Театральная, Манежная, Красная, Революции площади как сводные сестры. И живут по соседству, и похожи некими родственными чертами, а приглядеться – разные. Разные по внешности, по убранству, по духу.
Текст: Павел Васильев, фото: Александр Бурый
Четыре сестры московские – в самом центре города. Сестра старшая, конечно же, Красная, с холма посматривает на сестер будто бы с укоризною. Но младшие знают – и сама-то не без греха… Нечего тут укоризничать. И кланяться не спешат. Вроде вместе они, все четыре, но все-таки – врозь. У каждой из них – своя колея и свой характер.
Мы с женой эту прогулку по площадям называем – «Как гости столицы». В самом деле, деловитые, обстоятельные москвичи бывают здесь не так уж и часто. Им, неподалеку выросшим, только кажется, что это вчера-позавчера ходили они всем семейством мимо окон ГУМа, стояли в очереди к Манежу, считали клодтовских коней на портике Большого… Нет, все это было давно, так давно, что точно и вспомнить трудно. «Кажется, мы гуляли тут осенью 17-го? Или летом 16-го? Осенью или летом? Или все-таки раньше, причем зимой?..»
Мы так и не можем вспомнить. А ноги сами поворачивают от метро налево и бегут, бегут к Александровскому саду. И заворачивают по дороге на Красную. И спускаются затем на Манежку… А глаза фиксируют новое, то, что раньше было не слишком заметно.
Сверху накрапывает то ли дождь, то ли снег… Мартовская типичная погодка… И все равно – народу много. Кружатся люди довольно-таки бестолково, и мы кружимся вместе с ними. Осторожно ступаем по булыжникам. Скользко на исторической брусчатке. Вон, кто-то из иностранцев прикручивает к ботинкам специально прикупленные шипы.
Лавочки Александровского сада заполнены приезжими из Средней Азии. Они уверенно закусывают шаурмой и толстыми, сочными бигмаками… Почему-то сразу понятно, что у них – выходной день. Или выходной час? В общем, свободная минутка.
Когда-то раньше они разговаривали тихо. Их было почти не слышно. Теперь освоились. Их много. Они тут работают и живут. И довольно часто в самом центре города. Соответственно, и разговоры стали громче. Как правило, у них всегда хорошее настроение. Наверное, Москва им нравится.
А вот у памятника Карлу Марксу фотографируется целеустремленная группа китайских товарищей, мы их легко узнаем по национальному флажку в руке экскурсовода.
Так-то, поди отличи! Темные брюки, темные куртки, сосредоточенные хмурые лица. Маркс на их фоне – большой оптимист! А кулачище у Маркса? Прелесть, а не кулачище! Как даст сейчас по мировой буржуазии, потому что учение его всесильно, потому что оно верно! Обязательно даст.
На фоне Марксовой мощи китайские товарищи напоминают воробышков, сбитых в стайку, холодный весенний ветер заставляет их втянуть головы в плечи и жаться друг к дружке. Уф-ф… Снимок сделан, можно вновь натянуть капюшон и размять озябшие ноги. Китайские товарищи дисциплинированно идут по лужам к переходу вслед за флажком своей великой страны.
Но Маркс не остается один. Нет-нет, создатель «Капитала» совсем не одинок. К нему уже спешит новая делегация. Скорее всего, из Вьетнама. Хорошо, скверик не переименовали. К радости пролетариев всех стран, так и зовется – «Сквер у памятника Карлу Марксу». Легко найти.
А вот чинно курит и громко этак жестикулирует группа кавказских товарищей, покинувших на минутку теплые авто у южной стены «Метрополя». Сразу ясно, дел у товарищей много, даже очень много, и билеты в Большой и Малый театры сегодня их решительно не интересуют. Некогда. Впрочем, так было и вчера.
