— Девушка, у вас отличная фигура, но почему вы лезете без очереди?
Толпа у дубовой двустворчатой двери с табличкой «Приёмная комиссия» пронизана нервозностью.
В институтском коридоре душно. На дворе лето двухтысячного, и этим летом как нельзя кстати оказался хит Чичериной «Жара».
Абитуриенты,- в основном, юноши. В этом институте высоколобые профессора научат их ковать ядерный щит Родины.
— Мы тут ещё утром занимали! Идём, доча! — мощная румяная женщина с недовольным выражением лица проталкивает сквозь толпу фигуристую рыжую красотку. Фамильное сходство налицо: взгляд девушки тоже выражает предельную степень недовольства.
— За кем это занимали? Мы тут с утра; не было вас! — заволновалась обособленная группа из пяти-шести абитуриентов хлипкого телосложения. Судя по их предыдущим разговорам — это выпускники физмат-класса, пришли вместе подавать документы.
— За кем занимали — те уже зашли и вышли! — отрезала женщина.
— Значит, нечего было уходить. Пропустили свою очередь — занимайте заново, — назидательный голос умного кролика из советского мультфильма про Винни Пуха принадлежит юноше, который и внешне похож на этого лесного педанта.
Хорошая попытка, но нет. Молча растолкав толпу, женщина с девушкой занимают выгодную позицию у двери.
Румяные и чванные, мама и дочь выглядят здесь чуточку неуместно: что-то вроде Виталия Кличко на всемирной олимпиаде по программированию. Они и сами знают, что не такие как все. Есть овцы, а есть хищники, и хищники проходят вне очереди, читается в их глазах.
— А вам точно сюда? Кулинарный колледж неподалёку здесь, — уточняет чернявый паренёк с кожаной папкой. Раздаются смешки.
Хищница-старшая бросает на парня такой взгляд, как будто прямо сейчас сделает сиротами его будущих детей. Но парня, похоже, не испугаешь причинно-следственным парадоксом.
— Вы уже третьи такие, без очереди лезете. Выгнать, и дело с концом! — трусливо кричат из задних рядов.
Но высокий IQ собравшихся гарантирует, что возмущение не выплеснется за рамки приличий. Умный кролик, тот что из физмат-класса, уже остыл и снисходительно бормочет: «ну не будем же мы, джентльмены, выталкивать из очереди леди».
Крашеная белая дверь в конце коридора, с табличкой «Секретариат», открыта. Оттуда доносится жизнерадостная песенка «ежедневно 42 минуты под землёй». Но сейчас только двухтысячный год: эпоха интернет-мемов ещё не наступила и намёк не понят.
Пятнадцать лет спустя, полинявший и хмельной, умный кролик из физмата примет, наконец, факт, что бывают леди и бывают не-леди. Это случится морозным зимним днём, когда ему придётся ожесточённо защищать свою заначку под теплотрассой от роковой незнакомки в рваном мужском пуховике и в перчатках с обрезанными пальцами. Но это уже совсем другая история.
***
По коридору приближается осанистая сухая старуха в длинной юбке и синем жакете. Строгий взгляд поверх очков скользит по абитуриентам. Умное лицо сосредоточено.
— Так, это что здесь творится? — властно чеканит она, — а ну-ка, освободили проход!
Сразу видно человека, который всю жизнь куёт ядерный щит родины. В этом легендарном институте вся профессура такая. Старой закалки. С этаким высокомерно-насмешливым выражением на лицах.
Беспрепятственно пройдя сквозь толпу, профессорша входит в кабинет.
Через минуту, с трудом отворив прижатую толпой половинку двери, выходит обратно. Спиной придавив тяжёлую створку, она поднимает худую руку и ждёт тишины.
— Уважаемые абитуриенты и их родители! — выразительный взгляд на румяных маму с дочкой, которые почти навалились на неё, — сейчас я передам вам тайное знание, которое в народе именуется воспитанностью.
Со скептической полуулыбкой, как бы сомневаясь, всем ли знакомо это слово, профессорша делает паузу. Затем продолжает:
— Во-первых, делаем шаг назад, чтобы не толпиться у двери.
Толпа повинуется.
— Во-вторых, попрошу остаться в очереди только абитуриентов. Родители, подождите на улице. Или вовсе ступайте домой. Здесь не детсад. Дышать нечем!
Хищница-старшая, всё с тем же недовольным лицом, трогает старуху за рукав и внушительно произносит:
— Мы от Федяева.
Профессорша удивлёно вскидывает брови и в упор разглядывает непонятливую мадам. Должно быть, спрашивает себя: «Это вот для их защиты мы куём ядерный щит Родины?».
— Вы желаете со мной поспорить? Давайте поспорим! Как фамилия вашей барышни? — профессорский голос жёсток как наждачка, а худой палец бесцеремонно тычет в высокую грудь рыжей дочи. Грудь упруго колышется под блузкой; старуха, как бы увлекшись, тычет ещё раз. Со стороны физмат-класса доносится завистливый вздох.
Румяное лицо заботливой мамаши становится испуганным. Сейчас дочу отчислят, ещё не зачислив. Пятясь и делая умиротворяющие жесты она вытискивается из толпы и удаляется.
Профессорша взглядом выискивает кого-то в толпе.
— Сергеев! Подойди-ка!
К ней пробирается худой патлатый паренёк.
— Зайдёшь следующим.
Ещё один без очереди! Но на этот раз никто не перечит. Профессорша уходит по коридору, проворчав напоследок:
— Через пять минут вернусь. Чтобы был такой же порядок!
Вскоре тяжёлая дверь приёмной комиссии выпускает предыдущего соискателя и закрывается за взлохмаченным Сергеевым.
Произвели ли слова старухи долгосрочный эффект? О нет.
Память толпы быстротечна. Миг — и всё забыто. Это как объяснять братьям Кличко теорему Пифагора.
В очереди снова хаос.
Рыжую хищницу-младшую потихоньку оттёрли от дверей. В давке её ущипнул за роскошную задницу некий эстет, пожелавший остаться неизвестным.
Кто-то читает. Кто-то нацепил наушники.
Парни из физмат-школы упражняются в остроумии, обсуждая неловкую мышку у обрыва и эффект Допплера.
***
— Бабуль, сказал же тебе: стой тут, кури, прогуливайся, вон, в сквере. Раз уж увязалась со мной.
— До вечера маялся бы там, бестолочь, — бабушка делает последнюю затяжку.
Окурок летит точнёхонько в урну. Бабушка с внуком начинают спуск по гранитным ступеням широкого и людного институтского крыльца.
— А что делала, пока была в кабинете? — интересуется внучок, патлатый Сергеев.
— Сказала что давление скачет. Волнуюсь, мол, за внука. Проявили понимание, дали стакан воды.
На скамье в институтском сквере, под ажурной тенью клёнов, ест беляш давешняя хищница-мама. Она смотрит на осанистую старуху, которая так напугала её там, в коридоре. Переводит взгляд на юношу, что идёт с ней рядом.
В глазах хищницы мелькает смутный проблеск мысли. Это как рассказать Виталию Кличко про диффузию и число Льюиса. «А, Льюис», — понимающе кивнёт Виталий, рефлекторно ощупает переносицу и откусит ещё беляша.
Бабушка осматривается, соображая, в какую сторону идти.
— Идём на метро. Ты езжай к дяде Вове, а я — в Третьяковку. Сто лет не была в Москве.
