из уха. Расстелила полотенце, улеглась лицом к солнцу. Достала из сумки зеркало, глянула в него и отложила в сторону. И затихла. Наблюдать стало неинтересно.

Я взяла в руки очередной детектив, прочла пару страниц, отложила книжку в сторону. Что-то скучные нынче детективы пишут. А, может быть, просто не выспалась: в соседней квартире кто-то всю ночь колобродил, разговаривал басом и стучал мебелью.

***

– А я-таки пришёл, дорогая, – услышала я приятный мужской баритон и оглянулась. – Эк тебя угораздило к нудистам податься.

Рядом с дамой на камушках лежал Аполлон. Я просто не могла отвести глаз от его совершенного тела, и абсолютно не чувствовала от этого неудобства. Такой красоты я не видела никогда в жизни, только в анатомическом атласе. Изъянов вообще не было. Так бы глядела и глядела.

Но надо было соблюдать приличия, поэтому пришлось лечь на бочок и прикрыть глаза своею шляпой, оставив маленькую щёлочку. Теперь наблюдать за парочкой было удобно: правым глазом я вижу гораздо лучше, чем левым.

– Я не собираюсь вечно терпеть твои выходки, – говорила дама, чеканя каждое слово, глядя на своего друга с нескрываемой злобой, у нее даже глаза загорелись – от тебя сплошные неприятности.

– Да брось ты глупости говорить, – красавчик повернулся ко мне вполоборота, и я имела счастье полюбоваться его римским профилем и чёрными бровями.

– В первый раз, что ли? Ты уже взрослая девочка, не принимай близко к сердцу, береги себя.

Я обрадовалась: какое-никакое, а событие. Нудисты в массе своей очень приличные и скромные люди. А сегодня так вообще как-то особенно грустно на пляже.

– Я тебя не для того с собой везла, чтобы искать по гостинице. – Она вновь легла на спину, слова слетали с её губ и оправлялись прямо в небо. – Прогоню, надоел ты мне своими выкрутасами.

Отмечу, что дама употребила слово покрепче, я не стану его повторять.

Аполлон не чувствовал за собой никакой вины. Он зевнул и с хрустом потянулся. Грациозно изогнувшись, положил свою красивую голову ей на живот.

– Не гони меня,– промурлыкал он, теребя её волосы. – Я ведь хороший, Розалинда, я тебе ещё пригожусь. Ты сама это знаешь.

– Не смей меня так называть, паразит. Розалинда была, да вся вышла! – дама откинула его руку и поправила полотенце.

Он опять зевнул, приподнялся и сел, сложив ноги по-турецки. Потянулся к дамской сумке, покопался в ней, нашел бейсболку и натянул её на голову. А я отметила про себя, что черепушка-то у него совсем маленькая, мамкина бейсболка легко крутилась на его кучерявой голове. Затем достал гроздь бананов, съел парочку, кожуру затолкал обратно в сумку.

– Пойдём в гостиницу, я хочу есть и спать, – он смастерил недовольную рожицу. – Да и вообще мне здесь не нравится, отвези меня в Сочи.

– Катись куда хочешь! – Дама даже повысила голос, видимо, мальчик переступил некую черту. Но тут же она огляделась и уже тише добавила, – Даниил, не капризничай. Я устала и сегодня никуда не поеду.

Красавчик-жиголо не счёл нужным отвечать, натянул на свое божественное тело майку и, прихватив шорты, отчалил. Дамочка приподнялась на локте, поглядела ему вслед. Он шёл, не оборачиваясь. Она аккуратно свернула полотенце валиком, собрала какие-то мелочи в сумку, заколола волосы, напоследок оглянулась на место, где лежала, и отправилась вслед за ним.

Я была разочарована: представление закончилось слишком быстро; легла на спину и закрыла лицо шляпой. Пока солнце не слишком жаркое, можно позагорать животиком.

Чарли

Я никогда не торопилась вечером на квартиру. В конце дня, когда «отдыхающие» возвращаются все разом, там происходит настоящее столпотворение. Когда отступала дневная жара, я укрывала плечи махровым полотенцем и доставала своё вязание. Устраивалась лицом к закатному солнцу и вязала тёплую шерстяную кофточку. Оставалась на пляже до упора, пока солнце не скроется за высоким мысом, а на пляж не начинают подтягиваться всякие тёмные личности.

Меня, почему-то, не сильно пугало то, что три дня назад на этом берегу от руки злодея погиб человек. Я не собиралась менять своей привычки. Сегодня штормило, к концу дня волна стала такой, что я опасалась заходить в воду.

Я не сразу заметила, что в нескольких метрах от меня на огромном валуне расположился «лысый фотограф» со своей обезьянкой. Они подошли очень тихо, почти бесшумно, сели рядышком на ещё не остывший камень и несколько минут молча глядели на солнечную дорожку. Я даю голову на отсечение, что обезьяна тоже внимательно следила, как солнце своими лучами ласкает солёную морскую воду.

На шее у обезьяны на резинке болталась чёрная шляпа-цилиндр. Парень аккуратно освободил обезьянку от ненужного реквизита, положил шляпу рядом с собой. Затем достал из пачки сигарету, размял тонкими пальцами, чиркнул спичкой.

Обезьяна тут же спрыгнула с камня, схватила за резинку свою шляпу и спрятала ее в сумку. А потом уверенно направилась в мою сторону.

Остановившись в полуметре от меня, она быстро протянула свою коричневую лапку и схватила клубок ниток, поднесла к носу, понюхала, покопалась в нём пальцами, подбросила и тут же поймала.

Я быстренько перекусила нитку: мало ли что, вдруг животное захочет утащить заинтересовавший её клубок и потянет за собой почти готовую кофточку. Не бегать же мне за ней по всему пляжу.

– Чарли, не приставай к человеку, – не поворачивая головы, сказал фотограф.

Обезьяна отошла подальше от меня и бросила клубок. Затем опять было потянулась за ним, но тут её взгляд упал на мою сумку. Оттуда торчал банан.

– Так это у Вас мальчик? – обратилась я к фотографу, наблюдая, что же мартышка будет делать дальше.

– Скорее, дедушка. Ему уже 15 лет, – высоким мальчишеским голосом отвечал фотограф.

– Он банан хочет. Можно? – спросила я на всякий случай: хозяевам не всегда нравится, когда их питомцев кормят без спросу.

– Дайте половину, если не жалко, – сказал парень, так и не оглянувшись.

Чарли слушал наш диалог внимательно и не предпринимал никаких действий, но как только я получила разрешение и потянулась к сумке, моментально подбежал и уставился мне в глаза.

«Он и на самом деле уже старенький», – подумала я, приглядевшись внимательней к обезьянней мордочке, достала ножик, разрезала банан на две половинки, одну из них протянула мартышке.

Чарли крепко держал лапкой свою долю, а смотрел на мою, – до тех пор, пока я не сняла кожуру и не откусила кусочек. Лишь после этого он ловко очистил свою половинку, съел и побежал к хозяину, волоча за собой по камням бананью кожуру.

Фотограф сидел всё так же неподвижно на своем камне. Чарли осторожно взял из его руки окурок, поднёс ко рту, и, как мне показалось, затянулся пару раз. Потом бросил окурок в воду, сполоснул руку, понюхал пальцы и состроил страшную рожицу. Поднёс руку к носу фотографа, тот тоже поморщился, а Чарли вновь забрался на камень и уставился на воду.

«Это похоже на ритуал», – подумала я, не отрывая взгляда от человека и его лохматого приятеля, удивляясь всему тому, что произошло у меня на глазах.

Тем временем стало почти темно, я собрала свои вещички, покидала их в сумку и, не попрощавшись со своими новыми знакомцами, побрела, усталая, домой.

Как всё же несправедливо получается. Утром, когда ты свеж и полон сил, к морю спускаешься с горки сверху вниз, а вечером приходится подниматься в гору. Вот было бы наоборот.

Холодное и грязное Чёрное море

– Марго, я через полчасика должна убегать, мне на сегодня достаточно, – проговорила Эльвира, устраиваясь под зонтиком таким образом, чтобы ни один, даже самый малюсенький участок её бледного тела не был доступен солнечным лучам.

– В таком случае, я успею доплыть вон до того катера и вернуться, – произнесла я скороговоркой, натянула на голову неизменную свою шляпу из рисовой соломки и, обжигая ступни о раскалённые камни, почти побежала к воде.

– Дождись меня!– крикнула я Эльвире, в очередной раз пытаясь взгромоздиться на скользкий надувной матрас. – Я быстренько.

Я не собиралась плавать долго, у меня тоже намечалось одно мероприятие: звонил следователь и просил подойти к трём часам к нему в кабинет. Для себя я решила, что это даже неплохо: самую жару я проведу в прохладной конторе. Вот только сплаваю до катера, провожу Эльвиру, а потом повялюсь немного на солнце и пойду в кафе.

Море в этот день было спокойным, как никогда. О вчерашнем шторме напоминали лишь медузы, в огромном количестве прибившиеся к берегу. Я буквально разгребала их руками, морщась от брезгливости.

Волны сегодня не было, не было даже мелкой ряби. Абсолютно ровная и гладкая водная поверхность, и я старалась не нарушать этого спокойствия, лёжа на матрасе лицом вниз и рассматривая небогатый подводный мир нашего побережья. Вот проплыла стайка маленьких блестящих рыбок, быстро-быстро пробежал мелкий краб, испугавшийся кого-то, невидимого мною. Чаще на глаза попадались поросшие морской травой камни, бутылки, автомобильные покрышки. Какое всё-таки оно загаженное, это наше Чёрное море.

А где-то есть сказочные края и прекрасные моря с лазурно-голубой водой, и рыбки там плавают красивые, и мусор в воду не бросают, и окурки в песок не закапывают. Да лучше про это не думать, эти замечательные края где-то там, далеко, а мы – здесь.

***

Слегка пошевеливая в воде руками, я не заметила, как заплыла достаточно далеко от берега. Катер, который я выбрала себе ориентиром, остался уже далеко позади и слева. На борту катера двое мужчин играли в карты и громко смеялись.

«Наверное, Эльвира уже рвёт и мечет, – подумалось мне, – для неё лишние двадцать минут, проведённые на солнце, просто наказание».

Удивительное создание эта Эльвира. Ходит по пляжу как мумия замотанная, солнца боится. Ну и сидела бы в номере да сочиняла свои критические статьи на театральные шедевры. Знакомившись, она обычно представлялась театральным критиком.

Пора было возвращаться на берег, а мне не хотелось шевелиться, хотелось недвижно лежать, закрыв глаза и опустив руки в воду по локоть. Однако солнце припекало нещадно, спину жгло, и я развернула неповоротливый свой матрас в сторону берега. И вот тут увидела, что в мою сторону плывёт человек в маске и ластах. Рассекая по-крейсерски воду, он каждые две секунды опускал лицо, и я могла любоваться его идеально круглой лысиной. Череп его был наполовину свободен от растительности, но зато курчавыми черными волосами густо поросли его плечи и руки. Я думаю, что это вообще особая порода людей – человек волосатый.

Надо отдать должное этому волосатику, пловец он был отменный. Так бы глядела и глядела. Но он так быстро приближался, что мне захотелось быстренько освободить ему дорогу, чтобы не столкнуться с ним лоб в лоб. Вдруг он меня не видит и налетит всей своей мощью. А ему, например, нельзя сходить с курса. Однако я лишь посмеялась над собой: надо же, людям и в море места не хватает.

И совершенно напрасно. В этот самый момент я почувствовала достаточно сильный толчок, но удержалась на матрасе. Я даже не поняла, то ли он меня задел, то ли меня просто качнуло волной. А человек проплыл дальше, как ни в чём не бывало.

– Вот паразит, – ругнулась я вслух, – почти уверенная, что он меня не услышит, и неспешно погребла в сторону берега. Через некоторое время, однако, я почувствовала, что мой матрас потерял первоначальную свою упругость: до меня не сразу дошло, что из него выходит воздух.

Вот это да. А что дальше? Плавать-то я, вроде бы, умею, но только тогда, когда уверена, что дно близко, а здесь глубина приличная. От страха у меня свело ноги, как-то неожиданно для себя я погрузилась с головой в воду, тут же вынырнула, но вновь какая-то страшная сила потянула меня вниз. Я не успела сделать вдох, когда на пару секунд оказалась на поверхности, и вдохнула уже под водой.

Холодная, очень холодная вода ворвалась в мою грудь, стало нестерпимо больно. Это последнее, что я чувствовала. Последнее, о чём я думала, так это о том, какое всё же оно холодное и грязное, это Чёрное море.

Последнее, что видели мои глаза, была бетонная глыба на дне, на которую мне предстояло опуститься и лежать абсолютно голой, лежать довольно долго, пока не придёт время всплыть…

***

Казалось, что такую боль вытерпеть невозможно. В груди что-то хрипит и клокочет. После каждого вдоха от боли перехватывает горло, и мир вокруг перестаёт существовать. Потом в сознание вновь пробиваются какие-то звуки, голоса, но эта реальность сопровождается невероятной болью. Мне казалось, что ничего страшнее за всю свою жизнь я не испытывала.

– Дайте шорты и футболку, я же не повезу её через весь город голую, – приказал кто-то невидимый, а потом резко добавил, – дама, держите себя в руках, помогите мне.

– А она живая? – спросил кто-то Эльвириным голосом.

– Вы же видите, что она дышит, – сказал тот же человек, натягивая на меня зелёную майку с нарисованным попугаем.

Я слышала голоса, сквозь ресницы разглядела заплаканное лицо Эльвиры с растёкшейся тушью. Попытавшись сделать вдох, я тут же об этом пожалела: грудь буквально разорвало на части. И сразу пропали все звуки.

***

Очнулась в палате. В нос ударил больничный запах. Стараясь дышать как можно аккуратнее, открыла глаза.

У окна стояла Эльвира, прижав руки к груди, и что-то торопливо рассказывала невысокому человеку в белом халате, чьего лица я не видела. Светлые Эльвирины пряди растрепались, но как-то слишком уж живописно.

– Значит, всё в порядке, я ещё на этом свете, – подумала я, – Эльвира рядом, она выглядит прекрасно и кокетничает с мужчиной.

В этот момент человек в белом халате оглянулся. Рыжие волосы, конопушки по всему лицу, синие глаза. Совсем молодой – я бы дала ему не больше тридцати лет. Он улыбнулся, подошёл ближе. Эльвира поспешила вслед за ним, защебетала что-то соответствующее месту и времени.

Потом лицо её стало серьёзным.

– Марго, ты даже не дрыгалась, не кричала, только пару раз голова показалась над поверхностью воды. А если бы доктор – Эльвира так тягуче, томно посмотрела в глаза моему спасителю – в этот момент глядел в другую сторону?

– Я ничего не успела понять, – я пыталась оправдываться, как будто и впрямь была жутко виновата и перед ним, и перед Эльвирой, что не орала, как блаженная.

Сил моих хватило только на то, чтобы произнести одну единственную фразу. Лучше я пока помолчу, а после расскажу и про того парня в ластах и маске, который протаранил меня, и про то, что подо мной после столкновения с ним – по непонятно какой причине – стал сдуваться матрас. Поэтому я запаниковала и делала всё неправильно.

– Маргарита, это счастье, что у Вас длинные волосы, было за что схватиться. Купальника нет, только на шее цепочка болтается, – сказал доктор, присел на корточки возле кровати, поправил одеяло.

Какие у него глаза! Какие замечательные глаза: василькового цвета, с золотистыми искорками, задорные и молодые. Точно такие же, какие были и у того хирурга, который буквально с того света вытащил мою маленькую дочь. И в которого я за это, естественно, несколько месяцев была влюблена.

Как на грех, в этот момент я себе представила, как этот улыбчивый конопатый и рыжеволосый доктор тащит меня за волосы, отрывает от морского дна. А я вся из себя голая, как большая медведица без шкуры.

Об этом я лучше думать не буду. Думать надо о хорошем.

– Я после ночной смены решил поплавать, третий раз за лето. Встретился с одноклассником. Сидим себе, режемся в карты. И тут я вижу, что некая рыжеволосая дама метрах в пятнадцати от нас то погружается в воду, то вновь выныривает. И не издаёт ни единого звука, только глаза пучит. – Доктор говорил весело и улыбался, как будто рассказывал необыкновенно смешную историю. – Я бросил карты да нырнул. Вода прозрачная, нашёл быстро. Друг помог затащить Вас на катер. Вот и всё, делов-то.

– Спасибо, – одними губами прошептала я. – Спасибо, я всегда очень осторожная. А тут вдруг… – продолжать я не смогла.

– Ладно, всё кончилось хорошо. Два дня будет трудно дышать, а потом забудется. В другой раз кричите, зовите на помощь. Ладно, меня ждут дела, а Вы поправляйтесь, – произнёс он, закрывая за собой дверь.

Эльвира выскочила следом, наскоро со мной попрощавшись.

***

Как я устала. Закрыла глаза, пытаясь восстановить в памяти последовательность событий. Что произошло, с чего ради сдулся матрас? Из него вылетела пробка? Или, может быть, тот человек в маске и ластах, что так красиво рассекал морскую гладь, проколол резину? Может быть, он всеми доступными средствами борется за нравственность и топит всех голеньких дамочек? А вдруг он вообще сумасшедший? Увидит меня завтра на пляже и ещё что-нибудь придумает. Теперь надо будет от него прятаться, как раньше я пряталась от доцента.

А я его без маски и без ласт не узнаю. Придётся опасаться всех лысеющих мужчин с волосатых телом. Надо будет купить другие очки в пол-лица и какую-нибудь новую огромную шляпу на смену той, которая утонула в море.

Я храбрилась, насколько могла. Хотя при одном только воспоминании о том страхе, который мне пришлось пережить, к горлу подкатывал комок. Я опять закашлялась. Хотелось вдохнуть поглубже, но я боялась, что будет больно. После каждого вдоха боль становилась сильней. Как долго это будет продолжаться?

Но меня спасли. Сама судьба усадила рыжего доктора в стоящий неподалеку катер, дала ему в руки карты. На моё счастье, в ту ночь в больнице было спокойное дежурство, и он не поехал отсыпаться домой, как обычно, а решил искупаться. Спасибо небу, что Вячеслав Иванович – а именно так звали моего спасителя – в нужное время посмотрел в мою сторону.

Бегом из больницы

Утречком я прошлась по больничному коридору, поняла, что совершенно нормально ориентируюсь в пространстве. Грудь болела, но я уже стерпелась с этой болью и не боялась её. Быстренько собрала свои вещи и попыталась незаметно проскочить мимо медсестры. Та поймала меня за хвост уже на лестнице.

– Маргарита Николаевна, ну кто же так делает!– шёпотом кричала она, догнав меня в три прыжка и перегородив дорогу. – Вас должен осмотреть доктор, документы не оформлены.

И она потянула меня наверх.

***

Руки у меня дрожали, и я очень долго заполняла бесконечные графлёные бумажки, стесняясь просить у медсестры помощи. Незаметно сзади к стойке подошел Вячеслав Иванович: лицо – серое, глаза – ввалившиеся.

«Ночка у доктора выдалась скверная, – подумала я и произнесла каким-то не своим, а противным писклявым голосом, – спасибо Вам. До свидания».

Он качнул головой и почесал левую бровь, что-то хотел мне ответить, но передумал. И пошёл, прихрамывая, прочь. Я глядела ему вслед, и он оглянулся.

– Не заплывайте далеко, Маргарита, – произнёс он и завернул за угол.

Я никуда и никогда больше не буду заплывать. Честное слово! Заходить в воду только по пояс. Валяться на таком грязном дне нет никакой охоты. Спасибо большое.

***

– Спасибо большое, не поминайте лихом, – сказала я медсестре и наладилась было к выходу, но Мария Сергеевна – на бейджике у неё было написано это имя – открыла ящик стола и достала книжку.

– Дайте автограф, пожалуйста, – попросила она, – я впервые вижу живую писательницу. Знаете, я от души смеялась, когда читала ваш детектив. Правда.

«Да уж, живая писательница гораздо приятнее мёртвой, это точно, – подумала я, ставя на титульном листе давным-давно отрепетированную замысловатую закорючку и тихонько радуясь в душе, что слава обо мне дошла до Черноморского побережья. – Очень хорошо. Страна должна знать своих героев!»

Какое странное существо – человек. Только вчера могла ни за понюшку табаку пропасть, сгинуть в морской пучине. Самое время подумать о высоком, о вечном. А я опять о земном. Гордыню свою тешу.

А может быть, я просто хочу забыть случившееся со мной как страшный сон? Гоню из головы мысли о вчерашнем, думаю о всяких глупостях. Кстати, надо бы позвонить домой.

