Гомельские старообрядцы и Н.П. Румянцев

Еще и теперь в старообрядческом мире Гомельщина слывет как одна из былых его столиц. Ныне на самой Гомельщине ста­рообрядчество, оставившее очень глубокий трехвековой след, воспринимается белорусским населением как явление органичное и исконное, сродненное, хотя и почти не слившееся с местным социально-культурным ландшафтом, вписанное в него как бы на правах особо важного слагаемого, к тому же как бы коренного. Здешние старообрядцы оказали заметное влияние на многие сто­роны культурной жизни белорусов Гомельщины, отдельные представители которых даже принимали “старую веру”.

Первые старообрядческие поселения на Гомельщине, вхо­дившей тогда в состав Речи Посполитой, возникли уже в конце XVII в. Особенно известными среди них стали расположенные в непосредственной близости от ее административного центра вет­ковские слободы, именуемые собирательно Веткой. Часто Ветку, куда бежали преследуемые старообрядцы со всей России, назы­вают и первым старообрядческим поселением в Польше. Ветка, по словам старообрядческих историков, “долгое время служила руководящим центром духовной жизни старообрядчества” [1, с. 22]. Русские правительственные команды не раз ходили за польский или литовский рубеж разорять Ветку и угонять ее жи­телей в Россию. Первый раз это случилось в 1735 г. Тезис неко­торых современных исследователей о том, “что письменных ис­точников по Ветке сохранилось мало” [2, с. 113] верен лишь от­части, так как большое число документов, касающихся ветковских слобод, находится в составе многих фондов различных ар­хивных собраний, преимущественно санкт-петербургских.

В памяти старообрядцев всех согласий и, прежде всего ста­рообрядцев-поповцев, Ветка — крупнейший “духовный центр”, где примерно в 1695 г. была построена первая в истории старооб­рядчества церковь и стала регулярно совершаться литургия. Вет­ковские старообрядцы выработали свой собственный церковный устав, оказавший большое влияние на развитие старообрядческой церковной практики; создали собственную школу иконного письма, рукописного дела; значительно способствовали появле­нию и развитию старообрядческого книгописания, до сих пор все еще остающегося малоизученным [3].

Подписывайтесь на наш канал в Яндекс.Дзене и будете в курсе новых событий и публикаций!

От нынешних северо-восточных границ Гомеля до Ветки, расположенной на левом берегу Сожа, едва ли более 10 км. В черте же самого Гомеля ныне есть несколько старообрядческих Поселений, самое значительное из них слобода Новая Мильча (по старинному Миличи), основанная в начале XVIII в. К юго-западу от Новой Мильчи на р. Узе в огромном бору (ныне это зона от­дыха гомельчан) располагался знаменитый Лаврентьев мона­стырь, созданный выходцем с Ветки иноком Лаврентием. Собственно начало истории монастыря совпадает с моментом “первой ветковской выгонки” в 1735 г. Инок Лаврентий бежал тогда от Царских воинских команд в леса на р. Узу, построил здесь келью и маленькую часовню. Постепенно, как свидетельствуют старообрядческие сказания и устные предания, тут образовался людный монастырь, прославившийся святостью жизни своих иноков Помимо выходца из (калуги инока Лаврентия, особо почитаем старообрядцами инок-схимник Лаврентьева монастыря Викен­тий, московский уроженец, прославленный у старообрядцев в качестве преподобного [4]. Созданные позднее, в 1750-1760-х гг., вокруг Лаврентьева старообрядческие монастыри основывались преимущественно пришельцами из Московского края. Макарьев монастырь — иноком Макарием, уроженцем Вереи; Асахов скит или Чолнский монастырь в известном ныне курортном месте — Чонки — старцем Иосафом, выходцем из Гжатска.

