Российская военная наука, в отличие от западных, разделяет тактику на два уровня: собственно тактику в узком смысле, и оперативное искусство. Из этой заметки Вы узнаете, чем вызвано такое деление, и насколько оно прослеживается в организации российской армии и армий западных стран.
.
Что такое оперативное искусство?
Для начала – небольшая оговорка. Мы очень часто используем термины «военная наука» и «военное искусство» как синонимы. И это совершенно корректно. Наличие двух терминов в который раз объясняется сложностями перевода в международной терминологии. Дело в том, что в англоязычном мире существует сложное деление на «науки» (sciences) и «искусства» (arts), не имеющее ничего общего с российским термином «искусство». Так, например, там не существует «гуманитарных наук», которые именуются arts, но существуют социальные науки (social sciences): экономика, социология и т.п. Военное дело в англоязычной терминологии по традиции попадает в категорию arts. В российской традиции, напротив, принято говорить о военной науке. В результате при дословном переводе англоязычных терминов возникает «военное искусство», как синоним «военной науки» в российской традиции. И в некоторых словосочетаниях устоялось использование слова «наука», а в других – «искусство». (о том, что само art of war есть калька с китайского, сейчас не будем даже вспоминать)
Как не трудно заметить, оперативное искусство использует слово «искусство» в названии – что не делает его менее научно обоснованным. Ироничность ситуации в том, что сам термин имеет, судя по всему, российское происхождение. Западные военные доктрины выделили его лишь в конце XXв., объединив grand tactics и minor strategy (сложнопереводимые, но по смыслу понятные термины) по российскому образцу. Соответственно, в западной интерпретации оперативное искусство – это приспособление тактических операций к стратегическим целям, которому соответствует отдельный уровень управления войсками.
В российской традиции оперативное искусство трактуется несколько иначе. Основной акцент у нас делается на организационных особенностях. Военные формирования (оперативные объединения) обладают оперативной самостоятельностью, то есть в рамках поставленной цели командир объединения сам разрабатывает порядок маневрирования.
В этом смысле оперативное искусство выделилось в отдельную категорию во время наполеоновских войн. Достижения военного снабжения и военной организации этого периода впервые позволили сосредотачивать для битвы огромные армии в сотни тысяч человек. Напомним, это стало возможным благодаря корпусной доктрине. Командиры корпусов должны были действовать самостоятельно, ведь удаленность от главного командования делала невозможным постоянное получение приказов. От того, насколько хорошо корпусные командиры понимают свою задачу, часто зависел исход боя. Наиболее известный эпизод такого рода – «опоздавший» к Ватерлоо корпус Эммануэля Груши.
Также напомним, что и до наполеоновских войн во многих армиях существовали формирования, обладавшие признаками оперативных объединений: авангарды и арьергарды. Однако обобщенного научного обоснования их действий не существовало, так как считалось, что они выполняют абсолютно специфические функции. Только с появлением корпусной доктрины оперативное искусство становится частью общей военной практики, а его теоретическое признание приходится на XXв.
.
Что такое военная операция?
Сердцем оперативного искусства как в западной, так и в российской трактовке будет военная операция. Это совместные действия организационно самостоятельных объединений, направленные на достижение конкретной самодостаточной стратегической цели. Цель обязательно должна быть стратегической, т.е. давать воюющей стране преимущества, влияющие на исход войны. Этим оперативная цель отличается от тактических. Однако в рамках оперативного искусства цель не обосновывается: она принимается за данность.
Оперативному командованию выделяются силы, адекватные, с одной стороны, сложности поставленной цели, а с другой – ее значимости. Оперативное командование должно сделать все возможное для достижения цели, не вдаваясь в оценочные суждения о ее стратегическом значении. С другой стороны, если выяснится, что сил для достижения цели недостаточно (например, окажется, что противник проводит здесь же свою операцию, на которую им выделены новые силы), то оперативное командование должно по возможности сберечь свои силы и информировать вышестоящее командование о срыве своей операции.