Порылась в сумке, нашла телефон. Разряженный, с потухшим экраном, как мёртвый. А ведь домашние, наверное, волнуются. Они ведь ничего не знают и даже представить себе не могут, как им повезло: не придётся хлопотать по поводу доставки трупа из Сочи в Томск. А это может стоить приличных денег.

Да, мне частенько приходят на ум неуместные мысли. Всё-таки, главное - я осталась жива.

***

Я спустилась на первый этаж, не без труда нашла выход. В больничном дворе цвели олеандры. Я шла вдоль аллеи, и меня пьянили своим ароматом белые, розовые и ярко-красные кусты. Кружилась голова. Мне хотелось как можно быстрее убежать от больницы, но сил хватило только дойти до первой лавочки. Опустившись на минуту, я поняла, что более не могу терпеть этот приторный цветочный запах. Придётся из последних сил отползать как можно дальше.

Я завернула за угол и почуяла свежий морской ветерок. Я увидела море. Хорошо-то как!

«Неспокойно сегодня синее море», – отметила я про себя, и короткими перебежками стала спускаться вниз, к автобусной остановке.

Заглянула в сумку в поисках кошелька, наткнулась на несъеденный вчера банан и только тут поняла, что страшно проголодалась. Добрая Эльвира собрала все мои пожитки в сумку, когда сопровождала в больницу в бессознательном состоянии. Вячеславу Ивановичу, видимо, удалось её убедить, что я буду жить. И она решила, что банан мне может пригодиться.

На пляже остался, наверное, только зонт от солнца. Может, он и сегодня стоит там, одинокий. А, может быть, его унесло ветром, или он стал добычей лихих людей.

Банан в горло не лез. Мне показалось, что я пытаюсь проглотить колючего ежа. Интересно, когда в следующий раз я решусь чего-нибудь съесть или выпить?

Утром того же дня в домике на Фестивальной

Никодим проспал. Он вскочил с постели и закрутился волчком по комнате. Надо торопиться.

Хозяйка – невероятно противная тётка, пристала с расспросами: до какого числа будешь держать комнату? Если б Никодим сам это знал! Надо сначала все дела сделать. Вчера всё получилось прекрасно. А сегодня, к примеру, необходимо разобраться с обезьяной.

Никодим захватил с собой ласты и маску, вдруг ему уже сегодня удастся уплыть далеко-далеко. Надо быть ко всему готовым. Завтра День рождения Машеньки.

Он почти бегом бежал всю дорогу: сначала по залитой солнцем Фестивальной улице, где почему-то совсем не осталось деревьев, затем свернул в проулок и пронесся мимо полуразрушенного Дома культуры, в который по выходным на религиозные собрания стекались какие-то неестественно радостные люди. И далее, мимо торговцев грушами и инжиром, расположившихся под сенью высоких старых платанов.

И вот уже оказался у железнодорожной станции, да так не вовремя. Длинный грузовой состав медленно выползал из-за поворота, и с десяток распаренных отпускников спокойно пережидали его, усевшись на привокзальных лавочках.

Никодиму пришлось затормозить. Он огляделся и увидел, что в двух шагах от него с сумкой под мышкой топчется та самая библиотекарша, которая должна была лежать на морском дне.

Он надвинул на глаза бейсболку, резко повернулся и отошёл, но недалеко, чтобы понаблюдать за ней со стороны. Как эта сухопутная курица смогла спастись? Она была далеко от берега, когда Никодим пропорол её матрас. И она даже не кричала, не звала на помощь. Никодим наблюдал за ней несколько дней и был уверен, что она не умеет плавать. Она должна была непременно утонуть.

Но сухопутная курица, как оказалось, была жива-здорова. Она перехватила поудобнее огромную сумку и направилась к мосточкам через железнодорожные пути. Она даже скользнула взглядом по Никодимовой фигуре и принялась считать вагоны товарняка.

Никодим готов был порвать её на части. Он бы сделал это, если бы рядом не было людей, да вон хотя бы толкнул под проходящий поезд.

Немного поразмыслив, он решил, что случайностью спасение библиотекарши быть не может. Значит, судьбе так угодно. Пусть будет так, как будет.

Надо разобраться с обезьяной.

Фотосессия

Фотограф уже был на пляже и работал. Честно говоря, отбоя от желающих сфотографироваться не было: профессионал делал свое дело качественно. Самая последняя дурнушка увозила домой прекрасные фотографии: хочешь – в гламурный журнал отправляй, хочешь – на витрину, прилепив внизу ценник.

Помните песенку про волшебника?

«Хочешь, некрасивую тебя

Сделаю, как золушку, красивой».

А кому нужно фото из жизни – пожалуйте, возьмите на руки обезьянку, она поможет составить нужную композицию и заставит по-настоящему улыбаться.

Но дамы сплошь хотели в журнал, поэтому выпячивали попки, втягивали животики и навешивали на лица подобающее выражение. Даже маленькие шестилетние девочки умело изображали из себя продажных женщин.

Фотографу это, явно, не нравилось. Но клиент всегда прав, даже если не прав абсолютно. Вот и сейчас две дамочки – по всему видно, мама с дочкой, – объясняли, какой результат они хотели бы получить.

– Понимаешь, – это мать обращалась к фотографу, – у меня правое бедро толще, поэтому постарайся, чтобы его не было в кадре. Надо так сделать, чтоб в глазах была мысль, а это получатся при повороте головы на три четверти. Но мне не нужна морщинистая шея.

Она была хорошо подготовлена к съемкам, эта мамочка.

– Вот я снимаю очки, вот поворачиваю голову, лови мой взгляд, лови,– горячилась она, взмахивая от нетерпения руками. Ей хотелось всего и сразу: и чтоб в глазах что-то мелькало, и чтобы складки на шее были незаметны, и чтобы спиной не загораживать вон тот живописный валун.

Когда же наступила очередь дочери, стало ещё смешнее. Никодим Павлов даже забыл на время о своём важном деле и рассмеялся в полный голос.

Девочка была молода годами, но донельзя уставшая от жизни. Ей почему-то не хотелось сниматься, но мать настаивала, помянув три раза какого-то Николая Петровича: тот, якобы, ждёт-не дождётся этих снимков. И далее всё пошло как по маслу: дочь выполняла все материнские распоряжения.

– Сядь лицом к морю, смотри не прямо на меня, а искоса, как будто ты напроказничала и стесняешься этого,– громко диктовала мать, стоя за спиной у фотографа.

«Вот сейчас бы с матери настоящие фотки получились: и в глазах искра есть, и бёдра правильно расположены», – подумал Павлов.

О чём думал фотограф, неизвестно: он просто молчал и работал.

– Сними её так, чтобы взгляд был лукавый,– командовала мать фотографу, – и чтоб живота не было.

– А ты убери живот, – это уже дочери, – и заправь волосы за уши, пригладь, так у тебя получается лицо невинной девушки.

– Кошмар, там голые в кадр попали,– вдруг завопила мать и сдёрнула девчонку с удобного камня. – Не хватало опозориться перед Николаем Петровичем.

Понаблюдав за фотосессией минут десять, Павлов нагляделся и на маму с умным взглядом, и на ее невинную дочурку. Даже если фотограф когда-то был нормальным мужчиной, после полугода работы в этом качестве он вполне мог превратиться в женоненавистника.

Но дело была сделано прекрасно. Мамочка добилась своего. Удивительно цельная женщина попалась: чётко знала, чего хотела. Она ушла вполне довольная полученным результатом.

***

Всё это время не участвующая в съемках обезьянка висела на высохшем дереве, раскачивалась на хвосте, смотрела на прохожих и не мешала хозяину работать. Она долго жила на белом свете и насмотрелась всякого. Что Павлову было в диковинку, обезьянку уже не удивляло.

Павлов подошёл к ней поближе и протянул животному персик. Фотограф был занят, но краем глаза заметил, что Мистер Чарли немного помедлил, и лишь потом потянулся за фруктом. Взял своей маленькой лапкой, а может – ручкой, подкинул, потом помахал в воздухе, оглянулся на хозяина, ободрал кожицу и съел.

Павлов повернулся и поспешил удалиться. Фотограф поглядел ему вслед удивлённо, но не оторвался от работы.

Первый день новой жизни

Мир казался мне особенным: и солнце – ласковее, и море – чище, и люди чаще улыбались. Я вернулась из больницы первой электричкой, сразу же юркнула в ванную, приняла душ.

На кухне колготились «отдыхающие», хозяйка смотрела в большой комнате утренние новости по телевизору, дожидаясь, когда они все умоются, позавтракают и отправятся на море. На меня она глянула удивлённо: видимо, знала, что я не ночевала дома.

А я – та ещё артистка – села рядышком с ней на диван и срывающимся на писк голосом рассказала о событиях вчерашнего дня: как чуть не утонула, как добрый доктор вытащил меня из воды, и как я сбежала из больницы рано утром.

Хозяйка спешно выключила телевизор и вся превратилась в уши. Потом увлекла меня на освободившуюся кухню пить чай. А когда поняла, что мне ничего не лезет в горло, достала с верхней полки запылившуюся бутылку, наполнила рюмочку тягучим, буроватого цвета сиропом и велела выпить маленькими глотками.

У меня не было сил сопротивляться, и я проглотила настойку, обдирая себе горло. Однако минут через пять голос перестал сипеть, и хозяйка получила полный отчёт о происшествии. Она ни секунды не сомневалась, что меня хотели утопить, потому что я явилась, сама того не ведая, свидетельницей преступления.

– Ты, девонька, долго не думай, ступай в милицию и расскажи им все подробности, – втолковывала она мне. – Они быстро сообразят, в чём дело.

В том, что милиционеры сообразят быстро, я очень сомневалась, но вынуждена была клятвенно заверить хозяйку, что непременно так и сделаю. Советчица посчитала свой долг выполненным и отпустила меня с миром.

***

И вот теперь я стояла у железнодорожного переезда и злилась, что приходится пережидать проходящий поезд. Нестерпимо хотелось окунуться в море: только начало десятого, а уже жарковато.

Да и вообще я, оказывается, дама капризная. Это для меня самой было неприятным открытием. В обычной жизни капризы некогда демонстрировать, а здесь-то – раздолье. То мне, видите ли, жарко, то – холодно, то – ветер, то - солнце слишком яркое. Или, наоборот, набежали тучи и всё испортили.

Вчера так хотелось груш, а торговцы предлагали только сливы и кислые яблоки, а сегодня наволокли ящиков с грушами, а мне уже не хочется. Вот так-то.

Впрочем, на фоне вчерашнего происшествия всё остальное меркло. Мне всегда казалось, что я не боюсь смерти. Но расставаться с жизнью во время отпуска, когда вокруг так ярко и солнечно, а в двух шагах – тёплое море, не очень хотелось. Лучше зимой, а ещё лучше - осенью: не придется долго долбить мёрзлую землю.

Я поёжилась от таких мыслей, дождалась, когда освободится переход, и потопала дальше.

***

На пляже мой приход вызвал заметное оживление: многие подходили и интересовались самочувствием. Это был мой день! Сама того не желая, я стала героиней. Раскланивалась налево и направо, давала комментарии по поводу своего чудесного спасения, пока вновь не осипла и не замолчала. Тогда завсегдатаи пляжа продолжали обсуждать это происшествие уже без моего участия. И я с удивлением слышала, что событие обрастает новыми и новыми подробностями, подчас совершенно нелепыми. Но возразить уже не могла: голос пропал окончательно.

Даже Эльвире, подошедшей в этот момент, была предложена весьма сомнительная версия. Но та, будучи дамой обстоятельной, быстренько расставила все акценты, отвергла откровенную ложь. С этого момента она оказалась в центре внимания, к чему оказалась вполне готова.

– Господа, всё было совсем не так, – начала Эльвира. – Я была рядом с Маргаритой Николаевной, когда это случилось, и видела своими глазами. Я сейчас вам расскажу с самого начала.

Те, кого Эльвира называла господами, а именно Валера, оторвавший наконец своё ухо от радиоприемника, уже знакомые читателю старики-картёжники и «начальник пляжа» поглядели на меня. Я кивнула головой, подтверждая право Эльвиры говорить от моего имени.

И обсуждение происшествия началось с новой силой, но теперь всем дирижировала Эльвира. Меня оставили в покое, чему я была рада. И все сходились во мнении, что это не просто несчастный случай, а тщательно спланированное убийство. Вердикт был вынесен следующий: меня хотели утопить, и когда выяснится, что я жива, преступники повторят свою попытку.

– Маргарита Николаевна, голубушка, не бойтесь! Ведь мы рядом, мы не дадим Вас в обиду, – убеждала меня Галина Васильевна, картёжница, веселушка и любительница плавать «за горочку».

Что это значит – «за горочку» - мне так и удалось узнать. Из-за её круглого загорелого плеча выглядывал муж и согласно кивал головой. Даже «начальник пляжа», который доселе редко удостаивал меня своим вниманием, заявил, что не позволит безнаказанно топить гостей курорта.

Вокруг нас с Эльвирой клубился народ, кто-то отходил в сторону, наслушавшись рассказов о чудесном спасении, им на смену подходили новенькие и вплетали свои версии в общее повествование. Мне это уже порядком надоело, и я обрадовалась, издалека увидев ещё одного завсегдатая пляжа – Димочку. Пусть он будет на новенького. Почему-то его все называли Димочкой, хотя это был вполне взрослый парень.

***

Димочка, хромая, подошёл к месту гнездования «голых чаек».

– Так и болит? – участливо спросила Галина Васильевна?

Тот не отвечал, а только махнул рукой. Из разговора я поняла, что у Димочки разболелась спина, что-то нарушилось в крестцовом отделе позвоночника, отчего он и подтягивал ногу. Мне казалось, что при таких болях не стоит перегреваться на пляже, лучше отлежаться где-нибудь в норке.

– Это очень болючая точка, она у меня тоже часто болит, – продолжала Галина Васильевна. Она сморщила лицо в гримасу, показывая, как на самом деле ей бывает больно. И как она жалеет Димочку. Она погладила его спину большой мягкой ладонью.

– Надо хорошенько размять, потоптаться на ней, – предложил Иван Иванович и подошёл к Димочке поближе, как будто собирался сразу же реализовать задуманное.

– Давайте все вместе прыгнем на Димочкину точку и вылечим его. – Иван Иванович весело засмеялся, а я представила себе, как этот плотный, тяжёлый мужчина прыгает на спину худосочного Димочки и со зверским видом топчет своими толстыми загорелыми ногами ту самую болючую точку.

Дима, кряхтя и охая, растянулся на камнях, не принимая участия в общем разговоре.

***

– Дима, а что там по поводу Якорной щели? – спросил Иван Иванович, и все сидевшие вокруг тут же перестали обсуждать свои болячки и подтянулись к Диме поближе.

– Ты правда там был? – «начальник пляжа» первым подскочил к распростертому на камнях парню.

– Дима нашёл точку выхода энергии из центра Земли, это совсем недалеко от Якорной щели, – срывающимся голосом произнёс кто-то, кого я видела здесь впервые. Это был молодой длинноволосый субъект, как и все вокруг, абсолютно голый, с арафаткой на голове.[2]

Народ затих. Я тоже затаила дыхание и вся обратилась в слух, боясь не расслышать что-нибудь самое важное.

– Никто не верил, что это может быть в Якорной щели. Татьяна Ивановна так радуется, так радуется!– продолжал субъект в арафатке.

– Татьяна Ивановна всегда считала, что надо искать именно там,– произнёс «начальник пляжа» с некоторой издёвкой в голосе. – А некоторые кричали, что такого быть не может.

В этот момент мне показалось, что, понимая каждое отдельное слово, я совсем не постигаю смысла сказанного. Я знала, что Якорная щель – это посёлок, расположенный на побережье между Туапсе и Сочи. Татьяну Ивановну я тоже знала: она дама приметная, из местных. Но речь идёт о точке выхода энергии из центра Земли, и Татьяна Ивановна имеет к этому какое-то отношение…

***

Я помню её с первого своего визита в Дагомыс: в то лето к Татьяне Ивановне приехал сын с женой и годовалой дочкой, и они всей семьей приходили по вечерам на пляж. Татьяна Ивановна раздевалась донога, распускала свои длинные – ниже пояса – седые волосы, усаживалась где-нибудь в сторонке от молодых и несколько минут смотрела на море сквозь ресницы. А потом «уходила» в дальнее плавание. По крайней мере, вернуться на берег она могла через час-полтора.

Внучка выросла. Сын Вова стал большим и толстым, из редких длинных волос сооружает себе на темечке гнездо. Я помнила его тощим и длинным, но с тех пор прошло восемь лет. Невестка за эти годы совершенно не изменилась, она единственная из всего семейства никогда не купалась голой.

Мне Татьяна Ивановна иногда казалась дамой из богемы, а иногда уставшей от жизни постаревшей русалкой. А оказывается, она ко всему прочему ведает подземной энергией. Дальше слушать было бесполезно: я ничего не пойму. Мимо меня, видимо, прошло самое главное. А может быть, эти люди меня просто разыгрывают?

Эльвира же, на удивление, нашла, что вставить в разговор. Она оставила меня и что-то горячо обсуждала с Галиной Васильевной, то и дело переглядываясь с незнакомцем в арафатке.

***

Ближе к обеду все мои «сопляжники» растеклись по ближайшим точкам общепита, народ вдоволь наговорился и рассосался. Окрылённая нежданно обрушившейся на неё популярностью убежала в свой отель Эльвира, и я осталась одна и могла подумать о том, что со мной всё-таки случилось. Думать о выходе земной энергии в Якорной щели я себе запретила. Совсем крышу сорвёт, ищи-свищи её потом.

До встречи со следователем оставалось полтора часа, и я размышляла о том, что рассказать ему про Багирова, а о чём лучше умолчать.

Вдруг мне стало не по себе: накатил какой-то липкий страх. Я внимательно огляделась по сторонам, но ничего подозрительного не заметила. Люди были недалеко: вряд ли меня опять решат утопить на глазах свидетелей. Да я и не собиралась заплывать далеко. Матрас вчера утонул, а без плавсредства я не решалась заходить в воду глубже, чем по грудь.

Около кромки воды прошел фотограф, неся на руках свою обезьянку. Я уже знала, что это и не обезьянка вовсе, а старый обезьян по имени Мистер Чарли.

Неожиданная встреча

Следователь Макаров готовился к разговору со свидетельницей. Про себя же он считал её подозреваемой: не может быть таких совпадений. Люди приехали из одного города, вместе работают, друг друга хорошо знают. Наверняка между ними есть проблемы. И эта библиотекарша решила свести счёты с доцентом подальше от Томска. Ясный день. Всё укладывалось в его теорию, кроме одного, но чрезвычайно важного обстоятельства: у библиотекарши было железное алиби. Весь вечер она находилась в комплексе «Дагомыс» на глазах у десятков людей. Это подтверждают многие, в том числе и какой-то там министр из Москвы, оказавшийся её знакомым.

«Но ведь это и должно настораживать опытного следака: у невиновного человека не бывает железного алиби»,– вслух сам с собою рассуждал Макаров, перекладывая на столе бумаги и поглядывая на часы.

«И приходит всегда вовремя, невиновные могут позволить себе опоздать, а она – как штык. Точно виновата,– следователь держался за эту версию, как за соломинку, потому что других у него не было. – Если и не сама задушила доцента, то заплатила кому-нибудь».

Когда-то, во время учёбы в институте, ему понравилось выражение «Случайность есть проявление необходимости», и он частенько – кстати и некстати – употреблял его, дабы блеснуть эрудицией перед коллегами и гражданами, с которыми приходилось иметь дело по разным поводам.

Проверил он это средство и на Маргарите Николаевне. Однако она глянула на него так удивлённо и ответила что-то по-латыни, даже не переведя на русский язык. Макаров не знал этого выражения, но был уверен, что библиотекарша сказала что-то обидное.

«Ничего-ничего, вот прижмём её, а потом отыграемся за всё»,– пробормотал Макаров и подошёл к окну. Под окном стояла Маргарита. Около неё нарезал круги, хлопал себя по бокам и всячески выражал радость по поводу случайной встречи непосредственный начальник Макарова полковник милиции Николай Ильич Нечипоренко.

***

Я была немного обескуражена таким горячим приёмом, потому что далеко не сразу признала в полковнике милиции своего однокурсника. А он неожиданно подлетел ко мне и хлопнул по плечу. Николай округлился, потерял свой кудрявый чуб, но остался таким же милым и лёгким в общении человеком, каким я знала его в студенческие годы.