***
Европейцы видны издали. Они, невзирая на прохладную московскую погоду, всем и вся улыбаются. Их словно веселит и Лобное место, и Покровский собор, и очередь в Мавзолей, и – особенно – находящийся неподалеку, на спуске, теплый, вполне себе европейский, сверкающий чистотой подземный туалет. Европейцев впечатляет бесплатность заведения. Бесплатность и холодный ветер рождают повышенный спрос. С улыбкой они спускаются по ступенечкам в тишину, широко улыбаясь, возвращаются по ступенькам обратно. Самые положительные аттестации…
Курят из них – единицы. В основном это женщины с жизненным опытом.
В бывшем Музее Ленина первым делом замечаешь сетевую кофейную точку. Реклама заведения выполнена так качественно – мимо не пройдешь! Это только потом различаешь, что теперь в красном здании бывшей городской Думы расположилась новенькая экспозиция Музея Отечественной войны 1812 года.
Ну, конечно, зазывалы на экскурсии с микрофоном. Замерзшие голоса… Удивляет, что билетик детский всего лишь на сто рублей дешевле билета взрослого… Зато «мы проедем на комфортабельном автобусе 50 километров по самому сердцу Москвы…». Хорошо еще – не по желудку.
Много молодежи, спешащей туда-сюда. Этим ребятам-девчатам в разноцветных одеждах главное – успеть сделать селфи. По части изготовления селфи с большим отрывом лидирует Красная площадь. Селфистов всех возрастов и народов так много кругом, что за полчаса наблюдений уже не удивишься, если всегда задумчивый Минин вдруг попросит усталого Пожарского о совместном душевном снимке для семейного альбома. Не исключено, что Пожарский согласится и тут же пошлет свежее фото любимой жене и дружине.
На Красной площади работает каток. Приходи, бери в аренду коньки и катайся сколько денег не жалко! Плохо ли? На коньках на самой Красной площади! Здорово?
А вот даже не знаю, как тут ответить. Каток все же лучше, чем огромный чемодан размером с верблюда, который тут тоже некогда выставляли на обозрение. Лучше, чем ревущие вокруг кремлевских башен «лошадки» «Формулы-1». Лучше, чем поп-рэп-концерт.
Но все же как-то… не так. Рядом, у Кремлевской стены, между башнями Спасской и Никольской, – столько людей захоронено… Один мой знакомый по этим захоронениям кандидатскую диссертацию защитил. Какую проводил он в ней мысль – право, не знаю.
Каток и некрополь – странное сочетание.
Нет уж, увольте, ни на какие «два прихлопа три притопа» на Красную площадь, как бы они ни назывались и в какие бы одежи ни рядились, я не пойду. Не так учили. Вот книжная ярмарка раз в году здесь уместна. В конце концов веками эта площадь была именно что торговой.
***
На сей раз не увидели мы у Иверских ворот суетящегося в коричневой кепочке псевдо-Ленина, не было и человека в сером френче с трубкой, работающего под И.В. Сталина. Эти два современных скомороха почему-то отсутствовали. Видимо, не сезон. Или запретили их маленький бизнес? Нет удавов, орлов на веревке, кроликов в клетке, рядом с которыми еще лет десять назад наблюдался ажиотаж из желающих сфотографироваться.
Нет и очереди в Исторический музей, которая непременно была в моем детстве. Новую экспозицию в музее очень хвалят, но билеты дороги. Вот доживем до пенсии, обязательно сходим. Пенсионерам – скидки!
Зато открывается совершенно бесплатно прекрасный вид на хвостик Тверской, прямо напротив, на всю ширь Манежки, оценивать архитектурные особенности которой ныне я категорически отказываюсь, на перестроенную глыбу бывшей гостиницы «Москва»…
Ныне это некий «Гранд-отель. Четыре сезона», название сияет огромными английскими буквами и очень режет глаз. Как так? В центре русской столицы английские буквы? Зачем? Отчего? Чем было плохо название – «Москва», вполне здесь уместное? Разве в Лондоне кому-то придет в голову накатать что-то крупно кириллицей у Вестминстера? Или там на Пикадилли-серкус?
