В начале декабря 2016 года в запасниках Музея землеведения МГУ имени М.В. Ломоносова были найдены уникальные фотографии, сделанные во второй половине XIX века. География снимков охватывает практически всю Россию, но особенный интерес представляют фотографии золотоискателей «Амурской Калифорнии», или «Желтугинской республики». Музей передал часть снимков в распоряжение N + 1, а мы подготовили рассказ о стихийной «республике» старателей, в 1880-х годах добывавших золото в Приамурье.
1
История России — это история непрерывного напряженного освоения земли. Изгои — те, кому не находилось места в привычной жизни: беглецы, разбойники, отшельники, еретики, — отправлялись за околицу обитаемого мира, в неизведанное. Им было нечего терять, ими двигало отчаяние.
Следом устремлялись дельцы: охотники в поисках новых угодий, хлебопашцы в поисках ничейной доброй земли, торговцы в поисках новых товаров и новых рынков, лихие люди в поисках кого бы еще пограбить, старатели и промышленники, готовые срыть горы и повернуть вспять реки, чтобы добыть руду. Их звала в дорогу надежда на лучшую жизнь.
Люди окраины — это случайное сообщество, сброд: выходцы из разных мест и из разных сословий, разного достатка и разных воззрений, которые по разным причинам покинули свои дома и сбрелись тут вместе.
А потом, не в силах терпеть, что сброд устраивает свою жизнь без его участия, являлось начальство и принималось наводить порядок: заводило полицию, таможню, каторгу, крепостное право, регистрацию по месту пребывания и т.д., и т.п.
Дикая окраина цивилизовалась, срасталась со старым миром — и уже дети и внуки прежних беглецов и отшельников снимались с места и уходили еще дальше, спасаясь от настигших их законов и законников, податей и их собирателей, наглых чиновников и навязанных правил.
За монахами-пустынниками следовали в глухие леса обездоленные крестьяне. Земледельцы отстаивали свои пашни от набегов степняков. Беглые холопы смешивались с разбойниками и становились казаками. Волга от чувашских Чебоксар до татарской Астрахани делалась русской рекой. На уральские горные заводы — рабочие окраины страны — свозили крепостных из Центральной России. Строгановы и Демидовы устраивали по своему вкусу целые города. Империя прирастала Сибирью: казаки-землепроходцы пробирались все дальше вглубь континента, отмечая свой путь острогами — крепостями-факториями, из которых потом выросли Красноярск, Томск, Иркутск, Якутск, Нерчинск. Все более экзотические народы присягали на верность Белому царю.
Классики русской исторической науки, прежде всего Сергей Соловьев и его ученик Василий Ключевский, подчеркивали мирный характер русской колонизации: она заключалась не столько в завоевании, сколько в постепенном проникновении на новые территории и в медленной, мягкой ассимиляции малочисленного и разрозненного местного населения. В советской историографии расширение ареала русского влияния обязательно следовало характеризовать как сугубо мирное и исключительно благотворное. Привычный с XVI века термин «покорение Сибири» заменили вегетарианским «вхождением в состав».
Это, конечно, слишком благостная картина. Русская экспансия, как и любая другая, осуществлялась преимущественно посредством насилия или угрозы насилия, иногда — хитростью или везеньем: Казань брали, Астрахань брали, с Кучумом воевали двадцать лет, Кавказ «замиряли» почти пятьдесят, чукчей спаивали. На покоренных «инородцев» возлагали дань — иногда легкую, а иногда и очень даже тяжелую. Губили природу: в Русской Америке, например, почти все каланы (морские выдры с очень ценным мехом) были истреблены примерно за полвека активного русского владычества, после чего Аляску за ненадобностью продали США. Золото там нашли уже потом.
Американцы, кстати сказать, осваивали свою страну точно так же — правда, продолжалось это не тысячу лет, а лишь около ста. Всякий, кто разорился, или оказался не в ладах с законом, или попросту устал от упорядоченной скуки Бостона, Нью-Йорка и Филадельфии, мог уйти на Дикий Запад. Там царило право сильного, и там твои жизненные перспективы были ограничены лишь твоей собственной нерешительностью да наличием у соседа кольта и винчестера. Жизнь на фронтире выковала в американском народе индивидуалистический дух, предприимчивость, неистощимый оптимизм — ту самую «американскую мечту», а также сформировала специфические институты американской демократии, которые не столько управляют людьми, сколько примиряют между собой их интересы. Эту важнейшую для американской историографии идею сформулировал в конце XIX века профессор Университета Висконсина Фредерик Джексон Тёрнер. Примерно в то же время Ключевский в Московском университете разрабатывал идею о решающем значении колонизации и освоения фронтира в русской истории.
Отечественная историческая литература и обыденные представления о русской истории, как правило, сосредоточены на начальстве. Мы почти не задумываемся, чего ради Ермак, Семен Дежнёв, Василий Поярков, Ерофей Хабаров пробирались по огромным ледяным сибирским рекам и ставили остроги на вечной мерзлоте. Мы редко отдаем себе отчет в том, что царь и Москва чаще всего не имели отношения к этим вылазкам и обычно даже не знали о них: землепроходцев отправляли закрашивать белые пятна на карте либо купцы-мехоторговцы, либо воеводы — губернаторы заиндевевших пустошей, которым только на то, чтобы добраться из столицы до места службы, требовалась иногда пара лет. Первая масштабная исследовательская экспедиция, организованная государством, — Камчатская во главе с датчанином на русской службе Витусом Берингом, отправленная Петром I в 1724 году, через 70 лет после приключений Хабарова на Амуре.