«Как ему удалось узнать меня?» – я недоумевала и одновременно радовалась этой встрече. Более двадцати лет прошло со дня окончания университета, и я не приезжала ни на одну встречу выпускников, никого не видела, мало о ком слышала. Уехала из родного города – и как в воду канула. Да и Николай как вернулся на родину – в Краснодарский край, так и не бывал в Сибири.

***

«Вот уж не везёт, так во всём сразу, – проворчал Макаров. – Какая теперь из нее подозреваемая? А начальник, как пить дать, с этого дня начнёт проявлять повышенный интерес к убийству на пляже. А у меня и наработок-то нет никаких. Из Томска информация не пришла; тянут, мать их».

Через две минуты дверь кабинета распахнулась. Полковник галантно пропустил меня вперёд, ну а после уж закатился сам, утирая потный лоб.

– Юрий Михайлович, на свидетельницу было совершено покушение, – начал он с места в карьер. – На планёрке был, слышал, что вчера женщина чуть не утонула? Так вот я Вам эту женщину привел. Работать надо оперативнее, одним словом.

С тем и вышел.

«Вот была бы эта Маргарита подозреваемой, можно было бы предположить, что её хотел убрать подельник», – по привычке подумал Макаров, но тут же отогнал от себя эту соблазнительную версию.

«Работай, Юра, работай», – подбодрил он себя, предложил стул свидетельнице, а теперь ещё и потерпевшей, и сам уселся на свое место.

В дверь просунулась чья-то голова, поморгала глазами, а следом рука с бумагами. Макаров поднялся, взял бумаги.

– Наконец-то от коллег из Томска пришла информация, – обрадовался Макаров и, уже обращаясь ко мне, – я прочту, и нам, наверное, будет о чём поговорить.

***

Макаров читал, а я рассматривала кабинет: бедненько, но чистенько, как и должно быть в подобном месте. У меня в кабинете мебель чуть-чуть поновее, а так одно и то же. На подоконнике кактусы в маленьких горшочках – целая коллекция. В свой первый визит сюда я не заметила кактусов. На стене подробная карта побережья. Я встала и подошла к карте. Макаров оторвался на секунду, поднял глаза, глянул на меня и продолжал читать дальше.

– Давайте поговорим о Багирове, – следователь отложил бумаги в сторону и вернул меня к столу. – У вас в университете недавно пропала студентка пятого курса. Что Вы про это знаете? Убитый недавно Багиров проходил по этому делу, но обвинений ему предъявлено не было.

Я и впрямь что-то слышала о пропавшей девушке, но как-то мельком, обрывки информации – и всё. Говорили о том, что потерялась студентка: она, якобы шантажировала своего преподавателя, а вскоре пропала. Только я не знала, о каком преподавателе шла речь.

Юрий Михайлович передал мне фотографию девушки: светлые волосы, светлые глаза, светлая кожа.

«Какая-то вся белёсая», – подумала я, рассматривая тонкие черты.

– Это Мария Потоцкая, ваша пропавшая студентка, – сказал следователь и забрал фото. – Я понял, что Вы её не знаете.

– Не помню такого лица. У нас в универе двадцать тысяч студентов, а эта Мария, видимо, не была частой гостьей в нашем отделе.

Я чувствовала себя немножко виноватой, что не смогла помочь следователю.

– Я хорошо помню въедливых читателей, скандальных, вредных. А нормальные спокойные люди проходят фоном. Такая у меня работа.

– Вот Багиров Виктор Петрович частенько бывал в библиотеке, – я толком не знала, что может быть интересно следователю. – Недавно защитил докторскую диссертацию – об этом прошла информация в многотиражке, он сдал рукопись в фонды библиотеки.

– А как бы Вы его описали? Как Вы думаете, он способен на убийство? – спросил Макаров.

– Вот об этом я вообще ничего не думаю, так как не знаю его толком. Мне кажется, он человек амбициозный, падкий до женщин.

Я хотела добавить, что Багиров, к моему великому сожалению, оказался неграмотным, да не стала. Вряд ли это поможет следствию. Не рассказала я следователю и о ночном кошмаре за неделю до отпуска, когда во сне я видела это убийство.

– Из Томска сообщили, что девушка его преследовала, была, якобы, от него беременна, – Макаров ждал комментариев. – Может быть, он и вправду виновен в исчезновении студентки, за это и поплатился.

Но я только развела руками. Откуда мне знать такие интимные подробности? Да и вообще я не очень интересовалась университетскими сплетнями. Я и очевидных вещей часто не замечаю, где уж тут догадки строить!

– Тогда подробненько расскажите мне о том, что случилось вчера с Вами, – предложил Макаров и положил перед собою чистый бланк протокола. – Мы этого преступника будем вычислять с другой стороны.

– Парень молодой, но уже слегка лысый, на теле волос больше, чем на голове, – я начала описывать внешность человека, пропоровшего мой матрас. В том, что всё было именно так, я уже не сомневалась.

– Вы его раньше не видели? – следователь задал вполне ожидаемый вопрос, – может, хотя бы предполагаете, кто это мог быть?

– Он был в маске и ластах, в чёрных трусах, я хорошо разглядела только лысину.

Я вспомнила, как быстро сокращалось расстояние между плывущим мужчиной и моим матрасом там, в открытом море, и вздрогнула.

– Он, похоже, профессионально занимается плаванием: очень красиво плыл, правильно, ритмично.

«Чёрные трусы нам, конечно, не помогут, а вот лысина и растительность на теле – другое дело», – подумал следователь и задал следующий вполне ожидаемый вопрос.

– Не случилось ли с Вами в последнее время чего-то необычного?

И вот тут я, как по писаному, – не зря же целый день на пляже шло обсуждение случившегося, – рассказала о том, что чувствовала кожей чей-то взгляд уже несколько дней. И даже пыталась следить с помощью зеркала, но никого не увидела. Рассказала и про то, как привлекла себе в помощь Эльвиру, но от той было мало толку.

– Будьте вдвойне осторожны, одна по темным закоулкам не ходите, – на прощание проинструктировал меня Макаров.

***

– Маргаришка!– услышала я над ухом, как только спустилась на первый этаж. – Так ты у нас, оказывается, купаешься на голом пляже? А я-то, грешным делом, хотел этих нудистов разогнать. Пусть тебе скажут спасибо, репрессий пока не будет.

Нечипоренко занимал собою весь коридор, широко улыбался и застегивал пуговицы форменной рубашки.

– А чем тебе не угодили нудисты? Вполне мирные и интеллигентные люди, не шумят, не скандалят, не дерутся, – заступилась я за своих, – я ради этого пляжа сюда и приезжаю уже много лет.

– Так это и странно, что не скандалят. Непонятные они какие-то, а это должно настораживать, – рассмеялся Николай. – Слушай, как тебя-то к ним прибило? Ты ж самая скромная на курсе была, такая вся из себя правильная. Я помню, ты краснела и уходила, когда мы анекдоты неприличные рассказывали.

– Да я такой и осталась, и нудисты меня не испортили, – мне было досадно слышать подобное от Нечипоренко. Неужели он не понимает очевидного?

– Ладно, ты не расстраивайся. Главное – жива осталась. – Николай переменил тему. – Я только что по телефону говорил с твоим спасителем. Он у нас – местная легенда, талантливый хирург.

– А вечером мы ждём тебя в гости, – он указал рукой на красивый дом с палисадником как раз напротив отделения милиции. – Приходи часиков в восемь, Нина будет очень рада.

Видя мое удивление, он объяснил.

– Ведь я на Нинке всё-таки женился! Измором взял, можно сказать.

***

Как хорошо на душе, как легко! Я бежала к морю, не чуя под собой ног.

Последние дни были ужасными: сначала трагически погиб знакомый человек, потом я сама чуть не утонула, чудом спаслась. Вернее, чудом было то, что меня спасли. Мне казалось, что все мои беды закончились.

Надо же было встретиться с однокурсником при таких обстоятельствах! И с Нинулей мне очень хотелось бы увидеться.

Нина была красавицей в молодости. Разве может быть несчастной девушка с её внешностью, фигурой, острым язычком? А ей почему-то не везло, у неё не было долгих серьёзных романов, и она частенько мурлыкала старую песенку:

«Ах, кавалеров мне вполне хватает,

Но нет любви хорошей у меня».

Коля Нечипоренко и ростом ниже, и красотой не вышел, и умом особо не блистал. Одно достоинство – весёлый парень. И душа нараспашку. И весь курс – да что там курс, весь факультет – наблюдал за тем, как долго Николай добивался её расположения. Оказывается, дело закончилось свадьбой. Я об этом ничего не знала.

Пока я дошла до моря, многое вспомнила из того славного времени. Вспомнила, как учила Нину вязать. Она долго путала нитки, а потом вдруг пришла в связанном ею самою жилете горчичного цвета. Опытным глазом я видела там кучу недостатков, но Нина отбила у меня охоту читать ей наставления. Характер у девушки был, как кремень.

Мистер Чарли умер

И море было под стать моему настроению: приятное, тёплое, ласковое. Эльвиры на пляже не оказалось, а мне так хотелось поделиться с кем-то своей радостью.

В стороне от публики сидел фотограф. Он был один, без своего лохматого приятеля. Я прошла совсем близко от него и увидела, что он плачет. Справа от него на камне лежала обезьяна. Я бы приняла её за спящую, если бы её лапки не были так неестественно вытянуты. Обезьянка была мертва. На её раскрытых ладошках чётко просматривались линии – простенькие, незамысловатые, но и у некоторых людей бывают точно такие же.

Фотограф всхлипывал, худенькие плечи вздрагивали. На гальке у его ног валялся выкатившийся из холщовой сумки чёрный цилиндр Мистера Чарли.

У меня на глаза навернулись слёзы. Все последние дни я не плакала, хотя поводов для этого было достаточно. Я стояла рядом с ними, переминалась с ноги на ногу, уйти было неловко, а что сказать фотографу – я так и не придумала. Он заговорил первый.

– Вы представляете, Чарли отравили. Сегодня утром ему подсунули отравленный персик.

– Зачем? – я просто опешила от такой новости, – обезьянка была хорошо воспитана, к людям не приставала. Собак иногда травят, это правда, но собаки – опасные животные, лают, пугают детей, кусаются.

– Ума не приложу,– с горечью сказал фотограф. – Подошёл парень, дал ему персик. Меня удивило, что Чарли съел его не сразу, как обычно делает, а долго принюхивался.

– Странные вещи творятся. Может, он просто ненормальный? – предположила я.

– Я легко узнаю этого отравителя, у меня прекрасная память на лица: молодой человек, лет двадцати с небольшим, стрижка короткая, с залысинами. Грудь и руки – волосатые. Из сумки торчали ласты и маска для подводного плавания. Встречу – всю морду расцарапаю!

Фотограф повернулся ко мне лицом, и я с удивлением обнаружила, что передо мной – женщина. Меня просто ввела в заблуждение бритая голова. И звали фотографа Мариной.

Ещё я была удивлена тем, что описание отравителя полностью совпадало с описанием человека, который топил меня.

***

Подумаешь, женщина без волос! Я и сама позволяла себе подобные чудачества, несколько лет назад точно так же постриглась. Объясняла всем, что после этого волосы будут гуще и кудрявее, мол, Марина Цветаева проделывала это семь раз. На самом деле я постриглась под нуль по совершенно другой причине: вместе с волосами хотела сбросить с себя проблемы и накопившуюся усталость. Перед этим несколько месяцев мучилась от сильнейших болей в позвоночнике, а на работе был страшный напряг, и отлежаться не удалось. И дети, как назло, не хотели быть паиньками и азартно портили маме нервы.

Как только появилась возможность, я быстренько написала заявление на отпуск, присовокупила к нему все отгулы – получилось целых сорок шесть дней. И в первый же отпускной вечер дала мужу в руки бритвенный станок и подставила свою голову.

Рыжие кудри лежали по всей комнате, я плакала, но отступать было поздно. К тому же я твёрдо знала, что красоту ничем не испортишь.

А потом я долго удивлённо рассматривала себя в зеркале: глаза стали больше и выразительнее, нос вытянулся, уши оказались не такими уж миниатюрными, какими мне хотелось их видеть. Короче, много нового я в себе открыла благодаря полному отсутствию волос на голове. А потом волосы так забавно отрастали: на макушке росли быстро и очень кололись, на висках – медленно и были тонкими и нежными.

Я не стала, как Марина Цветаева, делать это семь раз подряд, мне вполне хватило одного.

***

– Мистер Чарли – совсем старенькая обезьянка, – говорила Марина, – я забрала его из зоопарка, вылечила.

– Я думала, обезьянка цирковая, такая понятливая была,– я вспомнила, как Чарли задумывался, когда рассматривал прохожих.

– Да нет, у меня свекровь держит небольшой зоопарк, она хотела уж его в поликлинику отдать, для опытов, как говорится. – Марина вспоминала и улыбалась. – А тут у меня творческий кризис, у Чарли серьёзные проблемы, и мы с ним решили податься в бродячие фотографы.

– Полмесяца здесь прожили, зарабатывали – на жизнь хватало. – Марина осеклась. – Мне теперь здесь одной и делать-то нечего. Надо домой возвращаться.

– А что с обезьяной? Пошли, похороним в надёжном месте, – предложила я.

У Марины опять на глазах появились слёзы, она выгребла из сумки ненужный более реквизит, положила туда обезьянку, и мы отправились в Барановское ущелье. Мне казалось, что там Чарли будет покойно.

Проехали на автобусе несколько остановок, прошли по ущелью метров триста. Мы шли по тенистой тропинке, на пути нам попался родник с чистейшей водой. Несколько солнечных полянок вдоль горной речки Барановки были заняты весёлыми компаниями. На море жарко, а здесь, в ущелье – прохлада и чистейшая горная река. В каменистом дне вода выбила небольшие углубления, которые называют «корытами», и в них можно купаться.

Мы ушли подальше от резвящихся «отдыхающих», нашли укромное местечко и закопали тельце животного. На обратном пути завернули к следователю, и Марина не только очень подробно описала преступника, но и нарисовала его портрет. Теперь у меня не осталось никаких сомнений в том, что это был тот же самый человек, что топил меня. Но от этого стало только страшнее: судя по его поступкам, он странный субъект, и что от него можно ожидать – никому не известно. Что за необходимость заставила его отравить безобидного Мистера Чарли?

В гостях у семьи Нечипоренко

Какие у них забавные дети! Эта первое, о чем я подумала, открыв калитку и войдя в ограду дома семейства Нечипоренко. При моём приближении двое – мальчик и девочка лет десяти-одиннадцати – юркнули куда-то за кусты шиповника, а спустя несколько секунд появились уже над моей головой.

Между деревьями были натянуты веревки, канаты, лестницы, где можно было лазить. В кроне разлапистой сосны устроен домик, сколоченный из всякой всячины, но очень надёжный – если глядеть на него с земли. И дети, как проворные обезьянки, быстро преодолевали пространство двора, ни разу не ступив на выложенный каменными плитами пол.

– Маргошка, иди в дом,– послышался голос, а следом в пространстве окна появилась и сама его хозяйка. Я подняла глаза, несколько секунд глядела на женщину. Впервые столкнулась с тем, что узнавание есть процесс: потребовалось несколько секунд, чтобы узнать Нину.

Те же, вразлёт, брови, те же плавные движения рук, те же смоляные волосы. Подойдя поближе, я, верная своей природной особенности – обращать внимание на детали, отметила, что корни волос седые, а бровки аккуратно подкрашены. Но, тем не менее, это была практически не изменившаяся Нинуля.

– Пойдём лепить вареники, Николай вернётся через полчасика, – Нина обняла меня за плечи и провела по прохладным сеням на огромную залитую светом кухню с раскатанным на столе в тонкий пласт тестом.

***

На стенке висела фотография – Николай и Нина – тех ещё, студенческих времён, или сразу после окончания университета. Рядышком – семья в полном составе: на коленях у отца с матерью сидят близнецы с совершенно одинаковыми мордашками в светлых кудрях, во втором ряду – девушка, невероятно похожая ни Нину в молодости и дама в возрасте, по всему видно – свекровь Нины. Эта дама была очень похожа на Николая, и у меня не было никаких сомнений на её счёт.

– Вот моя жизнь за последние двадцать пять лет, – дав мне время на то, чтобы вглядеться в каждое лицо, произнесла Нина. – Старшая дочка в Ростове, замужем, малыши где-то на дереве, а свекровь живет за углом.

– Даже не знаю, с чего начинать расспросы: я про тебя вообще ничего не знаю, – мне было неловко в этом признаваться; но что сделаешь, если это правда.

– Вечер долгий, обо всём поговорим, – скороговоркой проговорила Нина, выдавливая стаканом кружочки из теста и подкидывая их мне, – давай, лепи, вон вишня в тарелке.

Мне до этого ни разу не приходилось делать вареники с вишней, в Сибири всё больше лепят с картошкой да творогом. А тут такая невидаль: сначала чуть-чуть сахарку, а потом несколько крупных ягод.

– Да залепляй покрепче, не то вытекут, – удивлённо проговорила Нина, глядя на то, как неумело я управляюсь с тестом. У неё-то самой из-под рук вареники так и вылетали и укладывались ровными рядочками на посыпанный мукой противень.

– Налепить вареников – это для меня подвиг,– сказала я и высунула кончик языка от напряжения. Поняв, что испортила очередной сочень, расстроилась окончательно.

– Ёлки-палки, жизнь прожила, а не научилась, – Нинуля, казалось, была рада неудаче однокурсницы и не сочла нужным это скрывать. – А я всё умею: и огурцы солить, и капусту квасить, и курам головы рубить, и даже поросёнка пришлось однажды самой заколоть. Коля уехал в командировку, задержался, и мне некуда было деваться.

***

Она всегда была хвастуша, эта Ниночка. Такой и осталась. Я прекрасно знала, что с годами люди мало меняются, если, конечно, на их долю не выпадет что-нибудь чрезвычайное. Но также я знала, что очень скоро Нина устыдится собственной бестактности и захочет загладить свою вину. Так оно и произошло.

– Слушай, я тебе подарок приготовила, пойдём-ка, покажу!– воскликнула она радостно и повела меня вглубь дома.

– Вот, смотри, это я сама связала,– и Нина накинула мне на плечи тёплую белую шаль, мягкую, пахнущую козочкой. – Она покрутилась вокруг меня. Правда, красиво? Тебе нравится?

– Ниночка, мне очень нравится,– я обняла Нину, чмокнула её в щёку, чему сама удивилась: редко я способна на такие нежности. Я женщина скорее сдержанная в проявлениях своих чувств.

Я сегодня быстренько пробежала по рынку, но так и не нашла ничего хорошего, что можно было бы подарить Нине. Зашла на квартиру, захватила пару своих детективных книжек, изданных за последний год: я всегда вожу с собой несколько экземпляров, мало ли какая оказия случится?

Вот оно и пригодилось, да купила тортик – вот и все мои подарки.

Однако эти книжки в мягкой обложке произвели на Нину такое впечатление, что она какое-то время молча смотрела то на обложку, то на меня, перелистала несколько страниц, понюхала…

– Ну, ты, Марго даёшь,– наконец произнесла она трагическим шёпотом и затем неожиданно для меня крикнула:

– Николаша, она детективы пишет, оказывается. Представляешь? – и помчалась на кухню, где, судя по грохоту от упавшей табуретки, находился Николай.

– Ты посмотри, что делается! Маргарита стала писательницей, а я тут учу её вареники лепить,– со смехом рассказывала Ниночка и одновременно подметала просыпанную Николаем муку.

Николай стоял тут же с мокрыми волосами и с полотенцем на шее, держал в руках кувшин с вином, смотрел на свою жену и улыбался.

– Пора к столу, девочки. Я голодный. Винцом угостим нашу писательницу,– он поставил запотевший кувшин на стол и с ехидцей спросил, – она, может, домашнее-то вино и пить не станет, если писательница?

– Станет, ещё как станет, – ответила я ему тем же тоном. – Давайте уже начнём праздновать нашу встречу.

***

Ох уж эти вареники с вишнями! Как Вы думаете, сколько можно их съесть за раз? Десять? Тринадцать? А если на столе ещё и жареный цыплёнок, и запечённая с овощами рыбка, и обжаренные в кляре баклажаны – именно так, как я любила, и хачапури с сыром, и прочее, и прочее…

И всё такое с пылу, с жару. Когда только Ниночка успела всё это приготовить?

– Да я же сегодня на часок раньше убежала с работы, у Николая Ильича вон отпросилась и убежала, – махнув головой в сторону мужа, сказала Нина. – Я в его милиции в отделе кадров работаю.

– У нее все кадры, знаешь, где? – Николай сжал руку в увесистый кулак и довольно хохотнул. – И никто не жалуется, что, мол, семейственность развёл. Все пока довольны. Да я начальником-то только второй месяц. Как получил второе высшее – юридическое, так и назначили.