И красавец «Метрополь», и бывшая «Москва» нынче – частные лавочки. Некогда они принадлежали государству, городу, а теперь проданы с молотка веселым и находчивым хозяевам новой жизни. Именно между ними и лежит тихая площадь Революции. Площадь пока не переименовали, и это, наверное, правильно. Революции – процесс бесконечный. Последнюю из них в нашей стране не все заметили.
***
Вспоминается, как в начале 80-х единственный раз в жизни посетил это могучее, неприступное, как казалось с улицы, здание.
«Москва»! Это, извините за выражение, именно из местного гостиничного окна площадь Красная видна! А мы-то причем? Это же их окошко, не наше. Мы мимо шагаем.
Итак… У нас была бутылка водки на четверых. И ни копейки денег. И страшенный студенческий аппетит имел место. И понимание, что вот здесь, у Кремля, распивать водку на улице как минимум неудобно, – тоже было. Про максимум не хотелось и думать.
И тут обнаружился вариант. Фантастический и дерзкий одновременно. Один наш знакомый работал поваром именно в ресторане гостиницы «Москва». У него был шестой разряд. Специализация по первому блюду – всяким там борщам и окрошкам.
Мы обратились к вахтеру, напоминающему своим строгим видом ветерана социалистического труда из телевизора. Попросили вызвать нашего знакомого повара – в фойе, буквально на минутку. Сослались на безотлагательное дело. Вахтер куда-то звякнул по висевшему на стене черному телефону.
Через пять минут мы уже сидели в служебной комнате поваров и официантов, на… минус седьмом этаже той знаменитой гостиницы. В подвале! Я был поражен тем, что служебный лифт вез нас вниз, глубоко вниз, причем мы вышли, а лифт поехал куда-то ниже.
В комнатке без окон стояли шкафчики, стулья и стол. Повар принес нам две огромные тарелки – в одной был салат из огурцов, помидоров и еще чего-то зеленого, в другой – ныне всем известный, а тогда вызвавший большой восторг кипящий картофель-фри в томатном соусе. Еще он принес вилки. Стаканы имелись в одном из шкафчиков.
Мы просидели недолго. Минут сорок пять. Угощение очень быстро закончилось. Как и водка. Тем более повара тоже пришлось угостить. Да и обстановочка… Угнетала.
Вышли мы невеселыми, но сытыми… И остались во мне на долгие годы ощущения чего-то чужого, неприятного, лишнего, стыдного. Как будто я зашел в гости без приглашения. Да ведь так, собственно говоря, и получилось. Нет, граждане хорошие, «не надо подходить к чужим столам…». Не надо, и все.
***
Зато своим, буквально родным и близким домом стал для меня, как и для многих миллионов москвичей, Малый театр. Уже в детстве почувствовал, как хорошо мне в этом зале, в этом фойе, в этом буфете, во всем этом небольшом, но поместительном здании. Нравились программки. Декорации. Красный бархат кресел. Мне даже помещение кассы с макетом зрительного зала в специальном окошечке очень нравилось.
Вот только школьные походы в театр я не любил. Одноклассники мешали. Кто разговаривал, кто шептал. Кто дергал соседку за косу, кто громко грыз леденцы… По сравнению с теперешними юными зрителями с притащенной специально лазерной указкой или назло включенным мобильником – это ерунда, конечно. Но мне мешало.
Я как-то сразу и полностью переходил вместе с актерами и декорациями в иной мир, иной век, иной язык.