Здесь необходимо небольшое практическое уточнение. В советской традиции всю войну принято представлять как набор операций. Такой подход категорически некорректен и ведет к грубым подтасовкам, статистическим ошибкам и неправильному пониманию истории. Дело в том, что операции во время войны проводят обе воюющие стороны. Соответственно, на практике возможны целых 6 комбинаций активностей сторон:
1. обе стороны пассивно стоят, не проводя операций;
2. одна из сторон пассивна, другая проводит оборонительную операцию;
3. обе стороны проводят оборонительные операции;
4. одна из сторон проводит наступательную операцию против пассивного противника;
5. одна из сторон проводит наступательную операцию против противника, проводящего оборонительную операцию;
6. обе стороны проводят наступательную операцию.
Первые три состояния мы характеризуем как «затишье» («на Западном Фронте без перемен»). Во время которого есть перестрелки, гибнут люди. 4 и 5 случаи предполагают «нормальную битву», в которой есть обороняющаяся и наступающая сторона. Наконец, в 6-м случае мы имеем дело со «встречной» битвой, причем вовсе не обязательно направления активных действий сторон совпадают. Например, часто бывает так, что одна сторона ведет две операции соседними группировками войск, а другая проводит свою операцию на стыке между этими группировками.
Из этого примера видно, что операция – это инструмент управления войной, а не событие в войне. Если мы, к примеру, будем учитывать потери в войне по операциям (а мы именно так и делаем), то мы не посчитаем те потери, которые были понесены в период, когда операции не проводились (а таких очень много). А потери противника искусственно завысим за счет учета одних и тех же потерь в нескольких связанных друг с другом операций. Точно так же и численностью войск можно манипулировать. На приведенной иллюстрации это легко заметить: предположим, все три группировки имеют примерно равную численность; тогда настоящее соотношение сил в битве 2 к 1, но при учете по операциям «красных» получится, что каждая из групп «красных» якобы сражается с одной группой противника равной численности.
.
Какие военные формирования участвуют в операциях?
Для подразделений и тактических соединений мы использовали «расчетную пехотную численность», которая помогала нам сравнивать войска разных стран друг с другом. С оперативными объединениями такой «фокус», увы, совсем не проходит: на разной местности для решения схожих задач используются разные рода войск. Поэтому все цифры, которые мы назовем, еще более условны и предназначены в основном для того, чтобы хоть как-то помочь выявить сопоставимую организацию в разных армиях.
Итак, оперативный уровень включает в себя военные формирования условной численностью от 17000 до 60000 человек. В целой операции, соответственно, могут участвовать несколько таких формирований численностью до ~150000 человек – но их общее объединение к оперативному уровню уже не относится. В большинстве стран мира (кроме, собственно говоря, американской армии) оперативный уровень включает в себя 2 подуровня, 2 типа формирований.
Еще одна необходимая оговорка: оперативные формирования в русскоязычной терминологии могут называться соединениями или объединениями (как следствие «промежуточного» положения между тактикой и стратегией). Дабы не вдаваться в разборки по этому поводу, мы будем использовать западную терминологию, называя их оперативными командованиями.
Итак, первый тип оперативного командования, во всех европейских странах называемый «дивизия», а в СССР , по недоразумению, «корпус», (с начала Великой Отечественной) насчитывает до 25000 человек и выполняет организационно-снабженческие функции. Главная задача этого командования – координировать тактические действия входящих в него соединений, контролируя, чтобы они не мешали друг другу.
Это не так просто, как кажется. Если Вы откроете мемуары любого дивизионного/корпусного командира, то увидите там массу типичных сцен вида «пехотный полк на марше перегородил дорогу, по которому идет снабжение танкового полка горючим, бензовозы плетутся со скоростью 3 км/ч, поехал расчищать дорогу». Или «две бригады шли по параллельным дорогам, столкнулись на перекрестке, возникла пробка, разруливаю». Когда от дивизии/корпуса требуется согласовать одновременное начало наступления десятка батальонов в атаку – до этого они все должны вовремя поужинать, проснуться, привести себя в боеготовое состояние, выйти на исходные рубежи… все это требует высококлассного профессионального менеджмента. И именно в этом состоит основная работа командира дивизии – а не в том, чтобы с шашкой наголо в атаку бегать (это работа командиров батальонов/полков/бригад). С другой стороны, эти проблемы нельзя решать, сидя в штабе, поэтому дивизионный командир массу времени проводит на передовой и порой с удивлением обнаруживает, что колонна грузовиков, которую он пытается развернуть в обход пехоты – вражеская.