– При прежнем-то начальнике кадры разболтались, а я порядок люблю,– сказала Нинуля, – я строгая, но справедливая.

– Нина, покажи свои новые погоны, мы тоже кое-что могём!– Обрадованно вскричал Николай, метнулся в соседнюю комнату и притащил китель с майорскими погонами. – Смотри, какие блестящие звёздочки. Моя Нинка – герой.

***

– Слушай, как с тобой такая неприятность случилась? – Нина вспомнила, из-за чего я попала в милицию. – Ты ведь такая осторожная всегда была, а тут попала в какую-то путаную историю.

– Да кто ж знал, что у этого доцента в Дагомысе враги найдутся? В Томске-то он много кому навредил. Он, подлец такой, своего учителя отжимает с кафедры. Только-только защитил докторскую, сразу стал освобождать себе профессорское место. Неблагодарный.

Николай слушал внимательно, а Нина с ухмылочкой.

– У них заведует кафедрой Иван Ильич Муромов – порядочный человек, честнейший. Из той старой советской профессуры, что работала не за страх, а за совесть. И тем более, не за деньги, будь они неладны. А сейчас преподаватели такие предусмотрительные пошли. Боятся учить студентов всему тому, что сами знают и умеют, боятся конкуренции. – Я разгорячилась, всегда болезненно реагировала на подобные вещи.

– А что ты думаешь? Хочешь жить – умей вертеться,– заявила Нина. – Ты откуда вообще взялась, такая простая и чистая? Да знаешь ли, не будь Николая, сидела бы ты в кутузке. У Макарова ты была единственной подозреваемой.

– Нина, не болтай ерунды!– прикрикнул на неё муж, – из Томска серьёзная информация пришла. Они поделились своими наработками. Ничего бы с ней не было.

– Ничего страшного, может быть, и не было бы, – не унималась Нина, – но пару дней вполне могла провести под стражей.

На что Николай только развел руками. Такой вариант и он не исключал. Юрий Михайлович Макаров – мужик, конечно, неплохой, но шибко стараться не будет. Главное – правильно и вовремя отчитаться о сделанной работе.

Я сжалась в комок. Перспектива оказаться в камере никак не входила в мои планы.

«Ну, жизнь меня и метелит,– подумала я. – Не слишком ли много проблем за одну неделю? Сначала труп земляка на берегу, потом погружение на грязное морское дно, больничка, а теперь, оказывается, и тюрьма по мне плачет, вернее, плакала».

– У, злыдня, совсем человека напугала, – цыкнул Николай Ильич на жену и похлопал меня по плечу. – Она, пока в милиции работает, всякого насмотрелась. А ты не переживай, всё прояснилось. У тебя судьба счастливая.

Нина выскочила на кухню, чтобы подогреть голубцы и нарезать хлеба.

– Всё плохое позади, всё хорошее впереди, – сказал Николай, налил в бокал пурпурного цвета вино, пригубил, крякнул от удовольствия, – я сюда какую-то ягоду добавлял, правда, уже забыл, какую именно.

Вернулась Нина. Один бокал взяла сама, другой подала мне и глянула на мужа.

– Итак, девочки, за ваше дамское счастье,– произнёс торжественно Николай.

Я пила вино маленькими глотками и никак не могла понять, какую ягоду насыпал в него товарищ милиционер. Но было очень вкусно.

***

Спустя полчаса, когда Николай пошёл хлопотать по хозяйству, а мы остались одни, Нину прорвало.

– Я этого Макарова порву на части, будут ему и премиальные, и отпуск в удобное время, – со злостью говорила она. Лентяй, лишний раз боится из кабинета выйти, с людьми поговорить.

Но тут же переключилась на другое.

– Что-то свекрови нет, а должна была сегодня зайти: она всегда чует, что у нас что-то интересное происходит.

И в ту же секунду хлопнула калитка, кто-то быстро-быстро пробежал по двору, потом шаги на крыльце – и в комнату с огромным букетом гладиолусов вошла маленькая сухонькая женщина. Она огляделась, остановила на мне свой взгляд. У меня мурашки побежали по коже.

– Здравствуйте, я к вам на минуточку, – низким голосом проговорила женщина. И уже обращаясь непосредственно ко мне, – меня зовут Настасья Леонидовна, я у них бабушка.

Я кивнула, назвала своё имя и опять почувствовала, что моё тело как будто иголочками покалывает от взгляда этой женщины. А Настасья Леонидовна подошла к столу, налила себе чаю, съела кусочек торта. А потом поклонилась и вышла. С улицы было слышно, как она перекинулась парой слов с сыном. Потом опять хлопнула калитка. За эти несколько минут разговорчивая обычно Нина не вымолвила ни слова.

– Я её всю жизнь боюсь, – проговорила она шёпотом, когда на улице стихли быстрые шаги. – Никого никогда не боялась, а вот её боюсь. Очень уважаю и боюсь.

– Я что-то почувствовала, когда она вошла, – я тоже говорила шёпотом, – как будто иголочки по телу.

– Вот-вот, я и говорю, непростая у нас бабушка. Она подколдовывает. – Нина покачала головой, чтоб у Марго не было сомнений в правдивости этой информации.

– Она меня к Николаю приворожила, – так же шёпотом продолжала она. – Я ведь долго не могла решиться, чтобы за него пойти.

***

– Я же Володеньку любила. Любила до умопомрачения. Мне кажется иногда, что и сейчас люблю. – Нина стала пунцовой то ли от воспоминаний, то ли от признания, то ли от выпитого вина.

Я промолчала. Про эту любовь известно было всем. Нина никогда не умела и не хотела скрывать свои чувства.

– Помнишь Володьку-то? – она, похоже, уже справилась с собой и говорила, как обычно, растягивая слова и слегка гримасничая.

Как не помнить? В Володьку были влюблены многие. И я не была исключением. Правда, очень надеялась, что про это никто никогда не узнает. Сам-то он внимания на меня, скромницу, не обращал. Но, видимо, умная и наблюдательная Нинка что-то заметила.

– Я же по распределению в Саргатку поехала. Ты помнишь, что у нас полкурса отправили в деревни? Сама-то ты вышла замуж за молодого незаменимого специалиста и была такова. Томск – это тебе не Саргатка!

Она не преминула съязвить и по этому поводу.

– А я отправилась в Тьму-Таракань. Как вспомню: двадцать восемь учеников на всю восьмилетнюю школу, пять учителей. Из них один мужчина – химик и алкоголик.

Нину передёрнуло от воспоминаний.

– Я снимала комнату у бабки Варвары, а ей лет девяносто уже было, слепая, как крот, и глухая, как тетерев. Я и печку топила, и воду носила, и картошку окучивала.

Нина подошла к открытому окошку, поправила занавеску. Встала спиной к окну, глянула мне в глаза и улыбнулась.

***

– И вот перед новогодними каникулами, 29 декабря, приезжает мой принц Володя на белой «Волге», – начала она рассказывать, – его директор совхоза от райцентра подбросил. И сразу ко мне в школу: выходи за меня, говорит. Я тебя век любить буду.

Я живо представила себе эту сцену. Я даже вспомнила, какое на Ниночке было платье на выпускном вечере, и мне показалось, что в момент появления принца Володьки Нина была в том самом платье бирюзового цвета.

– А я этого полгода ждала, именно так себе и представляла, – Нина горько усмехнулась и продолжала, – а он ночь переспал, утром отправился искать попутку в город – и пропал. А весной опять объявился с теми же намерениями. И я снова поверила.

Она полезла куда-то в шкаф. Из-под стопки простыней достала непочатую пачку сигарет, закурила, подошла к открытому окну.

– Короче, у нас всего три ночи и было. А я не просто его вспоминаю, я о нём постоянно думаю. Наверное, дня не было, чтобы я в мыслях с ним не поговорила. – Нина закурила вторую сигарету. – Вот во сне ни разу не видела. А он, говорят, уже давно на том свете.

– Мне сказали, что Володя просто убежал из страны: взял деньги в долг в девяностые – и был таков. В Европе теперь живет, его кто-то из наших в Словении видел. – Я не помнила, кто сообщил мне эту новость. Судьбой Володи я давно уже перестала интересоваться.

– Это точно? – Нина резко повернулась и глядела на меня, не мигая. – Да, впрочем, теперь уже всё равно. Я давно на коротком поводке.

– Так вот, в конце учебного года, когда я, дважды обманутая возлюбленным, хотела головой в омут, приезжает в мою деревню Николаша. – Нинка опять стала растягивать слова, видимо, перестала волноваться. – Давай, говорит, душа моя, летние каникулы проведём в Сочи. Я там тётке новый сарайчик отстроил. Она тебя в этом сарайчике даром жить пустит.

– Очень вовремя он объявился, как будто чувствовал, – заметила я. – Чуть раньше, чуть позже – и не поехала бы с ним.

– Да Николай всё про меня знал, он только с виду простачок, а всё давно просчитал на много лет вперёд, – произнесла Нина с ноткой грусти в голосе. – Вот так я и прожила два летних месяца у его тётки под присмотром, с Николаем на пляже встречались. Всё Черноморское побережье объездили на мотоцикле.

– Так это ж было самое настоящее счастье: солнце, море, мотоцикл, – размечталась я, – и езжай, куда душе угодно.

– Володьки не было, а я только о нём и мечтала, – оборвала меня Нина. – А потом Коля привёз меня в Дагомыс, к матери. Она меня обласкала, щами накормила, в баньке выпарила. И с тех пор я к Николаю присохла.

Я впервые слышала подобное. Всякое бывает в жизни, но чтоб вот так – раз и на долгие годы? Нина мало походила на женщину, которая что-то будет делать помимо своей воли, слишком крутой у неё характер.

– И вот с тех пор, только между нами какой разлад – свекровь уже на пороге. Всё знает, всё чувствует. Она мне здорово помогала все эти годы, – похоже, Нина боролась сама с собой: с одной стороны, она была благодарна Настасье Леонидовне, с другой – ей неприятно было признавать, что находится всю жизнь под влиянием другого человека. Та с первого дня подчинила сноху своей воле и всю жизнь активно вмешивалась в отношения с мужем и детьми. А кому это понравится?

– Придёт, пирогов принесёт, расскажет последние сплетни – глядь, а мы опять душа в душу живём. Уж не знаю, хорошо это или плохо.

– Николай тебя любил, а она для сына старалась, чем могла – тем и помогла. За своих детей мать глотку перегрызёт, и то права останется. Она и тебя, может быть, от большой беды уберегла. Ты, похоже, сейчас вполне благополучна и счастлива.

По всему было видно, что Нина согласилась бы со мной, если б дело касалось кого другого.

– Всё равно это неправильно. Вот если бы я сама приняла решение – другое дело, – вредничала Нина. – А так, получается, что без меня меня женили.

– Просто судьба подкинула тебе хорошую свекровь. Бывает совсем по-другому. У меня есть подруга со школьных времён, так ее свекровка со свету сживает в прямом смысле: в крем для лица какую-то заразу подмешала, в результате - сыпь по всему телу, а на носу защита диссертации. Вот это проблема.

– Да я тоже всякого насмотрелась. Но это, знаешь ли, тоже непросто – целых двадцать пять лет под контролем жить. Нет, здесь без колдовства не обошлось. Я это точно знаю, – и уже тише Нина добавила, – а к другой бабке за разъяснениями боюсь обратиться, вдруг ещё хуже будет.

– Тебе просто не хочется признать, что на свете бывают люди сильнее тебя. Это мудрые люди, понимаешь? Просто расслабься. – Мне не хотелось обижать Нину, но согласиться с ней я тоже не могла. – А если дури в голове много накапливается, повесь во дворе боксёрскую грушу и лупи по ней каждый вечер. Помогает.

***

А потом поговорили про Николая, а потом про мою семью, про старшую Нинину дочку – красавицу. Вспомнили тех, с кем свела судьба за годы учёбы в Омском университете и всем перемыли кости, как это и должно быть. Так бы и болтали бесконечно. Николай нарушил разговоры своим появлением.

– Мать, я детей домой загнать не могу, покричи-ка,– и уже обращаясь ко мне, добавил, – это я в отделении начальник, а здесь меня мало кто слушается.

Нина отправилась ловить детей, а я засобиралась к себе: злоупотреблять гостеприимством своих однокурсников не стоит, могут больше не пригласить, а мне очень понравилось в этом доме.

Николай для порядка начал было отговаривать, но глянул на часы, удивлённо хмыкнул и налил винца на посошок. А потом меня на дежурной машине да с мигалкой в три минуты доставили до дома, где я квартировала.

***

Той ночью я долго не могла уснуть. Удивительно, что люди и впрямь мало меняются с годами. У Нины те же ужимки и прыжки, что двадцать с лишним лет назад. У Николая те же приговорочки. Мне самой всегда казалось, что от меня – прежней – не осталось и следа, но, судя по сегодняшней встрече, и я не должна кардинально измениться, как и Нина с Николаем.

Я вспоминала странную женщину, мать Николая, и свои ощущения, когда та вошла в комнату. Невысокого роста, суховатая, со смуглой кожей, почти нет седых волос. Увидишь издалека – не сразу поймешь, что ей далеко за семьдесят; это вблизи видны все морщинки: лицо загорелое, а морщины – белые. А самое удивительное, что совершенно не соответствует возрасту – горячие, как угли, зелёные глаза.

Очень непростая женщина. Как себя с ней нужно держать, если ещё придётся свидеться? Мне казалось, что и сейчас моё тело покалывает иголочками. Нельзя сказать, что я испугалась Нининой свекрови. Но сила в этой женщине чувствуется немалая, плохо придется тому, кто покажется ей опасным для семьи человеком.

Но это уже рассказ не про меня. Мне этого не нужно. А колдануть я и сама могу, если сильно прижмёт. Так, по мелочам. Это и колдовством-то не назовёшь.

Я твёрдо знала, что есть на свете женщины, способные оберегать тех, кого любят. Все, кто попадает в сферу их влияния, обретают защиту. Чего это стоит самой берегине – вопрос непростой. И что будет после смерти такой женщины? Благополучие рассыплется в прах, или сила любви такова, что будет хранить всех, кто был дорог сердцу, и после долгие-долгие годы?

Нине просто не хочется быть зависимой от свекрови. Но здесь, по моему мнению, лучше подчиниться: дешевле обойдётся. Зачем против течения плыть? Для того небо и сделало нас такими разными.

Уже засыпая, я поблагодарила судьбу за то, что милицией Дагомыса командует мой бывший товарищ по университету. Вот уж повезло, так повезло!

All in good time, или Спешите делать добро

Я вертела в руках уникальную вещицу – песочные часы в деревянной оплетке. Тяжеловато, однако: песочка в них должно хватить на 45 минут.

Когда-то давным-давно, в детстве, я впервые видела песочные часы в больничном кабинете: медсестра пристраивала на меня щупальца лечебного аппарата, переворачивала часы и велела позвать её через пять минут, когда весь песок просыплется сквозь узкое горлышко. А тут – целый академический час. Оригинально придумали, однако. Только вот для чего нужен этот предмет?

Мне хотелось преподнести своему спасителю хирургу Вячеславу Ивановичу какой-нибудь оригинальный подарок. Не дарить же ему спиртное, на самом-то деле? Это так пошло, а я женщина интеллигентная, да к тому же писательница, а не какой-нибудь менагер!

У меня есть знакомый доктор – муж моей однокурсницы – так ему, бедненькому, благодарные больные нанесли столько бутылок, что ему их за всю жизнь не выпить, даже с помощью родных и друзей. Антресоли забиты, шкафы заставлены.

Господа больные! Пожалейте своих докторов, не укорачивайте им жизнь. Лучше деньгами или борзыми щенками.

Вот я решила проявить изобретательность и подарить доктору песочные часы, и пусть он сам ломает голову над тем, что с ними делать. По крайней мере, подарок не банальный, а может быть, даже полезный.

***

Когда я через пару дней – полностью оклемавшись после неудачного купания и разговоров со следователем – добралась со своими тяжеленными песочными часами до больницы, то получила полный отлуп: мой спаситель, молодой синеглазый доктор уехал в двухмесячную командировку в Москву. Я готова была себе локти кусать.

– Я эту штуку в шкаф под ключ спрячу, чтобы не поломали, – медсестра приняла мой подарок, как-то подозрительно на меня посмотрела и обещала приложить к часам сопроводительную записку.

И я ушла в расстроенных чувствах, пообещав себе, что больше никогда не буду тянуть с благодарностью. Когда же я стану умнее? Захотела сказать человеку доброе слово – сделай это сразу же, не жди более подходящего случая. Такой случай может никогда не наступить. Всегда есть вероятность, что на голову упадёт кирпич – и неважно, тебе или тому, другому. И хороший человек останется неотблагодарённым навсегда.

***

А впереди - почти неделя отпуска. Погода обещала быть хорошей – без дождей и штормов. Чем всё-таки не нравится мне отдых на Чёрном море – это полной своей непредсказуемостью. Вдруг зарядит дождь, да на целую неделю, а то и больше. Потоки воды нанесут в море кучу мусора с окрестных гор. Что прикажете делать? Книжки добрые читать, лёжа на продавленном хозяйском матрасе? Ведь люди приезжают сюда, чтобы плавать и нежиться под тёплым солнышком.

Мне почему-то казалось, что мои злоключения теперь действительно кончились. Я повидалась с друзьями юности, и как будто вернулась в то время, когда всё было по-другому.

Обитатели пляжа теперь были удивительно добры ко мне и предупредительны, интересовались моим самочувствием. Правда, я подозревала некоторую корысть с их стороны: всем очень хотелось узнать подробности убийства, произошедшего на берегу несколько дней назад. И я, как свидетель, регулярно навещающий следователя, могла обладать интересной информацией.

***

Эльвира была тут же и щебетала, не переставая. Начитавшись книжек про жизнь после смерти, она выспрашивала у меня подробности и детали моего утопления: что я видела, что чувствовала, как вернулась в реальность, видела ли яркий свет в конце тоннеля? И глядела на меня внимательно, хлопая густыми тщательно накрашенными ресницами. Что поделаешь, натура она творческая, впечатлительная.

Честно говоря, эти воспоминания не доставляли мне большого удовольствия, но я всё же не могла отказать ей в такой малости и говорила обо всём, что вспоминалось. А может быть, это для меня было исцелением? Вспомнить случившееся, пережить заново, рассказать, и после перестать бояться этих воспоминаний? По крайней мере, Эльвира искренне мне сочувствовала, и это помогало.

Часов около одиннадцати Эльвира засобиралась в отель. Она позволяла себе находиться на солнце, как и велят все доктора, два часа утром и столько же вечером. Улыбнувшись на прощание всем сразу одной из обворожительных своих улыбок, она отчалила, оставив после себя запах дорогого парфюма.

Три медведя

Через пару часов и мне придётся отсюда уходить, чтобы переждать самое жаркое время в тенёчке. Издалека вижу, как приближается к нашему пляжу занятная компания, которую я уже окрестила про себя «три медведя». У них, как в сказке: большой и толстый папа, чуть поменьше ростом, но поперёк шире мама, и маленький, худой и невероятно шустрый пятилетний мишутка, которого родители называют Вадиком.

Вот они приходят, нагруженные матрасами, зонтами, пакетами с провизией. Я точно знаю, что у них в пакетах, потому что они удивительно постоянны в своих пристрастиях.

Так вот, эти «три медведя» обычно приносят с собой три трёхлитровые пластиковые бутылки с пивом. Это, понятно, для взрослых: почти ведро пива на двоих. А Вадику – пакет с соком, чипсы и сникерс.

Лучше такого не видеть, но куда же мне девать глаза? Вот я и смотрю.

Устраиваются они возле выброшенного морем на берег огромного ствола дерева, полностью лишённого коры, но с корнями. Пока родители раздеваются и скоренько выпивают по первому стаканчику, Вадик успевает скинуть с себя шортики и окунуться. После этого он получает дежурную затрещину, потому что полез в воду без взрослых.

Вадик всхлипывает, размазывает по щекам слезки, а Михайло Потапыч и Настасья Петровна неспешно раскладывают свои подстилочки, уютно устраиваются и минут через тридцать отставляют в сторону первую освобождённую бутылку, смущённо пряча её за своими крутыми боками и прикрывая полотенцем.

Я даже не могу уследить, как они наливают пиво в стаканы. Делают это крадучись, аккуратно и молча: эти двое вообще ни о чём не говорят ни между собой, ни с Вадиком.

Первым поднимается папа, подаёт руку маме, и, кряхтя и охая, когда под ноги попадают острые камни, они направляются к морю. Вадик моментально вскакивает, обгоняет их и плюхается в воду, обдавая родителей брызгами. За что получает вторую затрещину.