И уж вовсе обделены нашим вниманием изгои и дельцы — странные люди, с которых начинается беспорядочное освоение земли. Мы едва вспоминаем о старообрядцах, которые целыми общинами бежали в тайгу и потом поколениями там жили; о сектантах-молоканах, выселенных из родной Тамбовской губернии в Закавказье и до сих пор живущих там в избах с резными наличниками, будто кругом Среднерусская возвышенность, а не Араратская долина; о немцах, которых Екатерина II пригласила осваивать Поволжье и которые жили компактной автономией близ Саратова вплоть до начала Великой Отечественной войны, когда их в полном составе этапировали в Сибирь; о жизни «во глубине сибирских руд» ссыльных декабристов, которые заводили школы для детей каторжан и выписывали в Иркутск из Петербурга свежие партитуры Шопена; об оборотистых компанейщиках, которые строили на американском побережье форты для защиты от индейцев и договаривались о поставках хлеба из Калифорнии; о казаках, женатых на хантыйских или эвенкийских женщинах, и об их детях, которые говорили на причудливой смеси языков и верили одновременно в Христа и в Дух огня; наконец, об авантюристах-старателях, которые добывали золото на нелегальных приисках в Маньчжурии.
2
Однажды весной в 1883 году к торговцу и мелкому золотопромышленнику Серёдкину, жившему в станице Игнашиной на Амуре, явился некий эвенкийский охотник и предложил за вознаграждение указать золотую жилу, которую он нашел, когда копал могилу для своей матери. Серёдкин отправил своих людей проверить его слова — и действительно, верстах в 35 к югу от Игнашиной на берегу небольшой речки обнаружилось многообещающее месторождение золота.
Некоторая сложность состояла в том, что оно находилось на правом берегу Амура, который, согласно Айгунскому договору 1858 года, принадлежал Империи Цин — попросту говоря, Китаю. Впрочем, в этой части Приамурья земля с китайской стороны была дикая, необжитая — ее легко можно было счесть ничейной.
Слухи о необыкновенно богатых золотых россыпях — как водится, сильно преувеличенные — очень быстро достигли Благовещенска, столицы русского Приамурья. Осенью 1883 года транзитом через Игнашину к месторождению устремились тысячи старателей, отработавшие лето по найму на приисках местных золотопромышленных компаний.
Новооткрытый прииск окрестили «Амурской Калифорнией» в память о калифорнийской золотой лихорадке середины XIX века; реку, на которой он располагался, — Желтугой; а центральную улицу быстро выросшего там старательского поселка — Миллионной. В течение следующих двух-трех лет население этого поселка выросло до 4–5 тысяч человек (некоторые оценки, едва ли реалистичные, доходят до 10, 12, даже до 25 тысяч). Сюда же стекались и казаки, и дезертиры, и беглые каторжники, и ссыльные, и всякий прочий люд русского, а также китайского, корейского, маньчжурского, якутского и любого другого происхождения. Все это были здоровенные неотесанные мужики, крепко пьющие и скорые на расправу, с авантюрными, а иногда и вполне себе преступными наклонностями. Сброд как он есть.
Жили в срубах с земляным полом и крытой дерном крышей. Золото добывали ортами: вместо открытого разреза (слишком трудоемко) выкапывали яму-шурф до золотоносного песчаного слоя (на глубине 4–5 метров), а затем делали горизонтальные галереи (орты) и вырабатывали их. Под золотоносными песками лежал слой глины, не пропускающей воду, поэтому орты при рытье затапливало. Из-за этого работать предпочитали зимой, когда грунтовые воды замерзали.
Старательский поселок быстро оброс инфраструктурой: гостиницами, трактирами, разнообразными увеселительными заведениями, питейными и игорными домами. Само собой, понаехали скупщики золота. Разные источники сходятся в том, что они представляли две конкурирующие группы: евреев и молокан, — но расходятся в том, кто был на месте первым, кто давал лучшие цены и больше ладил с золотоискателями.
Кто читал рассказы Джека Лондона о Смоке Беллью, старателе с Клондайка, легко может себе представить быт «Амурской Калифорнии»: почти невыносимые условия жизни, тяжелейший труд, вместо денег — золотой песок на вес (мера — золотник, или попросту «штука», равный 4,3 грамма, или весу четырех игральных карт), каждый день — пьяный угар, дебош, мордобой и смертоубийство.
Если верить современникам, это пестрое людское сборище уже в первый год своего существования сумело преобразовать само себя в настоящее саморегулируемое общество. Говорили даже о «республике вольных старателей». Именно в этом качестве — как престранное самопровозглашенное государство с президентом и штатами — Желтуга стала популярной темой для газет (о ней писал, в частности, самый знаменитый репортер 1880-х годов Владимир Гиляровский), потом — для беллетристики, а в последнее время — и для интернет-публицистики. И вот тут-то возникают самые большие сложности.
Продолжение читайте во второй части.
Артем Ефимов
Книга Артема Ефимова «С чего мы взяли: Три века попыток понять Россию умом», подготовленная при поддержке сайта N+1, вышла в издательстве «Индивидуум паблишинг», спрашивайте в книжных магазинах уже в декабре 2016 года.