Я видел Жарова в пьесе Толстого «Власть тьмы», Ильинского в роли гоголевского городничего, Бабочкина в горьковских «Дачниках»… Я видел молодого Юрия Соломина в роли Хлестакова. А еще более юного Виталия Соломина – в роли Чацкого. И конечно, видел их последние блистательные работы в спектаклях по Чехову, по Сухово-Кобылину. В «Дяде Ване» они играли вместе…
Однажды была замена. «Лес» Островского вдруг заменили на «Вишневый сад». Половина партера ушла сразу – до начала спектакля. Как же выложились актеры. Как играла Раневскую Ирина Муравьева и как великолепны были Александр Михайлов и Юрий Соломин… Под стать им тянула и молодежь… Во втором действии партер был битком, спустилась пониже галерка. С поклонов не отпускали минут сорок! Букеты… Я смотрел «Вишневый сад» не раз, и не только в Малом, но тот спектакль мы с женой запомнили на всю жизнь.
Да и много их было, этих прекрасных вечеров в Малом театре. А потому, ну как не постоять, не выкурить сигаретку у ног Александра Николаевича Островского? Великолепный памятник. Драматург в широком кресле раскинулся вольно, по-купечески, по-московски. Сидит он у стены Малого как часовой, не велит сворачивать на новомодные изыски и суетливые нахальные придумки.
Ну не надо играть Антона Павловича Чехова в пыльных тренировочных! И не надо сооружать плавательный бассейн для омута Катерины!
Только не в Малом.
Пусть иные упражняются и фиглярничают, ловкачей на Руси всегда и всюду хватало.
А в Малом берегли, берегут и, надеюсь, будут беречь классические традиции русского театра и русской литературы.
«Сколько светлых часов пережил я в этом театре! Как я много обязан ему! Он открыл мне неведомую жизнь, в которой иные интересы, совсем иные люди. <…> Словно только что был в гостях у этих людей и от них поехал в театр, а они вот на сцене, и я опять с ними, опять у них в гостях. Театра, так сказать, не чувствовалось, а жилось настоящей жизнью» – так вспоминает Малый театр современник Островского. Мне его чувства понятны.
***
Зато Большой театр мы воспринимаем в первую очередь как явление архитектурное. Ну не дал бог таланта почуять красот оперы и балета. Не всем дано.
Зато внешне… Аполлон на квадриге. Колонны… Поневоле подойдешь и в какой раз повторишь за молодым казанским певцом Федором Шаляпиным – «Это ж надо, какая громада…».
Невозможно представить Москву без Большого театра.
Три пожара перенес он, а становился затем все краше. Пушкин с Лермонтовым видели тройку коней гипсовых, а мы вот задираем головы на четверку бронзовых, взметнувшихся к небу и едва удержанных высшим покровителем искусства.
В прошлом веке влюбленные назначали свидания: «У третьей колонны Большого, справа». Так вот подходишь к театру, считаешь колонны, отмечая себе шепот местных барышников: «На сегодня, партер, недорого…»
Однажды, конечно, были… Кажется, на одноактных балетах. Запомнились роскошь, зеркала, люстры, бутерброды с икрой прямо-таки в царском буфете…
***
Манежная, Театральная, Революции, Красная площади… Мы прощаемся с вами – до новых встреч. Бросаем последний взгляд от метро.
Какие-то лоскутки воспоминаний…
Вот небывалая очередь в Манеж на самую первую выставку картин Ильи Глазунова… У нас со всего курса только один и выстоял, и посетил, и был в восторге, а остальные сломались. Я в том числе.
Выглядывает из-за Манежа мощный бронзовый М.В. Ломоносов. Именно там профессор Александр Сергеевич Орлов давал нам путевку в жизнь – в науку историю. Его отличительной фразой была такая: «В этих условиях…»
В старое здание МГУ, факультет журналистики, вход тогда был свободный. А вот в наших новых условиях, конечно, стоит бдительная охрана. И в ту, старую аудиторию, где мы слушали профессора Орлова, просто так уже не пускают.
Вот, побродили мы малость по Александровскому саду, где булгаковская Маргарита встретила Азазелло.
Навестили Островского и коней Большого.
Постояли у Вечного огня.
Слушали звон Иверской колокольни.
В магазинах – не были, в кафе – тоже.
Вот и пора – пора возвращаться домой.
Сколько времени? Время – к обеду.