Зайдя по грудь, редко когда – глубже, взрослые наскоро ополаскиваются, оставаясь в воде ровно столько, чтобы успеть справить малую нужду. После этого, романтично держась за ручки, они возвращаются к своему дереву и достают из пакета вторую бутыль.

Грустно жить на этом свете, господа.

***

Вадику на месте не сидится, и когда родители – на третьей бутылке – теряют бдительность и уже не успевают отслеживать его перемещения, он начинает носиться по пляжу и навязывать всем своё общество.

В первый день он притащил из воды и плюхнул мне на грудь медузу, и мы с ним поговорили и про медуз, и про море, и про рыбок. А он в благодарность утянул мои солнечные очки и где-то их закопал. На второй день при его приближении я спрятала в сумку все блестящие предметы и не отвечала на мальчишечьи провокационные вопросы. На моё счастье, в это время явился «начальник пляжа», и Вадик полетел к нему.

Вчера он подбежал и кинул в меня песком. А я сделала вид, что не заметила. Я не хочу никого приручать, я не хочу шевелить мозгами и бить лапками. Я отдыхаю. Зачем мне думать про какого-то мальчика?

Одно печалит: Земля маленькая и круглая. Вполне может случиться, что лет через двадцать я встречусь с этим Вадиком, и он отплатит мне той же монетой. Не захочет помочь.

Наблюдаю за этой семьёй уже несколько дней. Часам к двум у них заканчивается пиво, папа аккуратно собирает в пакет пустую тару, блестящие обёртки. Вообще они очень аккуратные люди и не оставляют после себя мусор. Мама укладывает сумки, и они втроем степенно направляются в сторону столовой. Я ни разу не видела эту компанию на пляже после обеда.

Будь я чуть-чуть проще, я бы непременно подошла к ним и сказала, что нельзя пить пиво при ребёнке, да и вообще его лучше не пить. У меня почти нет сомнений, что этот Вадик лет через двенадцать станет алкоголиком. Будет чудо, если он выберет для себя другой путь.

Но я – натура сложная, поэтому лежу себе на камушках, всё понимаю и молчу.

***

Стало нестерпимо жарко, и я быстренько собрала вещички и, прикрывая от солнца спину зонтиком, пошла вслед за ними. Пляж заметно опустел, мало желающих плавиться целый день на раскалённых камнях. Сегодня не было неприятного чувства, что за мной кто-то наблюдает. Я поймала себя на этой мысли, и окончательно поверила в то, что всё плохое уже закончилось.

Затренькал телефон. Марина позвонила, чтобы попрощаться. Ей не хотелось оставаться в Дагомысе одной, без Мистера Чарли. Она решила вернуться домой: вот только заправит машину – и вперёд. Я пожелала ей доброго пути.

У меня совсем не было времени, чтобы узнать её лучше. Но казалось, что между нами есть какое-то родство, и мы вполне могли бы стать друзьями. Очень сложно с годами обретать новых друзей. Старых к тому времени теряешь, и остаётся пустота.

Я устроилась в тенёчке под платанами и загрустила. Захотелось домой, к своим.

– Ты что, у нас холод собачий. Дождь, ветер,– привёл меня в чувство муж, когда я поделилась с ним своей печалью. – Грейся, немного осталось.

Действительно, потом только останется вспоминать, как было в Дагомысе хорошо и тепло. Уже август, и томская морось вполне может перейти в осень.

Да, он как всегда прав, мой невероятно умный муж. Я огляделась по сторонам и решила всё-таки пойти в кафе и съесть порцию окрошки. До вечера далеко, море спокойное, и я буду плавать за все не по моей вине пропущенные дни. Надо навёрстывать.

Зонтики полетели

Жара спала, небо затянуло облаками, поднялся ветер. День сегодня бесконечный. Я устала валяться на камушках и глазеть по сторонам. И тут причаливают к нашему берегу двое незнакомых парней с зонтом от солнца.

Я-то, учёная, свой зонтик давно уже свернула и положила на бочок, чтоб не унесло. У ребят, видимо, была другая установка: если уж принесли на пляж зонтик, его надобно установить.

Сначала один ковырялся-ковырялся, но у него ничего не получилось. Безрукий какой-то. Второму парню надоело глядеть на эти мучения, он вырвал зонтик из рук своего товарища и с грехом пополам установил-таки. Получилось криво-косо, но это уже дело десятое. И улеглись они под зонтиком рядышком, не раздеваясь. Похоже, что оба пьяные.

«Какие-то неловкие оба. Мне нравятся умелые мужчины, с мозгами и с руками», – сделала я вывод и опять переключила внимание на море: оно меняется каждое мгновение.

Вскоре один из парней, тот, что пониже ростом и пошире в плечах, откровенно захрапел. Другому не спалось, он покрутился на твёрдых камнях, потом разделся до плавок и зашёл в воду по колено. Длинный, тоненький, с осветленными прядями в волосах. Напоролся на что-то, заскулил и вернулся под зонтик. На какое-то время я потеряла к нему интерес.

– Макса, посмотри вокруг, какая красота, – услышала я высокий голос и обернулась. Парень в плавках изумрудного цвета будил спящего, тормоша его за плечо.– Макса, ты посмотри на море.

Он размахивал руками то ли от избытка радости, то ли повторяя движения летящей чайки. То ли от ударивших в голову градусов.

– Макса, мы в Сочи, значит, мы с тобой богатые люди,– парень в изумрудных плавках дёргал спящего за ухо и ерошил ему волосы, – не спи, Макса.

Тот перестал сопеть и резко сел, глядя перед собой невидящими глазами.

– Макса, мы с тобой богатые люди, правда? – обрадовался парень, которому не спалось, – мы приехали в райское место.

Тот, которого называли Максой, поднялся, двинулся к морю и как был – в рубахе и белых джинсах – зашёл в воду почти по пояс. Его толкнула волна, он не удержался и упал на спину.

Его приятель заверещал, подбежал к упавшему и стал вытягивать того из воды.

– Макса, ты расстроился из-за брюк? – он всё-таки вытащил его туда, где помельче, и усадил. – Я вечером отстираю.

Макса, набирая в пригоршни мелкую гальку, шоркал камушками свои джинсы и грязно ругался матом. Тот, который был в изумрудных плавках, надул губы, вернулся под зонтик и сел, обхватив руками колени. У меня не осталось сомнений в том, что он считает себя девушкой.

Макса пытался снять в воде мокрые штаны, но у него ничего не получилось. Он махнул рукой, вышел на берег и опять улёгся под зонтом.

В этот самый момент порывом ветра зонт вырвало из камней, он покатился по пляжу. Тот парень, который считал себя девушкой, побежал за ним следом. Он так смешно, по-девичьи вскидывал ноги, так неловко бежал по камням, ойкая и приседая.

Наудачу зонт затормозил около одного семейства. Огромный мужик, передавая летающий зонтик в руки парню, объяснил, что его нужно сначала глубже вкопать, а потом придавить камнем. Парень поблагодарил и побежал обратно к своему приятелю, при этом не догадался свернуть зонтик, а тащил против ветра в раскрытом состоянии, с трудом удерживая его в руках.

– Макса, проснись, зонт надо закопать поглубже, – объяснял парень правильную технологию закрепления зонта в грунте, – а сверху – камнем.

Макс перестал храпеть, сел, ничего не соображая, взял в руки зонт, который ветер рвал на части. Но тут же свалился на живот, придавив своим телом рукоять зонта, и окончательно уснул.

Парень в бирюзовых плавках, который считал себя девушкой, не решился его тревожить и устроился в сторонке. Он грустил, кидал в воду камушки, иногда оглядывался на спящего.

Неожиданная радость

– Маргарита Николаевна, а почему Вы сегодня без приятельницы? – услышала я и повернулась на голос. – Вас надо кому-то охранять.

Подошёл «начальник пляжа», покрутился на месте, пересчитал своих подданных. Неодобрительно посмотрел на двух горемык нетрадиционной ориентации.

– Мне сказали компетентные люди, – перешёл он на громкий шёпот, – что следователь знает, кто убил Вашего земляка. Его уже ищут. А раньше, между прочим, подозревали Вас, – он многозначительно посмотрел на меня.

Меня слегка передернуло. Я уже знала из первых рук, что следователь Макаров с большим удовольствием сделал бы меня убийцей, если бы не вмешательство однокурсника Коли Нечипоренко.

– В милиции опасаются за Вашу жизнь, – продолжал начальник пляжа, – так что не отрывайтесь от коллектива и не ходите по тёмным улицам в одиночестве.

– Море хулиганит, рябь пошла, – обратился он ко всем сразу. – Как бы к вечеру не заштормило. Всем советую купаться.

Вообще-то это самая неприятная погода: сильный ветер, волна, и совершенно некуда спрятаться от яркого солнца. Есть всякие злачные места, но обитатели нудистского пляжа до таких мест не особо охочи. В такие дни я просто заворачивалась в полотенце и читала книжку, если некого было подслушивать.

Но всегда остаётся море: оно изменчиво, каждую минуту происходит что-то новое. Можно просто смотреть на море, и становится спокойно: всё-таки человек – по сравнению с огромным морем – всего лишь маленькая букашка. Правда, очень вредоносная.

Можно слушать шум прибоя и вдыхать запахи воды и морской травы. Говорят, тоже полезно для нервной системы. Тем более, для моей нервной системы.

***

К вечеру заметно похолодало, совсем скоро закат. Домой идти не хотелось, там шум-гам, как всегда. Я вязала кофту, считала петли, сбивалась, распускала и вновь принималась вязать. Тысячу раз поругала себя за то, что выбрала такой сложный узор. Закончив ряд, я подняла глаза и увидела мужчину, который поначалу прошёл было мимо меня, но потом вернулся. Он остановился за скальным выступом, затем подошёл ближе.

– Вы не будете возражать, если я присяду? – спросил он как-то неуверенно, – я хочу сказать Вам несколько слов.

Он устроился недалеко от меня, положил рядом на камни очки для подводного плавания и сумку с чем-то тяжёлым. Я украдкой огляделась, есть ли поблизости люди. Что-то вдруг мне стало страшновато. Люди были совсем недалеко: если я закричу, то услышат. Не факт, что они захотят мне помочь, но всё равно как-то спокойнее. Хотя этот тип совсем не был похож на того, кто на днях пытался меня утопить.

– Девушка, – он обратился ко мне именно так, – простите меня, но Вы – самая красивая на пляже.

– Спасибо на добром слове, – я слегка растерялась: как-то я не очень была готова к комплиментам. Девушкой меня называют только продавцы в магазине, когда видят во мне потенциального покупателя, да и то не всегда.

– Я наблюдаю за Вами уже несколько дней, – продолжал незнакомец, не замечая моё смущение. – И мне хочется Вам кое-что сказать. У Вас удивительные глаза, очень глубокие. Я впервые вижу глаза правильной миндалевидной формы.

Он так внимательно рассматривал моё лицо, глаза, что его вполне можно было принять за иридодиагноста. Вот он сейчас сосредоточится и начнёт выдавать все мои тайны про то, что у меня гастрит с пониженной кислотностью, и что я на один миндалевидный глаз практически слепая, и что у меня иногда болят коленки, и слышу не всегда отчётливо, и прочая, и прочая…

«Мне тоже нравятся миндалевидные глаза, но я никогда не считала, что обладаю именно такими», – подумала я про себя и предательски покраснела, маскируя под вязанием свой жирненький животик.

Он, казалось, не заметил мою жалкую попытку казаться стройнее, чем я есть на самом деле. С другой стороны, если он наблюдал за мною несколько дней, то видел меня всякой.

– Вы красивая, это правда,– он заявил так категорично, что я готова была ему поверить.

Несмотря на то, что я – старый стреляный воробей, и меня на мякине не проведёшь, я сидела на своём камушке и глупо улыбалась.

– Только не вздумайте накачивать себе губы,– он так строго поглядел на меня и даже погрозил пальцем. – Сейчас многие женщины это делают, а Вам не надо. У Вас очень красивые губы.

«Да я и не собиралась ничего себе накачивать», – хотела я ему сказать, да не успела, а только потрогала свои губы, убедившись, что всё на месте.

– И нос мне Ваш нравится, слегка курносый, как и должно быть,– продолжал он. – У меня знакомая сделала себе «африканский» нос, а теперь плачет. Года три назад это было модно, а нынче – нет. А теперь у неё глобальная проблема.

– Я не собираюсь ничего себе накачивать или подшивать, – мне уже было немножко смешно. – Лицо меня устраивает, я к нему привыкла.

– Ну, мало ли, просто я хотел предупредить Вас на всякий случай, – немножко стушевался мой собеседник. Видимо, я выказала большую самонадеянность при оценке собственной внешности, чем положено.

– Не подумайте ничего дурного, – он улыбнулся, обнажив щербину между центральными верхними зубами, и добавил с некоторым пафосом, – у меня добрые намерения, и я говорю это исключительно из любви к искусству.

– Спасибо, – проговорила я и поймала себя на том, что перестала прикрывать складочки на животе вязанием.

– Да мне-то за что спасибо, это я Вас должен благодарить, что не прогнали. А вообще-то я большой грешник, помолитесь за меня, – сказал он, вставая с гальки. – Меня зовут Сергей.

Он поднял вещи и, не оглядываясь, побрёл вдоль берега. Я коснулась пальцами крестика: маленький серебряный на серебряной же цепочке. Цепочку мне подарила мама лет двадцать пять тому назад, и я считаю её своим талисманом и почти никогда не расстаюсь. Крестик появился гораздо позже.

***

Вот такой приятный случай. День прожит не зря. Это хорошо, что он произошёл нынче: если мне лет через пять скажут те же самые слова, я, чего доброго, могу этому не поверить.

Вообще-то мне грех жаловаться на полное отсутствие комплиментов: достаточно регулярно кто-нибудь непременно высказывается по поводу моей неписаной красоты. Не так часто, как некоторым. А вот такие неожиданные радости случаются и того реже: я их могу по пальцам сосчитать. Не просто дежурное «Вы замечательно выглядите, Маргарита Николаевна», а вот такое, с чувством, с толком, в совершенно неподходящем месте, когда этого меньше всего ждёшь.

Скажите на милость, разве не удивительно услышать такое про свои глаза, губы, нос и прочие детали от незнакомого мужчины, сидя голышом на пляже, без платья, без косметики, даже без шляпы? Мне кажется, что удивительно. Пусть редко делают комплименты, лишь бы метко.

Опять Сергей. На моём жизненном пути не было ни одного счастливого Сергея. Одного из них, в которого я имела неосторожность влюбиться в шестом классе, уже нет в живых. Его спьяну зарезал собственный сын.

И этот Сергей проблемный. Высокий, поджарый дядька, с длинными волосами – какие носили мои ровесники в 80-х годах. Я даже не помню, были ли у него усы. Он что-то ещё говорил про мои бесчисленные достоинства, но от неожиданности и от смущения я все забыла и теперь жалею об этом. Почему-то я больше не видела его на пляже. То ли домой уехал, то ли пустился во все тяжкие, поручив мне отмаливать свои прошлые и будущие грехи.

Экскурсия на Орлиные скалы

Следующее утро выдалось тоскливым: пасмурно, а море похоже на суп в тарелке. Самое утиное время: «утки» – это дамы в шляпах с большими полями, которые плавают только в спокойной воде. Стайки рыбок высовывали головы из воды, открывали рты, наверное, дышали. Никакого шевеления воздуха.

Нудисты ещё спят. По крайней мере, пляж пуст, если не считать одной-единственной барышни. Это была Анечка. В прежние годы я встречала ее здесь, а нынче вижу впервые: видимо, только-только приехала в Дагомыс. Лет сорока, угловатая, очень худая, скорее даже – тощая, но всё равно старательно втягивает живот. А уж какая страшненькая – любо-дорого-приятно посмотреть. Что греха таить, я иногда мечтаю, чтобы все стройные женщины стали бы страшными. Всё-таки я очень вредное создание!

Я решила, что до обеда на море делать нечего, съезжу-ка я лучше на экскурсию на Орлиные скалы, куда со всей этой суматохой до сих пор не собралась.

Сначала автобус медленно-медленно полз в гору, мне казалось, что пешком будет быстрее. Потом, когда дорога стала слишком узкой, нам пришлось-таки идти пешком, и в этом, признаться, было немного приятного. И всё для того, чтобы поглядеть на самый большой в мире дольмен.

Это и вправду огромный каменный ящик с каменной плитой в качестве крыши и с круглым отверстием в передней стенке диаметром около 40 сантиметров. Из этого дольмена в своё время историки извлекли останки шестидесяти человек. Для меня осталось загадкой, как сквозь небольшое отверстие внутрь дольмена помещали тела людей, умерших четыре тысячи лет назад. Судя по костям, это были совсем не карлики.

Получается, дольмен – это большой коллективный гроб, пусть даже и каменный. Надо бы вести себя соответственно, когда находишься рядом. Но нашего человека ничем не пробьешь. Народ резвился: мужчины пытались раскачивать огромное сооружение, девушки плясали на его крыше, фотографировались. А одной непременно хотелось залезть внутрь дольмена: хорошо, что экскурсовод глаз не спускал с отверстия в камне.

А потом публика переключила своё внимание на прикованного к скале Прометея. Организаторы экскурсии обещали нам нечто, поражающее воображение: «Вы взойдёте на гору, где оживают легенды…». На поверку оказалось, что это всего лишь отлитая из металла скульптура великана, выкрашенная в золото. Дурят народ, дурят.

Люди облепили позолоченного Прометея, висли на его руках, примеряли цепи. Все делали одно и то же, хуже обезьян. Обезьяны гораздо изобретательнее и находчивее. Иногда я просто удивляюсь, как Земля-матушка носит нас, людей, таких тупых, ленивых и жадных.

День не удался, ежу понятно. Напоследок что-то случилось с нашим автобусом, пришлось идти довольно долго по каменистой дороге, я подвернула ногу и отстала от группы. И тут почти на голову мне свалилась огромная ветка, оцарапав лицо. Поглядела вверх: было непонятно, откуда прилетела эта ветка. Мне стало как-то не по себе, и я остановилась, как вкопанная. И услышала позади себя звук работающего двигателя; было похоже, что на малой скорости приближается автомобиль. И тут мне стало по-настоящему страшно.

В нескольких метрах впереди шла веселая компания, я их не видела, но хотя бы слышала голоса. И это вселяло некоторую надежду. Забыв про то, что болит нога, я понеслась вниз с горы, догнала группу и смешалась с толпой. И тут мимо проехала девятка с тонированными стёклами.

Скоро я стану бояться собственной тени. Надо что-то с собой делать.

***

Спустившись, я обнаружила несколько пропущенных вызовов: в горах телефон не принимает. Звонили Нина и Николай, один за другим, по очереди. В тот же момент телефон как будто взорвался, зазвонил.

– Марго! Ты почему не отвечаешь? У тебя всё нормально? – кричала Нина, – мы тебя с самого утра не можем найти. Тут такое случилось!

– Я на Орлиных скалах, на экскурсии, – мне всё-таки удалось вставить несколько слов.

– Какие Орлиные скалы? Тебя зачем туда понесло? – Нина так и продолжала кричать в трубку, никак не могла успокоиться. – Утром Николаю сообщили, что на берегу обнаружили двух утопленниц, и обе по описанию похожи на тебя. А тут твой телефон вне зоны.

– Ну и дела! Этот убийца не нашёл меня на пляже и со злости утопил других женщин? – я была просто обескуражена.

– Ладно, как вернёшься в посёлок, сразу зайди к нам. – Голос у Нины звучал уже тише. – Отбой.

***

Выходит, я рано радовалась? Ничего не закончилось, и мне по-прежнему надо быть предельно осторожной? Услышав последние новости, я пала духом окончательно, подвёрнутая нога вновь напомнила о себе. Достала из сумки зеркало, рассмотрела царапины на щеке, оставленные упавшей веткой. На плечи навалилась усталость. В это время показался автобус, который прислали взамен сломавшемуся, я устроилась у окошечка и принялась думать свои невеселые думы.

Я совсем растерялась. Прежде интуиция подводила меня нечасто, но я по глупости своей в последнее время перестала доверять интуиции. Так бывает, когда достаточно долго живёшь в состоянии напряжения. Интуиция не помогает тем, кто хочет всё держать под контролем.

Остальные экскурсанты были вполне довольны. Там, наверху, состоялась дегустация вин, и все напробовались от души. А теперь смеялись, галдели и травили анекдоты.

– Товарищ продавец, мне не нужны такие сигареты. Здесь написано, что они являются причиной импотенции. Дайте мне лучше те, которые вызывают рак. – Рассказчик сидел рядом со мной и весело ёрзал, ожидая взрыв хохота.