Летом 1775 г., почти сразу же после I-го раздела Речи Посполитой в 1772 г. и присоединения восточных земель Белоруссии с Гомельщиной к Российской империи, императрица Екатерина II подписала указ, согласно которому герою Турецкой войны фельдмаршалу П.А. Румянцеву-Задунайскому жаловалась “для увеселения его деревня в 5000 душ в Белоруссии”. С этого вре­мени владельцами Гомеля становятся Румянцевы, преобразуют его в частнособственническое местечко, каковым он становится с 1777 г., а уездный центр переводят за р. Сож за три версты от графской резиденции, где на месте старообрядческого поселка строится будущий город Белица. Тогда же, в 1775 г., П.А. Румянцев-Задунайский предоставляет гомельским старообрядцам воз­можность построить в его имении новые монастыри, самый зна­чительный из них в предместье Гомеля в Спасовой слободе. Осо­бое внимание фельдмаршал обращает на Лаврентьев монастырь, игумен которого Феофилакт, сменивший умершего в 1778 г. Лав­рентия, даже ведет с П.А. Румянцевым-Задунайским долгие бесе­ды на богословские темы. Пророчество игумена Лаврентия, яко­бы сделанное им в 1778 г., о том, что “великий боярин, владетель мест сих… соделает спасение… святой обители сей”, оправдалось. Владелец Гомеля взял своих подцанных-старообрядцев под на­дежную защиту и даже покровительствовал им, наделяя сельско­хозяйственными угодьями и лесом.

Еще большее внимание своим подданным-старообрядцам стал уделять сын П.А. Румянцева-Задунайского государственный канцлер Н.П. Румянцев, к которому гомельское имение отошло в 1796 г. Именно это обстоятельство впоследствии побудило из­вестного публициста и писателя, действительного статского со­ветника по ведомству Министерства внутренних дел П.И. Мельникова, специально заметить, что “в известных нам правительственных архивах сохранились следы о странном по­кровительстве” Н.П. Румянцева “старообрядческим монастырям, которое до некоторой степени не может не казаться загадочным” [5, с. 316]. Многочисленные заметки и записки П.И. Мельникова о старообрядчестве, среди которых огромное число экземпляров чисто служебных, напечатали лишь частично, причем некоторые на правах рукописей в строго ограниченном числе экземпляров (всего нескольких) с пометкой “секретно”. Все эти материалы можно увидеть ныне в самых различных собрани­ях ряда стран, причем как в списках, так и оригинальных.

П.И. Мельников, лицо в отношении к старообрядчеству со­всем не однозначное, испытавшее в этом серьезную внутреннюю эволюцию, превратившую его из гонителей старообрядчества, каковое он считал “язвой государственно” [6, с. 228], в человека “смотрящего на старообрядцев как на “оплот будущего России”, производящий “восстановление русского духа, старобытной на­шей жизни” [7, с. 554-555], заостряя внимание на отношениях между Румянцевым и старообрядцами, писал о канцлере с нема­лой долей подозрительности. Он, например, сообщал о том, что “заблаговременно извещенная о приближении знаменитого гостя” братия Лаврентьевского монастыря “выходила за ограду, встречала графа с колокольным звоном и пением духовных пе­сен. Навстречу посетителю выносились кресты, иконы, хоругви, зажженные свечи. Румянцев, приложась к кресту, обыкновенно входил с пением иноков в часовню, прикладывался к образам и затем отправлялся к настоятелю. Иногда принимал участие и в братской трапезе. Можно представить, какое впечатление произ­водили на старообрядцев, особенно живших в отдаленных от Бе­лоруссии краях, такие посещения их монастырей столь важным государственным сановником. Нимало не удивительно, что в кругу старообрядческом и доселе есть старики, полагающие за несомненное, будто канцлер сам придерживался “старой веры”. Чем же иным, говорят они, можно объяснить то великое участие, которое граф Николай Петрович принимал во всем, относящемся до Лаврентьева и других на его земле устроенных монастырей? Он был ктитором их и втайне придерживался “древляго благо­честия”. Одно то обстоятельство, что он пожертвовал в Лаврентьев монастырь “походную икону” своего знаменитого родителя, с которою он подвизался против турок, не служит ли, говорят они, тому доказательством? В августе 1838 года могилевский губернатор Марков нашел в Лаврентьеве монастыре довольно бо­гатую ризницу, в которой особенно замечательна была “небольшая старинная икона, в позлащенном окладе, прине­сенная в дар канцлером графом Н.П. Румянцевым и известная под именем походной. Таковые же иконы Румянцев принес и во все прочие монастыри и часовни, находившиеся в гомельском его имении”.

Продолжение читайте на Краеведческом сайте Гомеля и Гомельщины.