Была у меня знакомая, Лидия Ивановна, лежали с ней в кардиологии в одной палате. Знала я её только две недели, а осталась она в памяти на всю жизнь.
Ей было около шестидесяти пяти лет. Одинокая деревенская женщина, жила в нашем городе в своей квартире. Жила просто, не шиковала, словом, как была научена - так и жила... Ни детей, ни внуков у неё не было. Занималась травами, лечила людей заговорами, где-то могла руку на больное место приложить – и боль утихала. Мы хорошо общались, у нас в палате лежала ещё её подруга, Валентина Дмитриевна – специально легла вместе с ней и своё здоровье подправить, да и за подругой после инфаркта присмотреть. Втроём нам было весело. О плохом не говорили, чаще старались пошутить, подбодрить друг друга. Лидия Ивановна говорила, что никогда так много не смеялась, как тогда с нами. Муж баловал меня вкусной едой, всё ставилось на общий стол, и мы с Валентиной Дмитриевной наблюдали, с каким интересом Лидия Ивановна рассматривала разные диковинные для неё продукты. Экзотические фрукты долго держала в руках, нюхала. А потом, когда пробовала, удивлялась непривычному вкусу и приговаривала: "Ой, мамоньки… Бывают же такие чудеса…"
И так с ней тепло было, словно это и не палата в больнице была, а деревенский уютный дом, в котором ощущаешь себя своим, нужным человеком.
Но иногда за ней приезжали молчаливые люди, вечером, после восьми часов, и привозили к одиннадцати. Медперсонал словно не видел нарушений, все молчали. И только Валентина Дмитриевна сердилась, ругала подругу, требовала, чтобы она никуда не ездила, а выздоровела сначала сама. Но та лишь руками разводила и безропотно шла за бравыми парнями. Не сразу мне рассказали, что возили её к большому городскому чиновнику, когда тот плохо себя чувствовал, а после её лечения выздоравливал. Я тоже уговаривала Лидию Ивановну прекратить ночные поездки. Её сил не хватало для своего сердечка, а она отдавала их другим. Она и меня пробовала лечить, но я категорически была против. Но однажды ночью просыпаюсь, а она надо мной стоит и что-то бормочет. Увидев, что я проснулась, сказала: "Я тебе плохого не сделаю, спи…" Может, это лечение и придаёт мне силы столько лет. Когда меня выписали, дома я нашла в сумке сложенный листочек с молитвой. И припиской "На доброе здоровье от Лидии Ивановны".
Эту записку я всегда ношу в своей сумочке. И всегда вспоминаю о ней с теплотой. Поэтому известие о её тихой кончине восприняла болезненно. А когда мне рассказали историю, о том, что было после похорон, мне стало не по себе.
У Лидии Ивановны была единственная племянница, которая давно зарилась на её квартиру и спрашивала, куда же её тётушка девает деньги. Знала, что за лечение ей богатые люди платят немало. Та относилась к племяннице настороженно, старалась в дом не пускать, потому что помощи не было, а содержать молодую избалованную женщину ей не хотелось. Когда не стало Лидии Ивановны, та перерыла весь дом, но ни денег, ни документов на квартиру не нашла. Усилила поиски, разобрала чуть ли не всю квартиру по частям, и всё-таки обнаружила файл с документами и деньгами, прикреплённый скотчем к задней стене громоздкой мебельной стенки. Квартира досталась ей как единственной наследнице. Деньги тоже, хотя похороны устраивала Валентина Дмитриевна.
И вот меня мучают два вопроса. Зачем Лидия Ивановна так спрятала деньги и документы, если знала, что всё равно достанется племяннице Ларисе? Она же была адекватной женщиной, понимала, что кроме Ларисы у неё никого нет из родственников.
И второй вопрос. А стала ли бы я так тщательно искать наследство, чтобы отодвигать шкафы, вскрывать линолеум, разбирать сантехнику?