После его слов, действительно, публика долго смеялась. Анекдот понравился. Мне бы он тоже понравился, если бы не череда неприятностей, случившихся за несколько последних дней.

***

– Что у тебя с лицом? – удивилась Нина, встретив меня на крыльце.

Я дотронулась до щеки, сморщилась от боли. Ветка царапнула неслабо, оставила красную полосу от виска до подбородка.

– Это на обратной дороге, мы уже возвращались с экскурсии, с дерева свалилась ветка. Хорошо, что вскользь. – Я рассказала об этом происшествии со смехом, хотя прекрасно понимала, что ветки так просто не падают. А ветра в тот момент не было.

– Тебе же сказали, что нужно быть осторожнее, а ты отправилась в лес. – Нина начинала на меня злиться. – Тебя там стукнули бы по голове, оттащили бы с тропинки на пару метров – и всё. Никто ничего не видел и не слышал.

Я понимала, что Нина говорит правильные слова, и мне было неловко от того, что я доставляю столько хлопот бывшим однокурсникам. Я не стала рассказывать о подозрительной машине, преследовавшей меня на горной дороге. Впрочем, может быть, это игра больного воображения? Скорей бы вернуться домой, в Томск. Мне казалось, что только там я буду чувствовать себя в полной безопасности.

– Пойдём обедать, Николай обещал быть минут через пять, – уже спокойнее произнесла Нина и потянула меня на кухню. – Я сварила суп-харчо по всем правилам. Ни разу, поди, не пробовала?

– Ты же знаешь, я не люблю долго возиться на кухне. Впрочем, совсем недавно я освоила «Чили по-техасски», муж заставил.

– Скажите, пожалуйста, какие изыски. – Нина сделала вид, что удивлена. – Детективов про Коломбо насмотрелась, не иначе. Он в кафешках только чили заказывает, а вот съесть не успевает, куда-то всё время торопится. Потешный сыщик.

И это была чистая правда. «Чили по-техасски» появилось в семейном меню после очередной серии про лейтенанта полиции из Лос-Анжелеса, а «Мясо по-перуански» – по возвращении из поездки по Перу. Это, пожалуй, всё, что я научилась готовить за несколько последних лет. Да, после очередного ультиматума мужа пришлось – через «не хочу», конечно – варить холодец из свиных и говяжьих ножек. С этим подвигом мало что может сравниться.

***

– Наверное, мы вышли на вашего томского убийцу, – объявил Николай, едва появившись на пороге кухни. – По крайней мере, он снимал комнату недалеко от моря. Несколько дней назад бесследно исчез, вот хозяйка и всполошилась. Мы не знаем, где он. Может быть - уехал, может быть - с собой покончил – но это пока только предположение.

Мы с Ниной ловили каждое его слово. Очень хотелось верить, что этот человек больше не объявится и не причинит мне вреда, и все тревоги позади.

– А кто же тогда сегодня меня преследовал в лесу? – удивилась я, продемонстрировав свою ободранную щёку.

– Ну, уж этого я не знаю, голубушка, – глядя на меня исподлобья, проворчал Николай. – Какая-то ты мутная, сложно с тобой.

– Давайте будем надеяться на лучшее, – изрекла Нинуля, разливая по кружкам домашний квас. – Пейте, охлаждайтесь. Я чайник не кипятила.

– Николай Ильич, дай мне отгул до вечера, – это она уже обратилась к мужу, – мы с Марго съездим на огород, персиков наберём, а то переспеют да на землю попадают.

– Ступайте, если что – вызову, – крикнул Николай уже на ходу, сбегая с крыльца.

– Я теперь за тобой следить буду, – сказала Нина. – А вечером шашлычки пожарим!

Я такому повороту событий обрадовалась: на море мне идти не хотелось. А чем себя занять в маленьком курортном посёлке?

В домике на Фестивальной

Окошко комнаты, откуда несколько дней назад ушёл Никодим Павлов, выходило на запад. Поэтому вечерами в комнате становилось нестерпимо душно и жарко. На столе лежала фотография милой девушки со светлыми, слегка вьющимися волосами. На обороте написано: «Дорогому Кодику от Машеньки».

А рядом – коротенькое письмецо, написанное тем же нескладным почерком: «Дорогая Машенька. Я обещал, что отомщу за тебя, и я это сделал. Мерзкий Упырь умер. Он больше никого не обидит и не обманет. Скоро мы с тобой будем вместе навсегда. Твой Никодим».

Здесь же, на столе, пачка печенья, пустой пакет из-под кефира и яблочные огрызки в полиэтиленовом мешке.

В незакрытое окно залетел лёгкий ветер, сбросил письмо на пол. Никодим писал его перед самым выходом, и это был третий вариант: два предыдущих валялись тут же, изорванные в мелкие клочья. Никодим хотел было выбросить мусор, да в суматохе забыл. Через пару дней в комнату зашла хозяйка – парень заплатил всего на неделю вперёд, этот срок уже истёк, и она хотела узнать о его дальнейших планах. Она подобрала с пола обрывки бумаги и сожгла в банной печи, тем самым уничтожив ценные улики. Но она-то, горемычная, об этом не знала. Поэтому мы, к сожалению, не можем рассказать вам, о чём думал Никодим в последние часы своей короткой жизни.

***

Прождав незадачливого жильца несколько дней, хозяйка решила обратиться в милицию: пропал, мол, человек, лет двадцати пяти, приехал из Сибири. Это всё, что она знала о Никодиме.

Ребята из следственной группы потратили 5 минут на осмотр комнаты и уехали, прихватив с собою нехитрые пожитки парня, электрошокер и толстую тетрадь, исписанную тем же почерком. Первая запись в дневнике датирована концом июля прошлого года, когда Никодим вернулся из геологической экспедиции. В последний раз он брал в руки дневник 5 августа, в предшествующий исчезновению день, ровно неделю назад.

Следователь читал страницу за станицей этот странный дневник, иногда откладывал в сторону. Вставал под душ, включал воду на всю катушку, чувствовал, как горячая вода бьёт по темечку и потихоньку приходил в себя.

Всё-таки он ненормальный, этот убийца: если боялся, что кто-то узнает всю правду, зачем так подробно описывал в своём дневнике? Никодим писал о том, что происходило с ним и с девушкой Машей, в которую был болезненно влюблён. Он дословно воспроизводил свои с нею разговоры с указанием точного времени. Давал забавные характеристики всем, с кем сводила его судьба за этот последний год.

Так что перед следователем вставали живые картины из жизни человека, который никогда никого не убил бы, если бы не полюбил…

Откуда берется любовь? С чего она начинается? История Никодимовой любви начиналась красиво. А закончилась смертью двух человек и посягательством на жизнь третьего. Да, ещё парень отравил обезьяну.

Дневник достоин того, чтобы быть опубликованным полностью. Но мы не станем этого делать, а предоставим вниманию читателя лишь его фрагменты, чтобы связать воедино наш рассказ о любви и смерти.

Из Дневника Никодима Павлова

31июля 2010 года

Она позволила мне нести её сумки. Они казались мне невесомыми. Так бывает, когда входишь в раж на старте: это значит, что ты обязательно победишь на дистанции. Я бы с радостью взял на руки и понес и её саму, мою Машеньку, если бы в этом была необходимость. Пусть бы она сломала ногу. Последний спуск оказался неожиданно сложным для всей группы. Но Маша скакала, как горная коза, и ничего не боялась. А было бы лучше, если бы она и вправду упала и сломала ногу.

4 августа 2010 года

Маша уехала домой в Кемерово, к матери. На весь август, пока не закончатся каникулы. Она уехала ещё вчера, а я только сегодня вечером узнал об этом. Чем-то надо себя занять, чтобы не думать о ней постоянно. Без Маши тоска. Как вообще люди расстаются? Это так сложно, как будто воздуху не хватает. Когда умерла мама, я тоже не мог дышать, задыхался. Надо к бабке поехать, у неё всегда на мичуринском дел полно. Она давно меня к себе заманивает клубничным вареньем.

14 августа 2010 года

Я так боялся, что бабка найдёт дневник. Она только прикидывается слепой, нашла бы – так прочла бы от первой до последней странички. Всегда буду носить его с собой. А самое главное, что я выследил Машу. Она действительно живёт с мамой и братом. Я так боялся, что она меня заметит.

23 февраля 2011 года

Как здорово, что её дипломная работа близка по теме моей диссертации. Я ей буду помогать. До самой защиты – а это целых четыре месяца – мы будем работать вместе, и она ко мне привыкнет. Она сама попросила меня об этом, я так рад!

9 апреля 2011 года

Какой чудный день! Я пришел в лабораторию раньше Маши, быстренько сгонял в кернохранилище, так что к её приходу всё уже было готово. Она забежала вся такая светлая, с мокрыми волосами. Бросила зонт на дальний стол.

– Никодим, давай пить чай, я по дороге купила пончиков! – крикнула она, – поставь чайник, пожалуйста. Я ресницы не успела накрасить.

Чайник давно закипел, а я смотрел, как Маша орудует кисточкой, и не мог оторваться. Она так была увлечена, что даже не замечала, что я нахожусь рядом. А я готов был глядеть на неё часами. Мне странно, что она любит пончики. Это вредно. Но я тоже полюбил сладкий чай с пончиками.

20 апреля 2011 года

О чём можно так долго говорить? Я сижу уже второй час в коридоре, жду, когда Маша выйдет от Багирова. Дипломная работа получается хорошая, о чём говорить? Он должен её похвалить – и всё. Со мной он никогда ничего не обсуждал. Или я что-нибудь напутал с экспериментами, и она отвергнет мою помощь? Если это случится – я погиб. Надо сегодня порыться в книгах на всякий случай.

23 апреля 2011 года

Зачем он опять вызвал Машу? Мы делаем всё правильно, я ему это уже сказал. А он почему-то посмеялся. Я всё проверил, мы не могли допустить ошибку. Да и Маша ничего плохого от него не передала. Багиров ей обещал помочь правильно оформить работу.

27 апреля 2011 года

Сегодня после обеда Маша и Багиров вместе вышли из корпуса, и она села в его машину. Я не смог их догнать. Уже почти ночь, а её нет в общежитии. Два последних дня мы не работаем: она сказала, что больше ничего не надо делать. Научный руководитель одобрил и сказал, что защита пройдёт отлично. Но я-то знаю, что надо подчистить некоторые хвосты. А Маше некогда, я ждал её сегодня в лаборатории целый час, а она так и не пришла.

3 мая 2011 года

Маша сегодня прошла мимо и даже не заметила меня. Она торопилась к нему: Багиров стоял у дверей кафедры, она побежала. А потом вышла оттуда чем-то очень расстроенная, прошла мимо и меня не заметила. Неужели я что-то напутал в последних экспериментах?

4 мая 2011 года

Маша сегодня меня прогнала. Я подошел к ней узнать, что не нравится Багирову в дипломной работе. А она поглядела на меня как-то странно, как будто не узнала меня. А потом пошла прочь, на ходу бросив: «Отстань, надоел ты мне со своей работой». Я не стал её догонять, хотя мне очень хотелось подробнее узнать, в чём же дело.

5 мая 2011 года

Маша сегодня сама подошла ко мне. Она попросила прощения за то, что вчера нагрубила. И сказала, что завтра я могу пойти с ней в лабораторию в девять часов утра. Ура! Мы опять будем работать вместе.

6, 7 и 8 мая 2011 года Никодим Павлов целые страницы исписывал романтической чепухой. Мы не станем утруждать читателя чтением. Он, святая душа, считал, что всё вернулось на круги своя, мир снова стал добрым и правильным, Маша его ценит и уважает. На самом деле из-за размолвки с Багировым в Машиной голове был кавардак, сроки поджимали, а работать самостоятельно она не могла. Одно можем сказать твёрдо: эти три дня он был счастлив, как никогда. Ведь они почти не расставались, проводили целые дни вместе в университетской лаборатории.

Никогда доселе он не выдавал такое количество оригинальных идей, никогда ему так легко не давались самые сложные задачи. Он считал, что Маше стоит поступать в аспирантуру, потому что дипломной работе не удастся вместить всего того, что уже сделано. В ответ на это Маша только посмеивалась. Но Никодим с горячностью убеждал её, что перспективы того стоят, и так далее, и так далее… Они говорили на разных языках, но парень об этом даже не догадывался.

9 мая 2011 года

Маша, не спорь со мной. Он подлец, и я ему должен отомстить. А ты зачем-то защищала его сегодня. Но я сам всё решил. Это даже хорошо, что ты осталась сегодня в лесу. Вы не должны встречаться.

Как славно получилось! Когда я ему отомщу, ты поймёшь, что я прав.

15 мая 2011 года

Машу не могут найти. Так это же хорошо. Меня никто ни о чём не спрашивает, но я ничего про тебя не скажу, даже если спросят.

Происходит что-то странное. Я сегодня слышал, что в Машином исчезновении подозревают этого Мерзкого Упыря. Неужели он что-то с тобой сделал? Надо как следует подготовиться и наказать его. Он тебя совсем не жалеет. Если б ты только знала, какие гадости он про тебя говорит. Но я не стану рассказывать тебе об этом, ты расстроишься.

Да, Упыря надо наказать, он этого заслуживает. Но пока мне некогда, я должен закончить твою дипломную работу. Я буду защищаться вместо тебя. И пусть только попробуют не разрешить! Мы с тобой так долго работали вместе. Это наше общее дело. И пусть этот Упырь Багиров как-то подозрительно на меня смотрит. Следствие разберётся, кто и в чём виноват.

Так что за диплом, Машенька, не переживай. Всё будет хорошо.

21 июня 2011 года

Ты представляешь, они приняли твою работу! Я всё правильно оформил, только со списком литературы напутал. Но это мелочи. Сказали мне, чтобы я не расстраивался. А я и не расстраиваюсь. Только никак не могут назначить дату защиты. Твои однокурсники уже все защитились, а они тянут и тянут. Я сегодня выяснил, что без Упыря защита пройти не может, так что пусть пока живет. Только ты не бойся. Я это очень аккуратно выяснил. Никто и не понял, зачем мне нужна эта информация.

7 июля 2011 года

Больше тянуть уже некуда. Все преподаватели в отпусках, а я не могу добиться, чтобы назначили дату защиты.

20 июля 2011 года

Маша. Они меня обманули. Защиты не будет. Сказали, что только ты сама сможешь это сделать. Но ведь это невозможно. Езжайте, говорят, отдохните, Никодим Михайлович; у Вас был трудный год. Какой может быть отдых? Я чувствую себя полным дураком. Прости меня.

22 июля 2011 года

Вчера случайно услышал, как Мерзкий Упырь по телефону кому-то говорил, что собирается в отпуск в Дагомыс. Я поглядел по карте: это недалеко от Сочи. Что делать? Я не знаю, когда он вернется, а тянуть больше нельзя. У тебя скоро день рождения, и мы должны быть вместе. Не обижайся, мне придётся ненадолго уехать из Томска и, я не смогу тебя навещать. Я уже купил билет на поезд, ещё вчера, но побоялся тебе это сообщить. Вдруг ты рассердишься?

Я уже придумал. Если он умрёт там, в Сочи, то никто не догадается. Подумают, что его подлое сердце не выдержало.

1 августа 2011 года

Всё произошло, как я и думал. Это было совсем не сложно. Может быть, надо было после электрошокера просто столкнуть его в воду? А я вдруг вспомнил про твой шнурок. Помнишь, я у тебя забрал его там, в лесу? Этот шнурок всегда был со мной. А после я его бросил там, на пляже. Сегодня искал, но не нашёл. Наверное, волной смыло.

Мне ночью приснилась обезьяна. Она сидела на волнорезе и дразнила меня. Надо что-то придумать. А тут библиотекарша крутится, делает вид, что не узнает меня.

2 августа 2011 года. Вечер.

Никто не должен догадаться. Никто не должен обнаружить связь между мной, Машенькой и Багировым. Нужно убрать всех свидетелей: и обезьяну, и библиотекаршу. Нельзя допустить, чтобы трепали Машино доброе имя. Маша, тебе сейчас покойно и хорошо. Я скоро буду с тобой.

3 августа 2011 года.

Пошла на дно, как миленькая! Как топор. Я не понимаю, как можно не научиться плавать? Библиотекарша, конечно, настоящая курица, но она всё же могла меня заметить и узнать, и рассказать кому-нибудь. Те, кто умнее, сопоставят факты и поймут, что это я наказал Упыря за Машеньку. Этого нельзя допустить.

4 августа 2011 года

Купил вчера отраву для крыс, можно и для обезьяны. Сказали, что хватит протравить целый подвал. Завтра. Это может случиться уже завтра. И вправду, какой же цепкий взгляд у этой твари! Всё расскажет хозяину. Если уже не рассказала. Но его-то не отравишь крысиным ядом, надо что-то другое придумывать, а времени не осталось.

Я очень надеюсь, что завтра мы будем вместе.

Я так думаю, Маша: если бы обезьяна рассказала про то, что видела, своему хозяину, он бы ей поверил. И тут же побежал бы в милицию. А я вчера несколько раз специально прошёл около милиционера, а он на меня никакого внимания не обратил. Значит, обезьяна пока молчит.

А у нас с тобой нет времени ждать. Завтра у тебя день рождения, я хочу быть с тобой. Я за эти три месяца разлуки чуть с ума не сошёл от тоски и одиночества.

На следующей страничке следователь обнаружил фразу, написанную не по-русски, и разозлился. "Feci quod potui, faciant meliora potentes» – было красиво выведено по диагонали. Пусть не каллиграфическим почерком, но человек, безусловно, очень старался.

«Выискался, умник, мать его, – бурчал следователь, вбивая латинские буквы в гугль. Когда система выдала перевод, он нецензурно выругался. – Убил двух человек, практически утопил третьего, и ещё выёживается».

Мы переведём для тех читателей, которых мало интересовала латынь в школьные или студенческие годы: «Я сделал всё, что смог, пусть те, кто могут, сделают лучше». Это выражение приписывают Цицерону, а вообще-то этими словами заканчивали свою отчётную речь римские консулы, передавая полномочия преемникам.

***

Прочитав дневник, Макаров связался с коллегами из Томска, сообщил им, где может быть захоронен труп девушки. Буквально через полтора часа ему звонили и благодарили за помощь: убийца так точно описал место захоронения, что долго искать не пришлось. Удивительнее было, что никто раньше не наткнулся на это место, это буквально в нескольких минутах ходьбы от оживлённых дорожек. Томские сыщики недоумевали, почему ни одна собака ничего не почуяла, хотя рядом с этим оврагом день и ночь гуляют собачники.

Последний день жизни Никодима Павлова

Наступил тот самый момент, о котором Никодим думал практически постоянно на протяжении последних трех месяцев. Сегодня он встретится с Машенькой.

Солнце стояло высоко над горизонтом, но не палило, а окутывало приятным мягким теплом. Никодим лежал на берегу, ему не хотелось шевелиться. Хотя давно пора было бы приподняться и вытащить из-под себя давивший на позвоночник камень. Но почему-то ему не хотелось менять положение тела, и Никодим терпел эту боль и даже испытывал от этого некоторое наслаждение.

Он вспомнил, как впервые оказавшись в кресле зубного врача и испытав на себе действие бормашины, он впился ногтями правой руки в ладошку левой, пытаясь этой причиняемой себе болью перебить другую боль. От напряжения у него побелели пальцы, а на ладони выступили капельки крови.

Этим простым приёмом он вообще нередко пользовался. Когда нестерпимо ныла поломанная нога, он до потери сознания отжимался на турнике. Когда не стало Машеньки, и боль – и душевная, и физическая – стала постоянным его спутником, он гнал себя на беговую дорожку и нарезал круги по стадиону до тех пор, пока сил оставалось только на то, чтобы добраться до общаги и рухнуть на кровать.

Никодим был абсолютно уверен, что от горя и боли может спасти только другое горе и другая боль. Подобное излечивается подобным. Некоторым, правда, удаётся спастись, причинив боль другому человеку.

***

Камень давил чуть ниже лопатки, и потихоньку Никодим стерпелся с этим неудобством и в какой-то момент вообще перестал его замечать. Он смотрел, как по небу несутся облака. Здесь, на земле, где обретаются Никодим и все остальные двуногие, полный штиль. А там, в вышине, дует ветер, и неслабый, видимо. Ветер с остервенением терзает облака, разрывает их в клочья, на миллионы лохматых кусков.

Сегодня в кафе говорили, что к вечеру метеорологи обещают дождь на всём сочинском побережье. Наверное, то, что происходит сейчас на небе, и есть свидетельство передислокации: дождевые тучи обычно приходят в Дагомыс со стороны гор.

