...Широкий берег, на котором мы чаще всего играли с Гардом, а Лёха фотографировал. Каменистый спуск к воде, где мы сидели вечерами. Оставалась только длинная беседка, а за ней уже шли бани и хозяйственные постройки, и кончалась база. Спотыкнувшись, останавливаюсь, громко отдыхиваясь, стирая слёзы, улыбаясь сквозь слёзы. На ступеньках этой беседки сидит Гард. И значит, внутри, конечно же, должен быть Лёха. Он здесь! Они не уехали! Никто не предал и не бросил, а я всё-таки та ещё дура! Я стояла и лыбилась, наверное, как ненормальная, глядя на дремавшего пса, увидев и двух человек в тени беседки. Лёха тоже заметил меня – взъерошенную, промокшую, по колено забрызганную грязью, и, по-моему, сразу всё понял, конечно же, понял. Едва я поднялась в беседку, на небесах дали отмашку, и хватанул настоящий ливень, забарабанили капли по черепичной крыше, зашумели в листве, так, что приходилось говорить громко, чтобы слышать друг друга. Ей-богу, точно кино.
Стараясь не подавать никаких признаков бывших только что слёз, я бормотала что-то радостное и облегчённое. «А я уж думала, вы уехали… Палатки нет… Я и не заметила сразу, а мне Валя сказала… А вы же говорили, что завтра, вот я и…». Я гладила пса, присев рядом с ним на корточки, надеясь, что Лёха и сидевший с ним в палатке незнакомый парень не заметят моих заплаканных глаз. Ведь стыдно плакать! А Лёха объяснил, что всего лишь перебрался на одну ночь в летний домик, потому что кто-то из его друзей уехал раньше и освободил место. Какая, по сути, глупость, какая нелепость! А я уже успела опять столько всего придумать…
Беседку пронизывал ледяной ветер, на мне были тонюсенькая летняя футболка и велосипедки, в кроссовках хлюпало. Лёха быстро скинул с плеча кофр, снял свою куртку и отдал мне, настояв, чтоб надела. Мы сели в кресла, о чём-то переговариваясь, я уже рассказывала, что только что с тренировки, и о том, как рванула от своих, как, наверно, все там сейчас надо мной смеются, и смеялась сама, и Лёха улыбался в ответ. Гард вдруг поднялся, подошёл ко мне и бухнулся прямо на ноги, свернувшись калачиком, точно зная, что ноги у меня замёрзли. Пёс в ноги и куртка на плечи – два ярких штриха, ясно оставшихся в памяти.
Где-то далеко остались мои товарищи по команде и тренеры, и минувший день тренировки. Я убежала ото всего этого, ото всех них, и всё было неважно, кроме того, что чудеса-то всё-таки действительно существуют, если в них верить! Мне было тепло, и не только от Лёхиной куртки и пушистого пса в ногах. Было тепло где-то в районе солнечного сплетения, куда ещё несколько минут назад так безжалостно хлестал ветер.
Как и любая сильная буря, ливень схлынул быстро, и вдруг показалось солнце, увидеть которое мы ожидали сегодня меньше всего. Мир заблистал, умытый дождём, музыкально стучала капель, мерно, порой вздыхая во сне, дышал тёплый пёс, громче прежнего забормотала Бия. Из беседки было видно, как наши потянулись в столовую, на ужин, уже переодетые в сухое и чистое, отмывшиеся в душе от тренировочной грязи. Мне, конечно, не хотелось есть. Вовсе не хотелось уходить отсюда сейчас. А тут ещё Леха снова взялся за камеру, и просил смотреть то в объектив, то ему за плечо, попросил не улыбаться, а у меня это получалось с трудом. Он сделал ещё несколько кадров, и тогда же сказал фразу, которая мне почему-то крепко запомнилась: «Когда с человеком разговариваешь, смотри не в глаза, а вот сюда», – и указал чуть выше переносицы, между бровей. «Так взгляд уверенней, не бегает, особенно если хочешь собеседника смутить».
Мы просидели в беседке ещё некоторое время. Не хотелось будить пригревшегося Гарда, рушить эту тонкую атмосферу. Но я всё-таки ушла сушиться и переодеваться, и опоздала на ужин, и с радостью рассказала Вале – единственной, кто действительно беспокоился, – что Лёха и Гард всё-таки не уехали, что они будут здесь до завтра. А завтра – это ведь, знаете ли, так далеко…
Продолжение следует...