Второй уровень оперативных командований «в нормальных странах» называется «корпус», а в СССР – «армия». Впрочем, США отличились еще больше, у них это командование называется «дивизия». Итак, крупное оперативное командование численностью до 60000 человек – это именно то, что реализует «корпусную доктрину». Самостоятельная военная структура, способная вести бой полностью автономно, как в обороне, так и в наступлении, в том числе и против превосходящего противника. И, с другой стороны, достаточно компактная, чтобы быстро выдвинуться на помощь другому самостоятельному командованию, атакованному превосходящими силами противника. Численность в 60000 не случайна: именно столько людей нужно при вооружениях 17-20в., чтобы вести сутки оборонительный бой против в разы более сильного врага, или чтобы прорвать последовательными атаками любого уровня укрепленности оборону противника (потратив на это до недели). Искусство командования корпусом состоит в том, чтобы выбирать время и место для ввода в бой своих сил с учетом общего замысла операции. Например, продержаться сутки до подхода других корпусов против нескольких корпусов врага – или, наоборот, смять оборону вражеской дивизии, не считаясь со своими потерями, пока ей на помощь не пришли другие дивизии из ее корпуса.
Обычно расположение корпусов таково, чтобы соседние и резервные корпуса могли выдвинуться на помощь/замену сражающемуся корпусу на следующий день после начала сражения. А дивизии внутри корпуса, соответственно, в течение суток. Но этот ориентир условен, относится к равнинной местности с хорошими дорогами. На пересеченной местности корпус может быть сильно более растянут.
.
Чем отличаются оперативные командования разных стран?
Размер дивизий в армиях мира определяется тем, какой бригадный/полковой состав они используют на уровне формаций. Так или иначе они сводились в корпуса численностью под 60000 человек. Но армии, принявшие в полном объеме бригадную доктрину, склонны фактически упразднить дивизионный уровень. Он не нужен при гибком формировании бригадных групп, так как только мешает командиру крупного оперативного командования перераспределять формации в соответствии с боевой задачей. Однако нельзя просто взять и отменить дивизию: это было бы неуважением к военной традиции.
В американской армии это вылилось в создание дивизий-гигантов, насчитывавших до 40000 человек и в результате сопоставимых с советской армией. Грубо говоря, в американской дивизии до 15000 приходится на батальоны, действующие непосредственно на передовой, до 15000 на войска усиления и до 10000 на тылы. Это означает существенную экономию на тылах и усилении: если просуммировать соответствующие структуры советской армии или корпуса Вермахта (Гитлеровской Германии), то там будет тоже около 15000 основных сил, но до 20000 на усиление и остальное тылы. Достигается это, напомним, за счет того, что американцы минимизируют тылы и усиления формаций (полков, бригад и т.п.), формируя их под конкретную боевую задачу и избегая ненужного дублирования. Союзники США по НАТО, внедряя бригадную доктрину, с дивизиями поступили по-разному. Кто-то перешел к укрупненным дивизиям, а кто-то, наоборот, уменьшил дивизии и превратил их в формации.
С другой стороны, управление «американской дивизией» (крупным оперативным командованием без малого оперативного командования) становится адски сложной организационно-логистической задачей. Легко сказать: «передайте в ту бригаду три пехотных батальона и заберите у нее танковый, который отойдет соседям» – а штабу после этого придется считать, что делать с кухней, как перестроить подвоз снарядов и т.д. В некоторой смысле эта проблема облегчается тем, что в американской армии уже с Первой Мировой не было «пехотных» дивизий в нашем смысле, только моторизованные – а во Вторую Мировую они уже ближе к механизированным.
Кратко подведем итоги. На оперативном уровне действуют автономные формирования, командиры которых самостоятельно решают поставленные задачи. В большинстве армий это дивизии и корпуса, в американской - гигантские дивизии, в СССР - корпуса и армии. Сегодня американская версия оперативного искусства становится преобладающей (притом, что американцы фактически развивают советскую теорию операций), но она очень сложна в реализации. Главной движущей силой современного оперативного искусства была и остается корпусная доктрина.