Публики на пляже было немного, предчувствие грозы частенько гонит людей под крышу. Что до Никодима, то ему дождь всегда в радость. Так повелось, что самые важные в жизни события происходили как раз в дождливые дни. Он давно привык считать, что дождь – это хорошая примета.

Прошлой ночью он долго глядел на созвездие Лебедя. И вдруг услышал мамин голос. Мама сказала ему, что он поступил правильно. А ещё мама сказала, что Никодиму нужно плыть только в южном направлении, Машенька будет там. Машенька его ждёт.

***

Никодим приподнялся на локте, поглядел на море. Метров в двадцати от берега вода меняла свой цвет со спокойного серого на какой-то другой, таинственный и глубокий, который называют цветом морской волны. Он сел, потянулся до хруста в суставах, натянул ласты. Аккуратно свернул рубашку и шорты, положил на ровное место и придавил камнем.

Пятясь, подошёл к воде, сделал несколько шагов так же, задом наперёд, глядя на придавленные камнем вещи, потом развернулся и нырнул. Два сильных рывка – и Никодим оказался в том самом месте, где вода становилась зеленовато-синей. Но так виделось с берега; здесь же Никодим не заметил никакой разницы. И он поплыл, не торопясь, мощно рассекая торсом воду, ритмично и технически правильно.

Минут через двадцать Никодим перевернулся на спину, распластался на поверхности, отдышался. Облака на турецкой стороне были какого-то причудливого жёлтого цвета: слегка заслонённое тучами солнце швыряло золотом от души, направо и налево.

Воспоминания о том, что случилось прошлым летом

Это случилось прошлым летом в экспедиции. Геологический лагерь был в трёх минутах ходьбы от озера: ближе ставить не стали, так как по ночам от воды сильно тянуло сыростью. На полянке среди берёз уютно расположились несколько двухместных палаток для студентов, камералка, хозяйственная палатка, длинный стол с навесом из брезента. Несколько особняком располагалась большая четырёхместка под пологом, в которой устроились преподаватели – руководитель группы Иван Ильич Муромов, для которого этот полевой сезон был по счёту сороковым, и его бывший ученик, а теперь – преподаватель Виктор Петрович Багиров, приехавший в поле на недельку, чтобы просто вспомнить молодость.

Никодим Павлов защитил диплом в прошлом году и теперь был аспирантом Багирова. Он каждое лето проводил в экспедициях. Из тринадцати студентов девушек было всего четверо. И среди них самая хорошая на свете – Машенька Потоцкая, окончившая четвёртый курс.

Никодим сидел на корточках около костра и досадовал на себя: пока он бегал на озеро, чтобы искупаться и кое-что постирать, лагерь опустел: старшие студенты, в том числе и Машенька, куда-то ушли. Около стола возились первокурсники, они мыли миски и чистили котелки после ужина. Иван Ильич Муромов, устроившись на раскладном стульчике возле своей командирской палатки и прихлёбывая чаёк, что-то писал.

Никодим, конечно, предполагал, что компания, прикупив пива и сухариков, отправилась повеселиться к дальней горе. В экспедиции, как и полагается, официально был сухой закон. И студенты – когда им хотелось этот закон нарушить – уходили подальше от лагеря, чтобы расслабиться и подурачиться.

Никодим в таких мероприятиях участия не принимал: он совершенно не употреблял алкоголь, и все об этом знали и не считали нужным приглашать его на подобные сборища. Так уж сложилось. Все годы учёбы в университете Никодима это вполне устраивало, он вообще был необычный человек, очень непростой в общении, и многие его не понимали, да и не старались понять.

Теперь же всё изменилось: ему хотелось всегда быть рядом с Машенькой, а она была девушкой самой обыкновенной.

Когда в экспедиционной жизни случались какие-нибудь праздники, профессор Муромов варил в котелке на всю компанию свой знаменитый грог. Это было священным для каждого полевика ритуалом, и несколько поколений томских геологов передавали из уст в уста рассказы о том, как это происходит. Накануне геологи с размахом отмечали День Парижской коммуны. А что делать? День геолога празднуют в апреле, когда в Сибири лежит снег, и в поле делать абсолютно нечего. И вообще: День Парижской коммуны – очень достойный праздник.

– Чурочки должны быть ровненькие, без сучков, – говорил Муромов, ловко орудуя топором и откидывая в сторону сучковатый брак. – И длиной ровно тридцать сантиметров.

Рядом непременно находились два ассистента: из «стариков» – Михаил Жук, аспирант Муромова, а второй – из первокурсников, оказавшийся в экспедиции впервые. Знания должны передаваться от учителя к ученику непосредственно, и в этом, как считал Иван Ильич, и есть великая сила науки. Младший ассистент держал в руках рулетку и замерял чурки. Хотите – верьте, хотите – нет, но из-под топора профессора вылетали одинаковые по длине дровишки.

– Беляева, быстренько сооруди новый берёзовый веник и подмети около костра, – старший ассистент подозвал к себе первокурсницу и очень серьёзно добавил, – кроме берёзовых веток в венике должны быть полынь и белоголовник.

– Аккуратнее, Инна, аккуратнее. Не поднимай пыль. – Михаил не спускал глаз с суетившейся около костра девушки. – И мусор ни в коем случае в костёр не бросай, отнеси в выгребную яму.

Молодёжь старалась изо всех сил: пойди, пойми этих взрослых. Может быть, и в самом деле для приготовления грога годятся только дрова без сучков, а подметать положено пахучими травами. Старшекурсники, стоявшие поодаль, с трудом сдерживали смех.

Иван Ильич Муромов тем временем сложил шалашиком сухие веточки, прикрыл дровами потолще, надрал бересты, уложил ее в самую серединку, и чиркнул спичкой. Михаил торжественно, без слов, передал ему наполненный водой полуведёрный котелок, профессор разместил его над огнём и минут на пять удалился в свою палатку.

– Михаил, пора приглашать членов экспедиции, – обратился Иван Ильич, подойдя к костру. – Только попросите их не греметь кружками и не болтать.

Народ, наблюдавший за этими действиями, быстренько расселся по своим местам. Самое высокое и потому почётное полено занял сам Муромов. Он снял с огня котелок с кипящей водой, распаковал пачку с чаем, высыпал чай в котелок и накрыл крышкой. Через три минуты Иван Ильич высыпал туда же пачку кофе и помешал принесённой Михаилом поварёшкой. Вынул из кармана несколько пакетиков с пряностями, высыпал на ладошку около двадцати гвоздичных бутонов и столько же горошин душистого перца и отправил всё это в котелок. Туда же Муромов бросил несколько свёрнутых в трубочку кусочков коры коричного дерева, щепотку сушёного имбиря и с чайную ложку молотого мускатного ореха. Опять все тщательно перемешал и прикрыл крышкой. Затем он достал из кармана алюминиевую фляжку, вылил содержимое в котелок и водрузил котелок над костром.

– Там чистый медицинский спирт, – пробежал шепоток.

– Чуешь, какие запахи? – переговаривались между собою завороженные этим священнодействием студенты.

– Самое главное – не передержать грог на огне, – меж тем говорил Иван Ильич, – нужно только довести до кипения и сразу же снять котелок с огня. Иначе придётся вылить на помойку.

Ассистирующий ему Михаил – талантливый парень со смешной фамилией «Жук» – снял-таки котелок с огня вовремя, аккуратно установил его в специально вырытой для этого ямке и вручил профессору эмалированную кружку, в которую тот влил черпачок огненного напитка, выждав немного, отхлебнул разок и передал соседке справа. Точно так же в давние-стародавние времена во время пиров пускали кубок с вином по кругу, и все участники этого действа становились друг другу ближе, и отношения делались доверительнее.

Никодим грог даже не пробовал, он только вдыхал насыщенный пряными ароматами запах и жалел о том, что он устроился напротив Маши, а не рядом с ней: при каждой передаче кружки он мог бы касаться её рук своими руками.

И теперь он сидел возле костра на своём месте, вспоминал вчерашний вечер и грустно шевелил угольки. Он ждал, когда народ вернется в лагерь и будет петь под гитару душевные песни. А время тянулось. Никодим уже обошёл ближайшие берёзовые колки, притащил к костру кучу хвороста, а ребят всё не было. Спустя пару часов он всё так же сидел возле костра, подбрасывал тоненькие щепочки в огонь, напряжённо всматривался в темноту и вслушивался. Лишь когда совсем стемнело, до него долетел девчоночий смех и голоса.

Никодим повесил над костром котелок с предварительно подогретой водой, бросил заварку и смородиновые веточки с листочками. Сейчас все усядутся возле костра, будут пить чай и благодарить Никодима за предусмотрительность. И Машенька устроится на своём обычном месте, на берёзовом брёвнышке, как раз напротив Никодима. Она будет смеяться, обжигаясь, пить смородиновый чай и заплетать растрепавшиеся волосы. А он будет любоваться ею и молчать.

Действительно, к костру подошли парни и Машина подруга и соседка по платке Наташа. Никодим сразу как-то оживился, загремел кружками. Потом подтянулись остальные, на огонёк пришёл даже Иван Ильич, что вообще-то случалось нечасто: он рано укладывался спать, но и просыпался раньше всех, с рассветом, и сразу отправлялся на озеро.

Собрались все, кроме двоих человек – Машеньки и Багирова. Никодиму стало неспокойно, но спрашивать о них он посчитал неприличным: какое его, собственно, дело? Он отодвинулся подальше от огня, чтобы видеть, что происходит в лагере.

И заметил, как две фигуры бесшумно проскользнули около камералки и скрылись в Машиной палатке. У Никодима застучало в висках, а сердце как будто поднялось к горлу. Он развернулся, сел почти спиной к костру и лицом к той самой палатке.

Через некоторое время – человек незаинтересованный посчитал бы, что прошло минут пять-семь, но Никодиму эти минуты показались вечностью – из палатки выскользнул Багиров и побежал в сторону озера.

Народ за спиной Никодима веселился; студенты травили байки, анекдоты. А он поднялся с земли и направился к тропинке, ведущей к озеру. В два прыжка он оказался на горочке, с которой озеро было видно, как на ладони. Ярко светила луна.

Багиров добежал до озера, разделся практически на ходу и нырнул, проплыл брассом несколько метров, крутанулся в воде и принялся отфыркиваться. А потом поплыл дальше спокойно и медленно, пересёк лунную дорожку, но решил вернуться и далее поплыл прямо по этой сверкающей дорожке к противоположному берегу.

Никодим спустился в лагерь. Оказавшись возле Машиной палатки, он остановился и затаил дыхание. Он почуял, что девушка оставалась до сих пор там, и откинул полог. В кромешной темноте он не мог видеть Машеньку, но он чётко определил, что она лежит справа от него. Парень придвинулся к ней ближе, устроился рядом, уткнулся лицом в её волосы. Она даже не шевельнулась.

Никодим погладил девушку по спине, провёл рукой по волосам. Сердце по-прежнему находилось не там, где ему положено быть, и это очень мешало.

– Вернулся всё-таки, – Машенька тихонько засмеялась и освободила свои волосы.

Никодим слушал её и как будто не слышал и не понимал, о чём она говорит. Он прижался к ней всем своим телом, так близко, насколько это было вообще возможно, поэтому чувствовал её голос всем своим существом. Это был совершенно не Машенькин голос, но от звука этого голоса у Никодима кружилась голова.

– Я ведь тебе говорила, что далеко не убежишь, – с вызовом произнесла девушка и взяла Никодима за руку, притянула к себе.

Но тут она вдруг резко повернулась, откинула его руку.

– Ты что, совсем обалдел? – девушка зашипела, как разозлившаяся кошка и выскочила из палатки.

Никодим упал лицом на спальник, на то самое место, где только что была её голова. Парень вдыхал запах, оставленный убежавшей Машенькой.

Сначала он боялся, что сердце выскочит из груди, от его толчков парень начал задыхаться. Но сердце стало потихоньку успокаиваться и возвращаться на место. Оно стало биться медленнее, и вот наступил момент, когда показалось, что сердце совсем остановилось. Он свернулся калачиком и старался дышать размеренно. Не помогало. Никодим сжал кулаки, да так сильно, что прорезал ногтями кожу на ладонях.

Сейчас, спустя год, он был уверен, что те минуты рядом с Машей были самыми счастливыми за последние пять лет, после смерти матери. Но тогда, сразу после случившегося, оставшись один в палатке на пахнущем Машей спальнике, Никодим Павлов считал себя самым несчастным человеком на свете. Несколько следующих дней Машенька его избегала, а Багиров же старался не оставаться с ней наедине; он смешил всех, балагурил, как обычно, но к Потоцкой близко не подходил. А через три дня уехал. К концу полевого сезона Никодим с Машей общались вполне сносно.

***

Никодим улыбался своим мыслям и плыл в том же направлении ­– на юг.

Воспоминание о маме

Никодим очень любил свою мать, любил с того самого дня, как помнил себя. Когда он думал о маме, то в носу начинало предательски щипать, а глаза становились влажными.

Пока Никодим был маленьким, он не понимал, что надо стесняться своей нежности. Позже он сделался более сдержанным на людях, а в какой-то момент стал увёртываться, если мама всего лишь хотела пригладить его вихры. Но по-прежнему, оставшись сам с собой наедине, он любил накидывать на плечи тёплый мамин свитер, прижиматься к нему щекой, чувствовать материнский запах.

Но ведь любовь – если это и вправду любовь – скрыть невозможно. Отец над ним смеялся, как-то цинично, жестоко. И лупил сына от души.

По ночам мама иногда плакала и объясняла ему, проснувшемуся встревоженному мальчишке, что у неё просто болят зубы. Мама Никодима отличалась долготерпением, и, казалось, этим и была счастлива. Она выросла в старообрядческой семье в крохотном поселке на юге Красноярского края, в девятнадцать лет влюбилась в чернявого красавца – стройотрядовца, вышла за него замуж и навсегда уехала из родительского дома.

Когда-то школьная учительница сказала, что имя Никодим – старообрядческое и очень редкое. Мальчик передал этот разговор маме, и она опять долго и беззвучно плакала.

После школы Никодим уехал в город, играючи, поступил в университет. Когда он учился на втором курсе, мама умерла, и никто не мог толком объяснить, по какой причине. Хоронили маму в закрытом гробу, так что сын не видел её мёртвой. Все последующие годы Никодим почему-то был уверен, что в смерти матери виноват отец.

На поминках выяснилось, что в Томске живёт старая одинокая тётка его отца, бабка Василиса. Иногда Никодим навещал старую женщину, таскал ей с рынка картошку и капусту для засолки. К оставшемуся сиротой Никодиму старуха привязалась, как к родному внуку. Дело в том, что бабка Василиса люто ненавидела своего племянника, Никодимова отца, за какие-то старые грехи своей сестры. Но подарки от него принимала, когда тот по делам приезжал в Томск. Никодимов отец в последние годы материально окреп, каким-то непонятным образом стал зарабатывать деньги и, к его чести, не забывал про родственников. Хотя сам Никодим ни разу не обращался к отцу за помощью за все годы своей учёбы.

Мерзкий Упырь, которому Никодим поклялся отомстить за Машеньку и отомстил-таки, очень похож на отца: такой же чернявый, красивый, под два метра ростом.

***

Никодим уже заметно устал и вновь перевернулся на спину. Прямо над ним расположилось необычное облако, похожее на мужское лицо с огромными усами, как у Сальвадора Дали. Это зрелище не доставляло удовольствия, он вернулся в исходное положение и поплыл дальше.

Берега он давно уже не видел. По его предположению, он проплыл километра четыре. Тут до его ушей долетел звук мотора, и через пару минут рядом с Никодимом оказался катер с тремя мужчинами на борту.

– Ну, ты, мужик, даёшь!– радостно закричал один из них, профессионально работаешь. – Вообще-то я тебя с парашюта заметил, друзей подбил – и за тобой.

И все трое дружно загалдели, всячески выражая своё восхищение.

– Давай, залазь,– продолжал радоваться глазастый парашютист, – я тебе помогу.

­«О чём они говорят? Зачем тут катер?» – Никодим глядел на людей, ничего не понимая. Он вообще сейчас должен думать не об этом.

– Давай руку, урод. Мы за тобой специально приплыли, – не унимался тот, который больше всех хотел спасти Никодима. – Там на берегу тебя уже ждут с подарками.

Никодим понял, что говорить с ними бесполезно, нырнул, проплыл под водой несколько метров и далее – брассом в противоположном от катера направлении.

Мотор затарахтел снова, парни догнали Никодима, сделали вокруг него пару кругов.

– Ты что, ещё не наплавался? – вступил в разговор невысокий черноволосый, похожий на грека мужичок, чуть постарше главного спасателя. – До грозы сам не успеешь вернуться, да и море уже баламутится, волна сильнее пошла.

«Да что ж вы ко мне прицепились-то?» – подумал Никодим, но говорить с парнями не захотел. Только махнул рукой, определился с направлением и поплыл дальше.

– Ты что это, вообще не собираешься возвращаться на берег? – кто-то из троих прокричал ему вслед. – Ну и плавай себе, придурок!– а далее – слишком нецензурно, чтобы доверить эти слова бумаге.

Шум мотора затих, и, наконец, Никодим стал различать только шорох, а, может быть, шелест воды, ласкающей его усталое тело. Волнение на море стало сильнее, и у Никодима то ли от этого, то ли просто от усталости, немного кружилась голова. Иногда он слышал крики чаек. Те прилетели кормиться.

Воспоминание о том, что случилось три месяца назад, 9 мая, на Потаповых лужках

Когда Никодим Павлов вернулся после майских праздников, на факультете все только и говорили, что об исчезновении Марии Потоцкой. После гулянья в честь 9 мая Маша как будто сквозь землю провалилась: она не вернулась в общежитие, её телефон не отвечал, и подружки ничего о ней не знали.

По случаю праздника студенты устроили пикник на Потаповых лужках. В конце апреля потеплело, установилась замечательная солнечная погода. На открытых участках снег быстро растаял, что само по себе удивительно: бывает так, что снег в нашем замечательном городе держится до конца мая.

В густом лесу и в оврагах, конечно же, оставались сугробы, но на прогретых полянках вовсю цвела мать-и-мачеха, а в затенённых местах пробились первые лиловые кандыки.

Весна дурманила и пьянила. Никодим в свои двадцать пять считал себя человеком вполне зрелым, но справиться с собой никак не мог: его безудержно тянуло в ту лабораторию, где занималась Машенька. И та не слишком была против: дипломный проект Потоцкой почти полностью был выполнен Никодимом Павловым. Ему это сделать – раз плюнуть, а ей – приятно. А Маша после перепечатывала набело и проставляла недостающие знаки препинания.

Ребята жарили на огне сардельки и кусочки хлеба, горланили песни на весь лес, пугая птичек, без конца осматривали друг друга на предмет клещей. Они здорово рисковали, организовав веселье на только что оттаявшей земле: в нашем краю это самое клещевое время.

Потоцкая пришла ближе к концу. Никодим чуть с ума не сошёл от затянувшегося ожидания. Но Маша пришла не одна, она привела с собой Виктора Петровича Багирова, и явно была не в себе, дёргалась и нервничала.

Спустя минут десять Багиров собрался уходить, и Потоцкая побежала за ним по тропинке, догнала, и они скрылись за огромными соснами.

Никодим смотрел на костер и старался унять дрожь, вдруг охватившую его. Он протянул руки к огню, поднёс настолько близко, что запахло палёным, а он обжёг себе пальцы. Это отрезвило.

– Совсем Машка ошалела, – слышал он за своей спиной, – до защиты осталось всего ничего, а она может испортить отношения со своим научным руководителем.

– Да он тот ещё ловелас, с женщинами обращаться умеет, и не таких обламывал, – похохатывая, произнес Машин одногруппник Иван, – и Никодим почувствовал, как в его душе закипает ненависть к говорившему.

– Так, она вроде бы того… беременная… – неуверенно произнёс кто-то из парней.

– Чушь собачья,– моментально отреагировала самая близкая Машина подруга Наташа. – Это она его прищучить хочет, вот и распустила слухи.

– Да точно беременная, она же вся в токсикозе, – вставила свое мнение Лариса, которая прекрасно понимала, о чём говорила. – Её тошнит, мордочка зелёная, как молоденькая травка. И похудела сильно. Откройте глаза, девочки.

Хорошо, что это происходило в стороне от Никодима, и никто не видел его лица.

– А я говорю, что это – ерунда, – не унималась Наталья: она и сама немного сомневалась в собственной правоте, но не хотела уступать Лариске. – Если бы Машка забеременела, я бы точно об этом знала.

– Одно слово: дети, – произнесла Лара и подошла к Никодиму. – Брось ты эту Машу, нехорошая она девочка. Лучше меня полюби. Я хотя бы честная.

Лариса обняла Никодима, прильнула к нему.

– Никодимушка, все мы – бабы – стервы. Ты ей диплом сделал, а она тебе – рожки,– и Лариска засмеялась и щёлкнула парня по лбу.

– Лариса, уймись, хватит, – попросил Никодим, убрал её руки со своих плеч и стал разгребать догоравшие угли костра. – Хватит, пора по домам. Похоже, дождь собирается.

Спустя полчаса все уже разбрелись. Первые капли остудили угли. Пропахшие дымом и счастливые от того, что дождь начался как раз вовремя и не испортил настроения, студенты успели добежать до козырька общежития и не промокнуть.

Никодим остановился недалеко от потухшего костра. Здесь, под соснами, капало меньше, да это для Никодима не имело значения. Потом он повернул направо и двигался туда, куда вела тропинка. Ноги промокли, но он этого не замечал.

«Это не может быть правдой, – в голове парня билась одна мысль. – Это просто глупые сплетни».

Вместе с тем он прекрасно понимал, что между Машей и Багировым есть какие-то особые отношения. Ему казалось, что это лёгкий флирт, не более. А тут такие дела.

Несколько последних дней Маша была с ним учтива и ласкова, как никогда ранее. Вчера она даже позволила угостить себя шоколадом.

– Тебе давно пора знать, что я не люблю шоколад с орехами, – капризничала девушка, засовывая в нагрудный карман его пиджака припасённую Никодимом с утра шоколадную плитку.

Он в три минуты добежал до кафе и обратно и принёс шоколад с изюмом.

– Это другое дело, молодец, – произнесла кокетливо Машенька, разломила шоколадку и поднесла дольку к губам Никодима. – Ешь, нам ещё долго работать.

Никодим аккуратно, боясь задеть губами Машины пальчики и испугать её этим – ему почему-то казалось, что это её испугает и заставит отдёрнуть руку – принял лакомство и сразу же проглотил, не чувствуя никакого вкуса.

Он надеялся, что Маша ещё покормит его, но она как-то незаметно сама слопала всю шоколадку.

Последнее время они проводили в лаборатории дни напролёт: горел диплом, и Никодим чувствовал себя ответственным за это. Он забросил свои аспирантские дела, надеясь всё наверстать после Машиной защиты. Самое главное для него сейчас было то, что она принимает его помощь и не гонит от себя.

И каждый день начинался с того, что Никодим с Машей спускались в кернохранилище за очередным полевым образцом и затем подвергали этот образец самым разным испытаниям и составляли бесконечные таблицы. А после, вечером, донельзя уставшие, вместе шли в общежитие.

И Никодиму казалось, что так будет всегда, может быть, всю жизнь.

Воспоминание о том, что было после пикника на Потаповых лужках

Тропинка вывела Никодима к Маше. Маша сидела на стволе поваленного дерева и плакала. Она плакала по-детски, в голос, не стесняясь своих слёз. Вряд ли она ожидала, что кто-то увидит её здесь всю зарёванную, с потёкшей тушью. Никодим обрадовался, что нашёл её и ускорил шаг.

– Тебя тут только не хватало! – выкрикнула она не столько со злостью, сколько с раздражением, увидев Никодима. – И без тебя тошно.

И топнула ногой, и сморщила своё беленькое личико в такую противную гримасу, что тот оторопел и остановился.

– Что тебе нужно? – громко спросила Маша, и как будто немного успокоилась.

– Я хотел тебе помочь, – нерешительно произнёс Никодим и, осмелев, подошёл ближе. – Пойдём, я отведу тебя домой.

– А чем ты мне поможешь? – было похоже, что предложение Никодима только разозлило девушку. Она взглянула на него и опять заплакала.

Никодим достал из кармана куртки чистый отглаженный платочек – как здорово, что он сегодня утром захватил его с собой – и принялся вытирать Машины щёки.

А Маша продолжала реветь, и совершенно не была озабочена тем, как она выглядит. Если бы Никодим знал о женщинах чуть-чуть больше, он бы сразу понял, что он Маше абсолютно не интересен. Но у парня совсем не было опыта общения с женщинами.

– Машенька, всё будет хорошо, – он бережно вытирал платочком её красное от слёз, распухшее лицо, каждый его сантиметр. – Всё наладится, Маша.

Маша всхлипывала и послушно подставляла ему под руку то одну, то другую щёку. Воспользовавшись тем, что она закрыла глаза, Никодим коснулся губами её щеки и почувствовал, что слезы такие же солёные, как у него в детстве. Никодим не помнил, когда плакал последний раз.

– Маша, Багиров – ловелас, он с тобой просто играет, как кот с маленькой мышкой. Он со многими так же играет. А ты ему совсем не нужна, понимаешь? – Никодим думал, что этот аргумент дойдёт до Маши, и она согласится с ним.

– Он должен тебя уважать. Я накажу его, я даже знаю, как это сделать. Я отомщу за тебя, Маша. – Никодим что-то ещё говорил, по его мнению, что-то очень важное, что должно было понравиться Маше.

Но лучше бы он молчал, молчал бы и вытирал слёзы с её лица. Он не совсем понимал, от чего страдает Маша – от обиды на Багирова или от неразделённой любви. Или сегодня такой нескладный день, и ей захотелось поплакать, или она на самом деле беременна. Да мало ли может быть у женщины причин, чтобы пореветь в свое удовольствие!

Жаль, что он ничего не знал про женщин. А, может быть, он просто был бестолковым. Увы. Быть бестолковым, на самом деле, очень плохо.

Машенька начала было уже успокаиваться, и реже шмыгала носом, и даже поправила растрепавшиеся волосы – что лучше прочего говорит о перемене в настроении женщины. Она наговорила гадостей Никодиму, и ей стало гораздо легче. Лучше бы он молчал. Последние Никодимовы слова заставили Машу на секунду замереть, а потом случилось то, что случилось.

– Меня от тебя тошнит, понимаешь? – Маша с нарочитой брезгливостью отняла его руки от своего лица и отодвинулась.

– Я тебя терпеть не могу, я тебя ненавижу,– она по-кошачьи зашипела, глядя в глаза Никодиму. Она частенько становилась похожей на кошку, когда злилась.

– А его я люблю, я его люблю, и у меня будет от него ребёнок,– она почти кричала ему в лицо.

На самом деле она не была беременной. Но чего только не придумаешь, чтобы сделать больнее противному человеку!

Никодим замер на месте, он видел, каким злым стало ее лицо, казавшееся ему всего пару минут назад таким прекрасным и почти родным. Он предположил, что сморозил что-то непотребное, и это вывело ее из себя. Но он совсем не хотел её обидеть. Он просто сказал вслух то, о чём говорили все остальные за Машиной спиной. И услышал в ответ такое, чего никак не ожидал.

Машу как будто черти дёргали.

– Ты что себе вообразил? – она не могла и не хотела скрывать своего раздражения, – что мы с тобой можем быть вместе?

– Ты себя в зеркале видел? – она полезла в сумочку, выдернула оттуда маленькое круглое зеркальце, оправленное в бересту, и протянула ему. – На, полюбуйся.

Никодим, ничего не понимая, взял зеркало, увидел в нём своё отражение с испачканным чем-то чёрным – то ли тушью, то ли сажей от костра – лицом, поправил волосы на лбу и вернул зеркало Маше.

– Красавец, нечего сказать, да с тобой стыдно на люди показаться, – она опять начала всхлипывать, – только в тёмной лаборатории и можно общаться.

– Да тебя же все полудурком считают, – она подвинулась к нему так близко, что он невольно отшатнулся, – разве ты этого не знал?

И она засмеялась, истерически, зло, развернулась и пошла по тропинке в гору.

– Стой!– закричал он и бросился за Машей. – Стой! Я за тебя отомщу. Он больше не будет тебя обижать.

– Не смей даже думать об этом!– бросила она на ходу, не оборачиваясь. И добавила уже тише, – да пошёл, защитник.

Никодим в два прыжка догнал Машу, схватил за руку, потянул к себе. Маша вырвалась, ударила его по щеке и побежала, но он настиг её вновь и дёрнул за капюшон куртки.

Он просто хотел её остановить. Он дёрнул сильнее, чем следовало бы, и просто не рассчитал силы.

***

Вдруг он почувствовал какое-то шевеление воды слева от себя, оглянулся и увидел две блестящие дельфиньи спинки, описавшие полукруг и теперь уходящие на глубину. А немного дальше появились ещё несколько резвящихся животных.

Никодиму, сколько он себя помнил, всегда хотелось потрогать дельфинов. Говорили, что у них очень приятное на ощупь тело: тёплое и бархатистое, мягкое и податливое. Но об этом сам Никодим судить не мог, прикоснуться к дельфинам ему так ни разу и не удалось.

Когда-то в детстве он перечитал все книжки про дельфинов, которые смог найти в школьной библиотеке. И теперь он во все глаза смотрел на этих удивительных животных, даже забыл, что ему надо плыть дальше.

Он только теперь ясно осознал, что его давненько сопровождают какие-то странные звуки, похожие на свист. Это все смешивалось с шелестом морских волн и шло фоном. А тут он вдруг различил, расслышал, что дельфины разговаривают между собой. Вокруг него стоял такой гомон, что было просто удивительно, как Никодим ничего не замечал раньше. Понятно, он думал о своём.

Казалось, из-под воды донеслось нечто похожее на собачье тявканье. И совсем рядом как будто кто-то защёлкал языком. Вообще-то дельфины издают разные сигналы, некоторые из них люди вообще не могут услышать, но, находясь в воде, Никодим чувствовал их кожей. Он как будто варился в этой звуковой каше. Млекопитающие с интеллектом, не уступающим человеку, общались между собой. И, может быть, приглашали к этому общению и Никодима Павлова.

– Славные животные, – пронеслось в голове Никодима, – может быть, они приняли меня за утопающего и пришли на помощь?

Как будто в подтверждение его мыслям рядом с ним вдруг всплыл на поверхность дельфин, всплыл очень осторожно, как будто боялся напугать человека резкими движениями. Никодим протянул к нему руку, и животное приблизилось ровно настолько, чтобы человек мог коснуться его плавника. Никодим провёл рукой по спине, слегка обхватил рукой тело дельфина и прижался к нему. Дельфин на самом деле был тёплый. И не такой огромный, как думалось Никодиму, не больше двух метров.

Только теперь, опираясь на дельфина, Никодим понял, как сильно он устал. И ему вдруг захотелось, чтобы тёплое сильное и доброе животное было рядом как можно дольше.

– А может быть, это какой-то знак? – подумал Никодим. – Может быть, довериться этим животным и вернуться с ними на берег?

– Но там никогда-никогда не будет Машеньки, – Никодим понял всю неуместность пришедшей ему на ум мысли. Он даже громко засмеялся над самим собой. – Всё давно и бесповоротно решено. Мерзкий Упырь наказан. А что ещё? Мавр сделал своё дело, мавр может уходить.

И он тихонько отстранился от дельфина, нырнул и поплыл. Животное последовало за ним, вернее, не последовало, а чуть-чуть обгоняло Никодима, что облегчало человеку плавание. Никодим решил доказать дельфину, что он совсем не устал, и ему ничья помощь не нужна. Он рванул вперёд, как будто и вправду у него открылось второе дыхание.

Мы не знаем, поверил ли ему дельфин. Но он ещё какое-то время сопровождал человека, плыл параллельным курсом метрах в пяти, а потом отстал. Именно в этот момент человек понял, что совсем не чувствует своих ног. Как будто их совсем не было.

Никодим перевернулся на спину, раскинул руки. Судя по солнцу, он находился в воде часа четыре, если не больше. Он знал, что критический момент близок. Он уже не понимал, с какой стороны – юг, куда он должен был плыть, а с какой – север. Похоже, для него это перестало быть актуальным.

Воспоминание о том, как он видел Машеньку в последний раз

Он усадил Машеньку, прислонив спиной к стволу берёзы. Но она не смогла удержаться и сползла на спину. Он лёг рядом, голова к голове, и, как и она, тоже устремил глаза ввысь.

Никодим прекрасно помнит, каким необычным было небо после той грозы. В лесу было тихо-тихо, дождь всех прогнал, и они с Машенькой были, наконец, одни. И Машенька не ругалась и не говорила Никодиму обидных слов. Она, не мигая, смотрела в небо.

– Маша, я всё равно отомщу за тебя. Он больше никогда тебя не обидит. – Никодим говорил негромко, выверяя каждое слово.

Маша не возражала, видимо, она соглашалась с ним.

– Ты никогда не будешь плакать из-за него. И мы с тобой будем вместе, и мы будем счастливы. – Никодиму хотелось ещё сказать, что он любит Машу, но он почему-то не решился.

По закону жанра Маша должна была бы ему ответить, что тоже любит его, но он сильно сомневался, что она это сделает. Поэтому и не сказал ей про любовь.

Как долго они лежали на влажной земле? Стало прохладно, ведь было только начало мая. После дождя запели птицы; подул ветерок, пошевелил ветки, и на Никодима и Машу посыпались капли.

Он подхватил Машу под мышки и потащил к оврагу. В овраге остался снег, это осложняло задачу. Стараясь, чтобы мокрые ветки не хлестали её по лицу, он пробивался спиной вперёд сквозь заросли акации, уже выпустившей первые листочки. Остановился, чтобы отдышаться.

– Машенька, так будет лучше, – он что-то бормотал себе под нос, с трудом протискиваясь под поваленным деревом, проваливаясь в сугробы подтаявшего и почерневшего снега. – Как я раньше не додумался. Это решает все проблемы.

Дерево вырвало с корнем во время первой в этом году грозы, и листва на нём была ещё живая, но обречённая на то, чтобы засохнуть, так и не успев распуститься до конца.

Чтобы не замарать Маше лицо и волосы землёй, Никодим поглубже натянул ей на голову капюшон и завязал тесёмки. Аккуратно уложил её на правый бок в ямку, которая образовалась от вывернутых корней. Тут он заметил, что одна нога у девушки босая, вернулся назад по оврагу, нашёл кроссовку и положил рядом с ней. Потом передумал и натянул кроссовку на ногу, предварительно вынув из неё шнурок. Шнурок свернул и спрятал в нагрудный карман, застегнув на нём молнию. А затем стал сгребать ладонями рыхлую землю и засыпать тело девушки. Никодим старался, откидывал прочь камни и мелкие корешки, утрамбовывал.

– Маша, ты всё прекрасно понимаешь. Это случилось из-за Мерзкого Упыря. Я ему отомщу,– поднимаясь с колен, сказал Никодим. – Никто не должен знать, где ты. Никто. Я никому ничего не скажу. А то будут сюда приходить и топтаться здесь, около тебя, – говорил парень, маскируя сухими ветками холмик под корнями вывернутой берёзы. – Надо сделать так, чтобы никто ничего не заметил.

Он немного отошёл, оглянулся, чтобы запомнить место, и двинулся дальше по оврагу по направлению к реке. Спустившись к самой воде, он быстро разделся и, охнув от того, что вода оказалась неожиданно холодной, нырнул, проплыл метров двадцать и вернулся назад. Скоренько оделся, почти бегом поднялся по тропинке в гору, забыв даже глянуть на тот овраг, где осталась Машенька.

А ещё через час он сидел в одних трусах на чистой бабкиной кухне, хлебал горячий борщ и следил за тем, как в стиральной машинке – отцовский подарок – полощется изгвазданная донельзя, но уже отстиранная куртка, джинсы и рубашка в тонкую серую полоску.

Развесив одежду сушиться на верёвки под потолком, он завалился на старенький диван – в бабкиной квартире всё было старое и ветхое, кроме стиральной машинки – и заснул спокойным сном человека, который понял, как нужно бороться со вселенским злом.

Никодиму приснилось, что он победил Мерзкого Упыря.

***

Он всё так же лежал на воде, раскинув руки и устремив глаза в бесконечное небо. Ему было спокойно и светло. Закатное солнышко ласкало Никодима, оно не слепило глаз и не мешало думать. Гроза так и не пришла, видимо, верховой ветер сменил свое направление и угнал тучи куда-нибудь в другие края.

Он глядел на облако, расположившееся как раз над ним. Облако было удивительно похоже на дельфина, который совсем недавно подплывал к Никодиму и даже давал себя потрогать. Но Никодиму вдруг показалось, что это было уже очень давно. И ещё ему показалось, что небесный дельфин, доселе статичный, недвижимый, вдруг шевельнулся, выгнул дугой свою спину и нырнул вправо, потом вернулся на прежнее место и вновь застыл, а потом опять зашевелился. До Никодима не сразу дошло, что он смотрит на облако уже сквозь воду. И чем толще становился слой воды, тем яростнее дельфин хлестал своим хвостом. Но вот дельфин резко рванулся вперёд и вовсе пропал из поля зрения. И Никодим его больше не видел.

***

Минуты через полторы застрекотал мотор, тот же катер с теми же парнями на борту и девушкой в белом медицинском халатике оказался в том самом месте, откуда Никодим видел небесного дельфина. Если бы люди, приплывшие на катере, подняли глаза к небу, то они бы тоже поразились сходству очертаний облака и морского животного. Но они, прищуриваясь, всматривались в морскую гладь.

– Я точно видел его голову, – почти кричал парень, очень похожий на грека. – Минуту назад он был здесь.

– Дай бинокль, может быть, ты ошибся, – произнёс другой, – давай чуть дальше пройдём.

– Ну не мог я ошибиться, я всё время глядел в эту точку,– не унимался грек, размахивая руками.

– Дурачатся они, что ли? – девушка-доктор тревожно оглядывалась по сторонам, не зная, верить ли мужчинам. – Пожалуй, на представление не очень похоже.

Катер завелся, крутанулся на месте и рванул по направлению к турецкому берегу, на юг, оставляя после себя белую полоску, которую хорошо было видно с того самого облака.

Эпилог

Юрий Михайлович Макаров приводил в порядок дело, подшивал последние документы. Скорее всего, дело закроют. У следователя не было никаких сомнений, что убийство на пляже совершил Никодим Павлов, которого так и не нашли. Абсолютно никаких следов, как в воду канул.

Преступление было раскрыто. Это был уникальный случай в сыщицкой биографии Макарова: преступник всё описал в своем Дневнике, не пришлось даже шевелить мозгами. Вот бы все преступники так поступали, как было бы славно.

Сначала – ещё в Томске – убил девушку, поломал шейные позвонки и закопал в лесу. Похоже, он и сам не понял, что сделал. Рванул за капюшон, свернул человеку шею, а потом уже поступал по обстоятельствам.

А после приехал в Дагомыс следом за Багировым, которого считал виновным во всех своих несчастьях. И расправился с ним, нисколько не сомневаясь в собственной правоте. С головой у парня было не в порядке, а кому до этого есть дело? Вот вам и результат.

Макаров выглянул на улицу. Мальчишки дразнили щенка в надежде воспитать из него злого пса. Две старухи стояли посреди улицы и щелкали семечки. На крылечке управления курил вызванный на допрос свидетель. Всё как всегда. Жизнь продолжалась.

За окном не умолкал птичий гомон. Лето было в полном разгаре, до конца пляжного сезона ещё далеко. Чёрное море – такое ласковое – буквально в нескольких минутах ходьбы. И Макаров подумал, что сегодня он непременно искупается!

***

А я в это время маялась в аэропорту в ожидании рейса. Как обычно готовая перебдеть, чем недобдеть, приехала задолго до вылета и теперь плавилась от жары и обещала сама себе в следующий раз быть умнее. Нет бы поплавать лишний часок в море, побродить под огромными платанами. Ведь есть же удобная по времени электричка, которая домчит до Адлера за считанные минуты.

Но я очень боялась опоздать на самолёт, поэтому приехала гораздо раньше. Утешало лишь то, что скоро на город опустится южная ночь, и станет прохладнее.

А после, уже в самолете, я вспоминала свои приключения. Пожалуй, я больше не поеду в Дагомыс. Чего я там ещё не видела? Так что прощайте, мои дорогие! Мне было хорошо с нудистами, но в мире есть много других славных мест, где хочется побывать.

Ещё я железно сама себе пообещала, что непременно организую встречу однокурсников в ближайшее время. Жизнь такая интересная штука: сегодня она есть, а завтра – её уже нет. Вернее, жизнь продолжается, но уже без тебя.

Но для начала надо сшить себе платье в горошек, о котором давно мечтается.

[1] Буна – поперечная дамба, выдвинутая от берега в сторону моря и предохраняющая его от размыва.

[2]Арафатка – мужской головной платок, защищающий голову от солнца, популярный в арабских странах. Назван так в честь лидера Палестины Ясира Арафата.